– Собирайте, – милостиво позволил Павлушка, сыто улыбаясь в предвкушении. – Можете и задержаться немного, это не принципиально.
– Вы мне мобильный свой на всякий случай продиктуйте, вдруг возникнет необходимость с вами созвониться.
Испуганный голос абонента сделался просительным, и Павлушка смилостивился, продиктовал. Опустил трубку домашнего телефона и тут же почесал сальную макушку. Придется у матери стольник выпрашивать. Мобила в минусах, а абонент сказал, что может позвонить ему. Придется выпрашивать у матери. Скандалить примется, точно. Ладно, умаслит, пообещает ей отдать долг сполна. Она поверит. Он не раз ей крупные куски отваливал.
– Ма, чего стряпаешь?
Павлушка вышел на кухню после ванны человек человеком. Волосы аккуратно зачесаны назад. Чистенькие спортивные брюки, рубашка с короткими рукавами в тон. И парфюм даже нашелся в дальнем ящике. Завалялся с лучших альфонсовских времен, теперь вот пригодился. Побрызгал им на свежевыбритые щеки.
Никогда не думал, что доживет до постыдного шантажа. А ведь даже машину приличную имел и золотые часы. Все спустил, все прогулял. Но теперь!.. Теперь категоричное «нет» всем порокам. Получит большие деньги и вложит их куда-нибудь. В какой-нибудь бизнес. Или акции купит и будет на проценты жить. А мать надо куда-нибудь отправить отдохнуть. Устала, измоталась в своей фирме главным менеджером. Ни сна, ни отдыха, ни выходных. Отправит точно на какой-нибудь прославленный курорт. И ей хорошо, и ему… квартира свободная. Можно будет и отпраздновать начало его новой жизни. Ленку, к примеру, позвать. Еще парочку подружек, с которыми зажигал раньше. Они теперь тоже вроде на нуле после своих обманутых папиков, вот он и их порадует.
– Кашу будешь, Паша? – мать одобрительно улыбнулась.
Она любила своего непутевого сына. Любила, когда он чистил перышки и представал перед ней эдаким щеголем, за которого было не стыдно. Может же мальчик держать себя в руках, еще как может. А то, что не определился пока, так то вопрос времени.
– Паша кашу будет, – он поцеловал мать в плечо. – Никуда не хотела бы съездить на отдых на пару недель, а, ма?
– Не хотела бы! – мать покосилась на него со смешком. – Кто же не хочет?! Только туда, куда я хочу, знаешь, сколько денег нужно?
– А если я тебе денег дам? – Павлушка сел за стол и принялся грызть сухую баранку, валявшуюся в сухарнице недели две. – Просто возьму и дам тебе денег, ма. Что скажешь?
– Откуда у тебя такие деньги, непутевище мое? – она любовно потеребила его влажные кудряшки. – Ешь лучше кашку. Твоя любимая, рисовая.
– Ма, я серьезно насчет отдыха. Нет, ты подумай. А деньги… Деньги будут уже завтра. Много денег, ма. И опережая твой вопрос, скажу сразу: я не собираюсь грабить банк, вообще речи нет ни о каких преступлениях.
– Да? – мать посерьезнела, сложила руки на столе, наблюдая за тем, как сын, обжигаясь, хватает кашу ложка за ложкой. – А откуда тогда тебе такое богатство привалит, а?
– Кое-кто мне должен вернуть очень крупную сумму денег. Я долго ждал и дождался, только и всего.
– Это не шантаж?! – глаза матери наполнились тревогой. – Смотри, это так опасно… Шантажисты обычно добром не заканчивают. Слышишь, Пашуня!
– Ма, да слышу я, слышу.
Он увел взгляд в сторону, боясь выдать себя с головой. Не выпустит ведь тогда из дома и сотню на мобильную связь точно не даст. А ему же надо позарез, его просили быть на связи.
А мать у него умная женщина. С лету все понимает. Не зря такой большой пост в своей конторе занимает. Как она лихо про шантаж догадалась, надо же. Жаль, что мужики ее стороной обходят. Могли бы вполне счастливо жить за такой-то бабой. И умница, и привлекательна еще. А то, что сына имеет непутевого, так то временно. Сынок-то скоро тю-тю отчалит. Он ведь за те деньги, которые затребовал, и квартирку себе может позволить. Пускай не в самом центре, но и не в глухом пригороде точно.
