Президент Меллон все-таки хоть и допустил кризис, но его действия во время последнего года президентства были правильными. Из такой ситуации есть два выхода. Первый – допустить контролируемый обвал, то есть через институт банкротства отделить агнцев от козлищ. Если какой-то банк, не думая о рисках, нахватал плохих ценных бумаг – пусть банкротится. Но экономика, реальная экономика – она останется и после того, как обрушится навес плохих долгов – она пойдет на поправку. Меллон – хотел сделать именно это, но ему не дали. К власти пришел Морган и его люди.
Морган и его финансовая группа, которая, в общем-то, и была архитекторами приведшей к кризису экономической политики, решила пойти по иному пути. Они решили заменить фиктивную денежную массу, существующую в виде ничем не обеспеченных финансовых инструментов, на реальную, то есть влить в экономику ничем не обеспеченные деньги. При этом ничего для развития производства помимо словоблудия сделано не было, да и не могло быть сделано, потому что для реального роста товарной массы нужно работать, по крайней мере лет пять, новый продукт не изобретешь и завод по его производству не построишь за год. Не сделали. В итоге, как известно, должно было получиться следующее: денежная масса и товарная масса должны были привести себя в соответствие – то есть превышение денежной массы над товарной должно было уйти за счет роста цен на товары – инфляция. В этом случае – проиграли бы все, а не только те, кто рисковал и покупал ничем не обеспеченные долги. Президентская команда попыталась уйти от инфляции за счет раскручивания новой спирали выпуска и покупки ничем не обеспеченных бумаг, пытаясь если и не избежать всплеска инфляции – то хотя бы растянуть его на время. Но получалось плохо – люди хорошо помнили кризис и не торопились вкладывать деньги в малообеспеченные бумаги. Экономика вышла примерно на уровень в девяносто процентов от докризисного и начала откровенно пробуксовывать. Новые вливания ничего не давали, даже намеки на прекращение политики «количественного смягчения» – так называли печатание ничем не обеспеченных денег – вызывали истерику на бирже, а государственный долг буквально устремился в небеса.
По расчетам президентского штаба, новый удар кризиса следовало ждать в пятнадцатом-шестнадцатом году, причем удар очень серьезный – нерешенные проблемы возвращаются и бьют с удвоенной силой. Президент приказал любой ценой отсрочить удар до семнадцатого года – чтобы успел избраться новый президент. Дальше – хоть трава не расти.
Теперь понимаете, чем лучше монархия? Государю, если он хочет убежать от проблем, только что стреляться, его через четыре года не сменят и ответственность спихнуть – не на кого!
Итак, в сфере внешней политики президент мог предъявить избирателям ликвидацию Альварадо и ведущиеся в Мексике и Бразилии переговоры о путях выхода из кризисной ситуации. Переговоры шли – ни шатко, ни валко, но все же шли, САСШ уже подошли к такой черте, когда они были готовы покинуть регион, прикрывшись тем, что Альварадо убит и сепаратизм якобы сломлен. Это было поражение, понятно, что рушилась доктрина Монро и на место североамериканцев приходили германцы, испанцы, за которыми стояла Священная Римская Империя – и англичане. Но политика Северо-Американских Соединенных Штатов версталась с горизонтом четыре года.
В сфере экономики президентская команда могла предъявить избирателям купирование кризиса и выведение экономики из состояния пикирования в состояние шаткого, но неуверенного равновесия. Проблемнее было с третьим пунктом предвыборной повестки дня – с внутренней политикой.
Издревле – Демократическая партия была партией всевозможных меньшинств, точно так же как Республиканская партия была партией белого большинства. Демократы поддерживали негров, мексиканцев, сексуальные меньшинства, лиц, не желающих служить в армии… понятно, в общем. Но сейчас ситуация в стране складывалась такая, что все эти меньшинства были угрозой стране, угрозой самому существованию САСШ как государства. Президент Морган это понимал, хорошо понимал, но лишиться избирателей не мог.
Что мог противопоставить этому республиканский кандидат в президенты, Джек Лейтер, конгрессмен от штата Луизиана? Многое.
