А Надежду было жалко, но он все равно уехал, не сказав, когда вернется.
Он и не знал, когда. Во-первых, мать с отцом ждали его и готовили воскресный обед с жаренным на углях мясом, бутылочкой дорогого коллекционного вина, с огромным тортом, который мать готовила два дня.
До обеда еще два часа, а после обеда тоже неловко сразу срываться. Вот он и день закончился. И это не учитывая того, что он собирался им сообщить. А как скажет, что тогда?! Они могут и не выпустить его отсюда. Могут посадить под родительский домашний арест.
Да, натворили сестрицы дел, что-то теперь будет…
– А ты слушать никого не хотел, милый, – продолжала мать истязать его и себя. У него любовь! Да не любовь это.
– А что? – лениво поинтересовался Сергей, хотя прекрасно знал, каким именно словом мать сейчас назовет его былое восторженное чувство.
– Это похоть, и только! – не обманула она его ожиданий. – Ты увлекся первой встречной кокоткой…
– Мама!
Сергей поморщился. Оскорбляла мать жену его очень редко, в исключительных случаях. Сейчас был как раз такой случай. Она ведь только что узнала о том, что случилось в новогоднюю ночь. И кого именно увезла милиция в качестве подозреваемой?!
Сестру ее невестки. Родную сестру! Это же…
Это позор какой! Это так ужасно! Что теперь скажут их знакомые и друзья?! Как воспримут эту новость?! Наверняка станут с преувеличенным сочувствием охать и ахать, злословя и злорадствуя втихаря за их спинами. Особенно те, чьим дочерям Сергей предпочел Надежду. Те, чьи ожидания он обманул, спутавшись с простолюдинкой.
Вот матушка и опустилась до оскорблений. И это она пока самой главной новости не слышала. Что-то будет потом?
Сергей все никак не мог решиться. Все ждал. Да и отец что-то на улице возле мангала задерживался. А он не хотел начинать разговор без него, чтобы потом не повторять все снова-здорово. Это так болезненно.
– Что мама?! Ну что мама, Сереженька?! – мать всхлипнула, приложив кружевной платочек к глазам. – Вас ведь могут вызвать на допрос, ты понимаешь?!
– На допрос нас вызовут независимо от того, состоим мы в родстве с преступницей или нет, – возразил он матери совершенно без энтузиазма, потому что прекрасно представлял, какой именно будет ее реакция.
Он не ошибся и в этом.
Она округлила прекрасные глаза, часто-часто заморгала и выдохнула:
– Милый, неужели ты не понимаешь всей серьезности ситуации?!
– Мама, я тебя умоляю, – заныл он и захныкал, как делал это маленьким мальчиком. – Не усугубляй!
– Да как же это!.. Как же не усугублять?! Эти следователи – не идиоты, они сразу поймут, что эта девчонка не могла в одиночку провернуть такую сложную операцию с отравлением. Они сразу поймут, что у нее были сообщники. А кого она могла привлечь в роли сообщников, как не родственников?! Это ужасно!..
И мать заплакала.
Она делала это очень изящно и красиво, впрочем, она все делала очень изящно и красиво.
– Мама, ну успокойся, пожалуйста. Все не так страшно, поверь!
Сергей спихнул с коленей Ибрагима, встал с кресла, подошел к дивану, на котором мать роняла драгоценную влагу в кружевной носовой платок. Уложил ей голову на колени и замурлыкал, поглядывая на нее снизу вверх просительно и виновато.
Это всегда действовало. Мать обычно, погладив его по волосам, принималась смеяться. Причина конфликта на время забывалась. Мир между родителями и сыном водворялся до следующего его визита.
На этот раз не прокатило. Мать продолжала плакать, забыв потеребить его макушку.
– Ма, если честно, то мы даже не разговаривали с ней в эту ночь ни разу. – Сергей потерся гладковыбритой щекой о ладонь матери. – Ну чего ты, не плачь.
– Как такое возможно? – не поняла она. – Как возможно не разговаривать с родной сестрой?
– В самом начале вечера мы с Надеждой подошли к ней и попросили не афишировать наше родство. Видишь, как все просто.
– Да ты что?! – испуганно ахнула мать. – Вы подошли и попросили?… О, боже мой, какой ужас!!
Еще несколько пар бриллиантовых слезинок упало в кружевной квадратик. Мать подняла его голову за подбородок, оглядела любовно и спросила с болезненной миной на лице:
– Ты всерьез полагаешь, что это гарантированно защитит вас от неприятностей?
– Ма, ну не нужно так драматизировать, – попросил ее Сергей.