– Сынок, скажи честно, что ты затеял? – голосом старшего менеджера снова прицепилась мать. – Если тебе нужны деньги, и весь этот разговор ты затеял, чтобы взять у меня в долг, то я… Я пойму и дам тебе денег.
– Правда дашь? – он тщательно выскреб остатки сладкой каши с тарелки.
– Правда, – кажется, мать выдохнула наконец с облегчением. – Сколько тебе нужно?
– Сотню.
– Так, погоди, – она наморщила лоб, бросив взгляд в сторону прихожей, где на вешалке у нее болталась сумка. – А я и не знаю, есть ли у меня сотня-то? А давай в рублях дам тебе две с половиной, Павлуш?
– Ма, ты не поняла. Мне не сто долларов, мне всего сто рублей нужно.
Он кротко улыбнулся, очень сильно гордясь собой. Мог бы с матери под настроение и больше сорвать, а вот не станет. Не станет пользоваться ситуацией и ее непониманием. Нужно же свое скотство хоть немного благородством разбавить. Пора уже. В канун-то новой жизни…
Он положил сто рублей себе на телефон и тут же, не удержавшись, позвонил Ленке. А та ревет, носом шмыгает. Все, говорит, закончено. И жизнь, и счастье, и любовь. И она сегодня возьмет и с моста городского в реку бросится.
– Ты чего, старуха, офигела, что ли? – присвистнул Павлушка, дико ей сочувствуя. – С моста всегда успеется. Лучше раздобудь где-нибудь денег на бутылку и тащись ко мне. Мать на работе, теперь за полночь еле живая явится. Хата в нашем с тобой полном распоряжении. Так как?
Ленка ненадолго задумалась, потом пробубнила со вздохом:
– Все бы ничего, но в кармане, Павлуш, вша и та удавилась. Меня же без выходного пособия выбросили. Даже подарки не дал взять и тряпки не позволил забрать, которые покупал. Прикинь?!
И она снова горько расплакалась.
– Я с этой скотиной спала-спала, хотя и с души воротило, а теперь что?! А теперь он снова свою Мусю окучивает. Только что-то не очень она торопится к нему вернуться. Я поначалу-то думала, что это ее рук дело. Мы с ней той ночью в темном коридорчике поцапались немного, высказали друг другу все… Ну, думаю, эта старая карга нарочно притащилась, чтобы между мной и Витюшей клиньев набить. Потом, когда он перед ментами начал ее своей законной супругой называть, я в этом окончательно уверилась. А после… Все как-то неправильно у них… Слышь, Павлуша, а может, он еще передумает, а? Может, снова позовет меня?
Павлушу аж передернуло.
Ну что за народ эти глупые длинноногие телки? Ленка хоть и своя в доску, но тоже мозгов с наперсток. Неужели она и впрямь думала, что этот лысый ее на всю жизнь возле себя поселил? Он вот лично никаких иллюзий на этот счет не питал. Правда, не думал, что Витек назад свою старую супругу позовет, думал, что Ленкино место следующая телка займет…
А Виктор – не дурак, вовремя сообразил, что старый друг лучше новых двух. И потому попер Ленку из дома, начав старую жену умасливать. С ней-то оно надежнее, с ней-то спокойнее. И необременительно.
– Значит, никак, да, Ленок? – подвел черту под стенаниями подружки Павлуша.
– Я бы с радостью, Павлуш, но денег ни копейки, – снова плаксиво пожаловалась она.
– Ладно, тогда жди завтра и молись, – обронил он со значением. – Завтра все может в корне измениться, подруга!
– Что ты хочешь этим сказать? – воскликнула она с надеждой.
– То, что сказал. Жди до завтра. Начнем зажигать новую жизнь, старуха! И все у нас будет тип-топ, поверь.
– А-а-а, ну-ну, давай-давай, зажигай. И про старых подружек не забывай. Позвонишь? Или мне самой тебе позвонить?
– Лучше приходи, Ленок. Прямо к обеду подваливай ко мне.
Встреча была назначена на десять. Так что он к обеду успеет домой вернуться с полным мешком денег. И матери отстегнет, и с Ленкой позажигает, и на новую жизнь останется с лихвой.
– Приду, Павлуш, обязательно приду, – застрекотала Ленка, и слез как не бывало. – Мы же с тобой всегда были очень… Короче, ты понял. Приду! Пока-пока…
Павлушка довольно улыбнулся, мгновенно поняв свою подружку. Наверняка решила, что теперь его доить станет, раз с папиком не вышло.Нет, дорогуша. Нет! Ему бы вот мать на дорогостоящий престижный курорт отправить. Квартиру себе купить. Машина тоже нужна. Купит. Оставшиеся деньги в дело вложить.