Первое – Америка проигрывала войну. Он заявлял это прямо, заявляя это при любой малейшей возможности, – в отличие от действующего президента он имел право критиковать. Америка проигрывает войну. Отвод войск в офшорную зону – стал агонией кампании в Бразилии: с моря противника можно разгромить, но не завоевать. В Мексике – ситуация не только не улучшилась, но и обострилась, демократическая администрация не может предложить никакого иного выхода, кроме как покинуть страну. Сам Лейтер не мог предложить детального плана решения внешнеполитических проблем в пользу САСШ, но он мог показывать свои медали и зеленый берет избирателю, чтобы Джо Сикс Пак у телевизора сказал: да, этот парень знает, как надо поступать с врагами. В экономике – главной картой Лейтера стала безработица. Подскочив во время кризиса до семнадцати процентов, она опустилась до четырнадцати и оставалась на этой отметке уже год. Причем безработица в САСШ считалась очень хитро, люди, которые не могли найти работу в течение определенного времени, исключались из подсчетов. Таким образом, не учитывались хронические безработные, искажалась картина, а в некоторых штатах, по данным независимых аналитиков, постоянной работы не имели до тридцати процентов населения – треть! Безработица била по наиболее незащищенным, по низкоквалифицированной рабочей силе, по «белой швали», как ее называли, людей, занятых на простых, исполнительских работах, на минимальной и близкой к минимальной заработной плате. В этих кругах были распространены агрессивно-националистические настроения, и вот почему: когда нелегальный мигрант-мексиканец начинал работать, без страховки, без налогов, безо всего, он отнимал рабочее место именно у таких американских граждан. Когда в угоду политкорректности принимали законы о запрете расовой и этнической дискриминации и крупные компании начинали балансировать этнический и расовый состав своего персонала – почему-то всегда оказывалось, что на высококвалифицированную работу годились только белые кандидаты, высококвалифицированных мексиканцев и негров просто не хватало. Вот и начинали набирать мексиканцев и негров на нехитрую исполнительскую работу – и увольняли опять-таки «белую шваль», пусть она и работала лучше, ответственнее и квалифицированнее. Ну и как после этого не стать расистом и этническим националистом?
Юг, откуда происходил Джек Лейтер, теперь был за республиканцев, просвещенный север – за демократов. Оставались колеблющиеся штаты, они были известны в любом раскладе. Огайо, Индиана, Коннектикут, Нью-Джерси, Нью-Йорк, Иллинойс, Техас, Флорида. Конечно, в каждые выборы ситуация на предвыборном поле была своя – но эти штаты были «свингующими» почти на каждых выборах. Соответственно, кандидаты, и республиканский, и демократический – тратили все свои силы именно на эти штаты. Если в остальных хватало выступления в столице штата, может, еще в паре-тройке крупных городов, то эти штаты приходилось «чесать мелким чесом», останавливаясь для агитации даже в самых мелких и незначительных городках. Все помнили, как в нулевом году судьбу президентского кресла решили несколько сот голосов Флориды – кстати, губернатором там был брат победившего кандидата, а выборы там проходили с грубейшими нарушениями.
Пока Джек Лейтер уговаривал голосовать за себя техасцев – это было сделать не так-то просто, выходцев из соседней Луизианы они считали людьми легкомысленными и несерьезными, а легкомысленность – совсем не то качество, которое нужно президенту, – действующий президент решил наведаться в Индиану. Штат верзил. Совсем рядом с Вашингтоном – не надо было забывать, что президент есть президент, и пока его противник может свободно разъезжать по штатам и агитировать – президент должен управлять страной. Штат, в котором даже столица – Индианаполис – не дотягивает до миллиона жителей. Штат, где доминирующей религией является не протестантизм, а католичество – сам президент был протестантом, но католиком был вице-президент, и это здесь учитывалось. Штат с большим количеством промышленных объектов – так, на северо-востоке Индианы располагался крупнейший регион сталелитейщиков. В Индиане располагались заводы фармацевтической, оборонной промышленности, производство комплектующих к автомобилям, станкам – много всего. Но в том-то и дело, что промышленность при кризисе пострадала больше всего, в штате не было штаб-квартир крупных компаний, было только производство, которое упало и не поднялось. Вот почему – в штате свирепствовала безработица, и было много недовольных властями.
Этот штат надо было брать. Аналитики из предвыборного штата подсчитали, что если действующий президент возьмет север и центр – то даже победа Лейтера в Техасе и Флориде ничего не изменит. Калифорния, штат, дающий наибольшее число выборщиков, был традиционно демократическим, он уравновесит потерянные Техас и Флориду. А без севера и центра – Лейтеру Белый дом не взять.