А сердце тут же предательски сжалось. Что-то с ней будет, когда он перейдет к главной новости дня? Если разрыдалась из-за происшествия, к которому они никакого, даже косвенного отношения не имеют, то что станется с ней…
– Да это же можно расценить как сговор, дружок!! – вторгся в его предательски-трусливые мысли голос матери. – Вы договорились с преступницей не афишировать вашего родства. Никто не знал, что она сестра твоей Надежды, до тех пор…
Она нарочно сделала паузу, ожидая его вопроса. Она всегда так поступала, чтобы напустить трагизма. Чтобы сгустить атмосферу до состояния удушья. Да, мать знала свое дело. Он наконец-то проникся и забеспокоился. Сел у нее в ногах, прислонившись к диванному валику головой, и задумался. А она между тем продолжала:
– Никто не знал этого до тех пор, пока не было совершено преступление! До тех пор, пока преступница не была поймана с поличным! И у следователей возникнет резонный вопрос: а почему это было скрыто?! Никто не поймет ваших светских ужимок! Все воспримут это как сговор! А если был один сговор, почему не случиться другому?! Ах, я этого не переживу, дорогой! Я просто не знаю, что делать?! Ты видишь выход из этой страшной ситуации?! Ты готов отвечать на вопросы следователя?!
Нет, он готов не был. Он не знал, что именно и как станет говорить. Не знал, как поведет себя, когда его спросят о чете Кагоровых. К покойной он вообще никакого отношения не имел. А вот к ее мужу…
Да, с некоторых пор Сергей стал ненавидеть Кагорова! И ведь обнаружилось все только в новогоднюю ночь, черт побери! Все: и вся правда, и внезапная ненависть!
Когда он увидел однажды, как его жена садится в машину к незнакомцу, как потом разъезжает с ним по городу, как стоит в тупике, непонятно чем занимаясь за тонированными стеклами, он готов был повеситься. Нет, сначала он готов был повесить этих двоих: свою жену и ее хахаля, выбив самолично скамейки у них из-под ног. А потом уже готов был повеситься и сам. Кто станет жить со всем этим?! Сможет ли?!
Он тогда не ночевал дома, соврав жене что-то про неожиданную командировку. Соврал по телефону, не в силах явиться домой. И пил в недостроенном доме двое суток, валяясь немытым и небритым на старой кровати без матраса. Он хотел, очень хотел понять, чтобы простить ее.
И понял ведь. Понял чуть позже, когда Надежда сообщила ему о беременности.
Вот зачем ей нужна была эта случайная встреча! Она хотела ребенка и села в машину к первому встречному, выбрав машину побогаче. Это было у нее всего один раз, и ни за что не будет иметь продолжения. А у них будет ребенок! И не важно, кто был человеком, оплодотворившим ее яйцеклетку. Важно то, что малыш появится на свет, и станет звать его – Сергея – папой.
Важно только это! А все остальное… условности подлого мироздания, сделавшего его бесплодным.
Надежду можно понять, она о его бесплодии не знала, носилась по квартире с тестами на беременность, все ждала и ждала, не понимая, что ждет невозможного чуда. Потом, видимо, поняла и сделала то, что сделала.
Сергею было очень больно, и сил понадобилось много, чтобы не сорваться, чтобы не начать выбивать из нее страшную правду о зачатии их ребенка.
Выдержал, хвала небесам. Выдержал и решил, что пусть все будет так, как будет. Установил за ней наблюдение, щедро заплатив ребятам из частного детективного агентства. Те регулярно докладывали, что жена ему верна. Что никаких связей, порочащих ее, не имеет. Никаких лишних телефонных звонков.
Он и успокоился, решив, что будет самым лучшим отцом ребенку, которого зачал какой-то незнакомец. Он ведь нарочно не пробивал того мерзавца по номерам машины, хотя и записал их. Знал же, что, установив его личность, уже не успокоится. И натворит что-нибудь страшное.
А потом он узнал, кто это! Узнал сначала его машину, когда они подъехали в новогоднюю ночь к дому Виктора. Потом понял по внезапной бледности его жены, что не ошибся.
Ох, как она помертвела, когда их представляли Кагоровым! Как перепугалась, сжалась вся! Она ведь тоже узнала отца ребенка, которого носила под сердцем. И даже плакала потом, спрятавшись где-то от мужа. А после вдруг внезапно успокоилась. То ли потому, что Кагоров ее не узнал, а он не узнал, Сергей специально следил за его реакцией. То ли потому…
Она ведь успокоилась в тот момент, когда умерла жена Кагорова, так? А не потому ли, что Дмитрий Кагоров теперь остался один и может стать настоящим отцом своему родному ребенку? Потому или не потому?! Почему эта вероломная сука – его жена – вдруг так неожиданно успокоилась, кто ответит?? И может быть, его мать не так уж и не права? Может, отравление Кагоровой – это дел рук Таисии и ее сестры?!