Но все эти расклады верны лишь в том случае, если не упустить ситуацию здесь, на севере.
Президент Северо-Американских Соединенных Штатов прибыл в Индиану рейсом «ВВС-1» утром, очень ранним утром. Здесь он намеревался пробыть как минимум три дня, нужно было обязательно посетить четыре основных города штата – Индианаполис, Форт Уэйн, Эвансивилль и Хэммонд и как минимум половину из оставшихся городов. Обязательно выступить на севере и северо-востоке – там самые большие проблемы, но именно там и нужно бороться, нужно переломить негативный настрой избирателей и вселить в них уверенность в завтрашнем дне. Если он это сделает, то Лейтеру, который намеревается сюда прибыть через десять дней, будет нечего ловить. А он это сделает – в свое время Дарби Моргана звали «мистер двенадцать». Двенадцать – число присяжных заседателей, которых надо обольстить, заставить их выслушать тебя, поверить тебе – и мало кто мог это делать так, как Дарби Морган. Сегодня ему придется иметь дело не с двенадцатью, а как минимум с двенадцатью тысячами людей, в основном чем-то недовольных, но он знает, что им сказать. Как им сказать. О чем им сказать…
В то самое время, когда самолет «ВВС-1» совершал посадку в аэропорту Индианаполиса, в город по Семидесятой дороге въехала машина.
Человека, который вел эту машину, можно было в чем-то заподозрить, только если иметь богатое, очень богатое воображение. Это был среднего роста, лет тридцати от роду человек, тщательно, до синевы щек выбритый, темноволосый, с правильными чертами лица, среднего роста, без лишнего веса, аккуратно одетый. Он говорил по-английски правильно и совершенно без акцента, он ехал через всю страну, тщательно соблюдая скоростной режим, он ни с кем не вступал в конфликты, он останавливался только на автоматических заправках, где автомат наподобие платежного терминала принимал купюры и выдавал бензин, за все время своего пути он ни разу не зашел в придорожное кафе, чтобы обедать, ни разу не свернул к мотелю, чтобы поспать. Он был похож на военного в штатском. Он ничего не ел и пил не кофе, а минеральную воду без газа, он не ел уже три дня, но ему, привыкшему к суровому воздержанию и смирению плоти, было привычно чувство голода. Его никто и нигде не остановил, но если бы и остановил, у него нашлись бы водительские права на имя Митча Уэйна, выданные как раз в Индиане. Если бы дорожный полицейский захотел проверить их по компьютеру – он узнал бы, что Митч Уэйн ни разу даже не привлекался за нарушение скоростного режима, не говоря уж о более серьезных неладах с законом. В наши суровые времена, времена PATRIOT Act и всевластия спецслужб, и это не спасает от проявления пристального интереса и возможного превентивного заключения, – но это в том случае, если ты привлечешь внимание. А этот человек – в том-то все и дело – внимания не привлекал. Вообще.
Этот человек не был зомби или кем-либо еще. Просто он был верующим. Настоящим верующим, в нашем мире уже не осталось места искренней вере во что бы то ни было, – а вот этот человек верил. Он верил так, как верили средневековые инквизиторы, отправлявшие на костры ведьм, как верили кальвинисты, устроившие в Швейцарии геноцид всех, кто не верил. Это была суровая, требовательная вера, ожидающая от своего адепта – готовности на все.
И он был готов. На все.
Когда самолет «ВВС-1» замер у выстеленной в аэропорту ковровой дорожки, пожилой негр махнул рукой, и оркестр иезуитского колледжа довольно слаженно заиграл «Привет вождю»[63].
Президент Дарби Морган появился на трапе один, приветственно вскинул руки. Он был фотогеничным и умел пользоваться этим. Более того, в отличие от многих других президентов он лояльно относился к прессе, и сейчас у трапа был не только губернатор штата и иные официальные лица, но и корреспонденты местных изданий. В этом был тонкий расчет: журналистский пул путешествовавший с президентом в основном был представлен корреспондентами крупных телевизионных каналов, это была линия коммуникации для крупных городов. А вот жители мелких городов, захолустья, нутряной Америки – в основном читают местные газеты и доверяют им. Вот почему президент настаивал, чтобы представителей местной прессы пропустили к самолету, он искал пути к сердцам жителей глубинки, пытался вырвать коврик из-под ног республиканцев. Для этих репортеров встреча с президентом, может быть, событие всей их жизни, и уж они-то восторженных эпитетов не пожалеют.
Сойдя по трапу, президент попал в плотное кольцо репортеров, со всех сторон сверкали вспышки. Он улыбнулся, поднял руки.
– Сдаюсь, парни. Несколько минут, не больше.
– Господин президент, правда ли, что вы намереваетесь поднять налоги?
– Нет, это неправда. Администрация шла и идет скорее по пути выравнивания налоговых шкал и упрощения налоговой системы. Нужно не повышать налоги, а добиваться того, чтобы их платили все. Мы больше внимания уделяем уклонению.
– Господин президент, что вы думаете о деле Фуэнтеса?
Президент мысленно выругался. Проклятье, только этого не хватало – как раз перед выборами. Скверное, готовое взорвать и так накаленную обстановку на юге дело. Мексиканский парнишка – не из лучшей семьи – тайно встречался с белой девушкой и вроде как подсадил ее на кокаин. Отец девушки – парню было семнадцать, девушке и вовсе пятнадцать, дети совсем еще – ворвался с ружьем в мексиканскую забегаловку и положил незадачливого ухажера на глазах у всех. Пять зарядов картечи с двух метров – страшное зрелище. Потом сдался полиции. Мексиканцы вышли на улицы, тут же вспомнился еще один парнишка, в спорной ситуации убитый полицейскими за неповиновение, – и понеслось. Пока все держалось под контролем, но это пока.
– Об этом думать следует не мне, а присяжным.
– Но администрация выскажет свою точку зрения, господин президент?
– Безусловно, нет.
– Как насчет требований о сокращении поддержки фермеров? Администрация пойдет навстречу?
– По крайней мере, не в том виде, в каком они выражены. Мы настаиваем на своем праве проводить самостоятельную политику и поддерживать тех, кого считаем нужным. Однако фермерам тоже стоило бы задуматься. Мы собираемся принять обязательные требования об использовании топлива Е85[64], фермерам нужно быть готовыми к этому и соответственно планировать культуры. Я бы сажал тростник под спирт, как раньше в Бразилии.
– Господин президент, а как насчет русской торговой делегации? Они будут покупать нашу сталь?
Если бы…
– Мы сделаем все, что от нас зависит…
– Господин президент, как насчет мер по поддержке проблемных банков?
– Они были и будут избирательными. Я придерживаюсь старомодных взглядов и считаю, что несостоятельным бизнесменам не стоит помогать из государственной казны. Но я прослежу, чтобы люди, вложившие в банки заработанные ими деньги, не потеряли их.
– Господин президент…
– Уже шесть вопросов, джентльмены, вместо пяти. Встретимся на Старой кирпичнице…
Президент устало опустился на заднее сиденье «Бегемота» – созданного на раме «Шевроле Субурбан» президентского лимузина с дизайном от «Кадиллак». Он весил семь тонн и стоил три миллиона долларов за машину. В эпоху локальных войн и глобального терроризма руководителю одной из сверхдержав было опасно ездить на чем-либо ином.
– Черт… Еще не началось, а я чувствую себя усталым.
Один из ближайших друзей Президента, политический советник Томас Лодж, протянул ему банку холодного безалкогольного пива.
– Все нормально…
– Ты заметил, что пока не задали ни одного вопроса о войне?
– Это хорошо.
– Нет, это плохо, – сказал Президент, – республиканский кандидат постоянно педалирует эту тему. Они слушают его, а не меня.
– Ему больше нечего сказать.
– Ошибаешься.
– Лейтер – придурок.
– И снова ошибаешься. Он далеко не дурак.
– Господи, у него взгляды, как у питекантропа.
– Люди хотят простых решений, которые мы не можем им дать. Но Лейтер может говорить о них свободно. Я – нет…
Сопровождаемый мотоциклами кортеж мчался по дороге, ведущей в Спидвей, пригород Индианаполиса. Навстречу беде…
Спидвей, небольшой, на двенадцать тысяч жителей городок у окраины Индианаполиса, был известен всему миру. Несколько раз в год он превращался в настоящий цыганский табор, его население возрастало примерно до семисот тысяч человек (по подсчетам независимых наблюдателей). Причиной этого была Старая кирпичница – овал для гонок с трибунами, выложенный кирпичом. Точнее, он был раньше выложен кирпичом, сейчас здесь был асфальт, но название осталось…