Что ему делать?! Что ему делать со всеми своими открытиями?! Начать убивать всех подряд?! Сначала жену, эту змею, пригревшуюся на его несчастной груди, убить! Потом Кагорова убить! Ну почему не он выпил шампанское с ядом?! Почему погибла его милая жена, которая никому не сделала ничего дурного?! Она мешала этим двоим, так ведь? Она стояла у них на пути, потому и умерла…
– Сынок, не стоит так убиваться. Мы с папой что-нибудь придумаем, – мать нежно улыбнулась, слегка отодвинув опустевшую тарелку. – Подключим влиятельных людей…
– Ну, Ирочка, не стоит так торопиться, – забубнил отец, укрывшись за бокалом с вином. – Может, этого и не потребуется. При чем тут наш с тобой сын?! Пускай хоть вся родня этой бесприданницы по тюрьмам сядет, при чем тут наш Сережа?! Он никакого отношения к этой мерзавке не имеет. А то, что его жена – ее родная сестра… Это может быть плохо лишь для нее!
И вот тут он возьми и скажи:
– Она беременна.
– Что?! – ахнула мать, уронив на пол нож и вилку.
– Не может быть!! – это отец отозвался, глянув на сына.
– Я знаю все, что вы хотите и можете сказать, – Сергей вскочил из-за стола, аккуратно сложил подле тарелки салфетку и направился к выходу, продолжая говорить и лишая их возможности вставить хотя бы слово. – Я знаю все! Но это ничего не меняет. Она родит этого ребенка. Я дам ему свое имя! Он будет моим ребенком, мама и папа!
– Бедный, бедный мальчик, – охнула ему в спину мать. – Если бы ты только знал, как…
– Молчи, Ира! – визгливым фальцетом воскликнул отец и заорал ему вслед: – Ублюдку не будет места в моем доме!! Запомни это, рогоносец!!
– Слава, опомнись, что ты говоришь! – мать вскочила из-за стола и кинулась следом за Сергеем. – Подожди, сыночек, подожди, не уходи! Нам… Нам надо поговорить, обсудить…
– Ма, я все решил, – он лихорадочно одевался, не попадая в рукава куртки. – Ничего уже не изменить. Этот ребенок будет моим, все! И Надежда не знает о том, что знаю я. И вы ей ничего не скажете! Все, до свидания, я ушел…
Он почти бежал до машины, оставленной во дворе возле ворот. Он боялся родителей, себя и поэтому бежал, скользя ботинками по обледенелой дорожке.
Они могли его остановить. Конечно могли. Могли начать уговаривать, умолять не делать еще одного опрометчивого шага. А он мог сдаться, вот в чем беда! Он мог сломаться, поддаться уговорам, пойти на поводу у вкрадчивой матери, напористого отца.
Он бежал, потому что у них бы все получилось, останься он там. И он предал бы свою Надежду, предал бы ребенка, которого решил сделать своим и который не виноват ни в чем. Ни в том, что он зачат был случайным человеком на заднем сиденье автомобиля, ни в его – Сережиной – болезни был не виноват.
Он бежал и от себя тоже! Ведь уговори они его, он бы…
Он убил бы их: Надежду, ее случайного попутчика, оказавшегося скучающим миллионером. И их общего ребенка убил бы. Он бы не простил им их счастья на троих. Счастья, которое стало бы ему вечным укором.
Бежать! Надо было бежать от родителей поскорее. К Надежде бежать, к ее малышу, к своей семье бежать. В ней и в них его спасение. А с болью он как-нибудь справится. Он задавит ее, задушит, зальет литром водки один на один с неоштукатуренными шершавыми стенами. Он станет пить и выть на эти стены. Выть и пить. А после этого вернется домой, где его будет ждать его семья. Он любит ее – свою семью. Очень любит! А когда так сильно, почти до судорог любишь, простить легко. Да, он прощает их всех, да, прощает…Глава 13
Сука из прокуратуры вымотала ему все нервы. От собственной вежливой улыбки ныло лицо, так нелегко давалась она ему. Играть устал смертельно. Играть пришлось сначала скорбь, потом недоумение, затем веселость. А что было делать, пришлось! Эта сука…
Эта проницательная сука жгла его своими красивыми демоническими глазищами и не верила, не верила, не верила ни одному его слову.
Сначала она взяла под сомнение его скорбь. Ухмылялась, дергала выразительными бровками, такими аккуратными, что они казались приклеенными к ее гладкому прекрасному лицу.
Интересно, сколько ей может быть лет, этой стерве? Двадцать пять? Тридцать? Или все сорок? Двадцать пять не могло быть, слишком умна для такого возраста. Слишком умна, слишком проницательна, слишком коварна. Как она расставляла ловушки, как плела паутину допроса! Одно неосторожное слово, и все! Все пропало! Ты попался в липкую мохнатую сеть.
Нет, не двадцать пять – это точно.
А для сорока слишком свежа. Наверное, все же тридцать ей, этой прокурорской бабе. Тридцать или чуть больше.
Кольца нет, не замужем, стало быть. Если и был мужик, сбежал давно. Да кто же выдержит такую инквизицию с утра до ночи?! Кто способен на такой мазохизм, когда тебя день-деньской жгут этими глазищами, заставляя признаться. Все равно в чем, но правду и только правду!
Сука! Красивая высокомерная сука, выедающая печенку. Можно представить, как ее ненавидят настоящие преступники. Можно представить, какой длинный шлейф проклятий волочится за ней.
Она не поверила, что он скорбит по поводу неожиданной безвременной смерти своей жены. Мало этого, она начала ему откровенно хамить. Стала задавать вопросы: чем он занимался с подозреваемой в ту ночь под лестницей, и все такое.
Нет, ну чем там можно было еще заниматься с девчонкой, подобной Стаське, как не сексом?! Не энциклопедию же читать. Не о морали рассуждать, в самом деле.
– Она ваша постоянная любовница?
И не вопрос даже, а утверждение. Так это у нее прозвучало. И принялась тут же на столе в бумагах рыться. Будто констатировала, и все, а ты как хочешь. Хочешь – отказывайся и бей себя кулаком в грудь, хочешь – соглашайся. Она-то уже все за него для себя решила. Она-то все уже знает.
А знает ли, вот в чем вопрос?! Что Таисия сказала ей по этому поводу? Тут лучше не врать, решил Кагоров и сказал все, как есть.
– Я однажды принял ее за проститутку и взял с обочины. После этого не виделись ни разу. Я ее подвез, и только. А когда увидел на празднике, захотел как женщину. Это преступление?
– Что вы?! – красивая сука выгнула свои бровки дугой, того и гляди извиняться начнет. – Другое поражает.
– И что же?
– При такой жене-красавице уединяться под лестницей с весьма примитивным созданием. Непонятно…
Она пожала плечами и скорчила свой ротик как-то так, что мгновенно сделалась похожей на покойную Лильку. «Наверняка такая же хладнокровная ледяная сука», – подумал мстительно Кагоров, рассматривая Наталью Евгеньевну в упор. И кожа ее наверняка так же отливает по-рыбьи в темноте спальни, когда она спать укладывается.
Непонятно ей! Где уж тебе понять, дура! Не твоего это фригидного ума дело, почему хватают с обочины девок, имея дома гламурных красоток, от совершенной красоты которых с души воротит.
– У моей жены на этот счет было несколько другое мнение, – соврал Кагоров, решив валить на покойницу все, что только станет возможным. – Она мне позволяла некоторые шалости.
– В каком смысле? Она позволяла вам пользоваться услугами продажных женщин? – снова не поверила Наталья Евгеньевна, продолжая выделывать бровями черт знает что.
– И это тоже, – он высокомерно ухмыльнулся. – А вас это удивляет?
– Нет, но… Мне кажется, при таком положении вещей вы не очень должны убиваться по своей жене. Она вам, должно быть, и мешала порой?
– Это вы сказали! То есть, уточняю, вы хотите сказать, что я желал от нее избавиться? – он попытался проделать со своими бровями то же, что и она, но вышло так себе. – Ах, зря я не взял с собой адвоката! Мы так с вами, пожалуй, можем договориться бог знает до чего. Еще и обвините меня в чем-нибудь.
– Упаси меня, господи!
Она впервые за все время улыбнулась, но лучше бы она этого не делала. Оскал смерти у его Лильки был более пригожим, чем улыбка этой суки.
– Я вам предъявлять обвинение не собираюсь, хотя… – она пошерстила гору папок на столе, открыла самую верхнюю и потыкала в одну из подшитых страниц пальцем. – Подозреваемая утверждает, что пузырек из-под яда она достала из кармана вашего пальто, господин Кагоров. Будто вы послали ее за визиткой, собираясь вручить ее доктору из «Скорой помощи». Кстати, он подтвердил ее слова, разговор шел при нем. И он слышал, как вы просили Таисию сходить и достать у вас из кармана визитную карточку. Так вот, она говорит, что порылась в ваших карманах и наткнулась в одном из них на тот злополучный пузырек, где прежде хранился яд, которым и была отравлена ваша супруга. Что скажете?
– Бред какой-то!
И вот тут ему пришлось вылезать из кожи вон и изображать веселость. Даже расхохотался до слез, искренне полагая, что выглядит при этом убедительно. И начал нести полнейший вздор о том, что Таисия – девочка очень впечатлительная, эмоциональная, что решила, видимо, отомстить ему за то, что он отказался на ней жениться.
– А вы собирались? – едко поинтересовалась стерва.