А эта сучка корыстная пускай и не надеется. Больше, чем на выпивку и закуску, с него она не поимеет.
Павлушка дошел до подъезда, с сожалением посмотрел на часы. Времени еще двух часов дня не набежало, до завтрашнего утра как до Пекина ползком, а ему уже и делать нечего. Домой идти и глаза таращить на зеркальные блики на потолке? Фу, неохота. В телик глаза лупить он никогда не любил. Дисков новых не было. Комп уже полгода в ремонте, все недосуг было забрать. В гости затесаться было не к кому. Ленка прокатила, та тоже на мели, как и он.
Вот не нужно было в благородство играть. Давала мать сотку баксов, и брал бы. А то хвост распушил, порядочность с языка брызжет: ах, не надо, ах, не надо. Чем вот теперь себя занять? В бар, что ли, пойти, может, вчерашние пацаны там снова зажигают?
Можно было попробовать, могло повезти, как и вчера.
И взяв резкий разворот от подъездных дверей, Павлушка трусцой двинулся к подвальчику на Крушининой.
Сегодня все прямо с самого утра сговорились его облагодетельствовать, честное слово! Господу, наверное, надоело наблюдать его мытарства, он и взялся посылать ему мецената за меценатом. То мать вызвалась сначала, теперь вот ребята знакомые решили его напоить и накормить за свой счет.
Они кутили часов с двенадцати дня, заставив два сдвинутых стола выпивкой и закуской. Халяву, как всякий русский, Павлушка боготворил. Он даже сытым сел бы за накрытый стол, если ему платить при этом не пришлось бы.
Посыпались тосты один за другим, он ведь сегодня был в ударе. Толпа одобряюще улюлюкала. Хлопала его по плечам и просила все новых и новых приколов. Он и старался до хрипоты.
Пустые бутылки относили, ставили полные. Горы мяса на огромных глиняных блюдах исчезали как по волшебству. Следом несли раков, потом снова мясо, затем плов. И так до бесконечности.
Потом кто-то предложил забить косячка, и охрана резко всполошилась. Начала напористо намекать, что ребятам уже хватит.
Пацаны начали спорить с охраной. Кто-то даже схватил бутылку со стола и жахнул ею о бетонный пол, ощерив в сторону охранника зубчатый острый край. Кто-то принялся хлопать себя по карманам в поисках кастетов. Кто-то по телефону вызывал подмогу, решив, что одним им с пятью вооруженными охранниками не справиться. Ситуация стала накаляться, и только Павлушка не принимал участия в общем гвалте.
Почему?
Да потому что он его не касался вовсе. Он прекрасно убил время. Часы над барной стойкой к этому моменту уже показывали начало одиннадцатого вечера. Он сыт и пьян. Ему весело и вольготно. И он сейчас встанет и пойдет домой. Он не хочет принимать участия в пьяных склоках. У него совершенно другие планы, до которых и осталось-то чуть меньше половины суток. А эти глупые разборки не для него. Еще, чего доброго, нос сломают или ребро. Этого допускать было нельзя, он своей внешностью дорожил. Она у него дорогого стоила при хорошей оправе.
Ничего, оправа скоро будет.
Незаметно так, незаметно, вдоль стеночки, стилизованной под булыжник, он пробрался к выходу и начал подниматься по ступенькам. К этому времени за столиком, откуда он сбежал так благополучно, уже звенели цепями и разбитой посудой.
Плевать!
Пускай полосуются. Ему не до них.
Из-под оцинкованного козырька с красивой вывеской он выходил очень осторожно. Шапки не взял из дома, а снег валил стеной, зима все же.
Всю дорогу до дома он почти бежал, отчего-то почувствовав себя очень неуютно. То ли снег на волосах начал подтаивать и сбегать ручейками за воротник куртки, холодя неприятно кожу. То ли хмель рассеивался, и, трезвея, он отчетливо вдруг услышал настойчивый скрип шагов за спиной, который заставлял его нервничать. Но как-то противно моментально сделалось на душе, и он еще быстрее побежал! И тот, кто за его спиной поскрипывал снегом, почему-то тоже побежал. Может, его тоже мысли неприятные терзали, заставляя спешить? Может быть…Глава 15
Наталья с утра пребывала в отвратительном настроении. Мало того, что сегодня был последний день предварительного заключения под стражу подозреваемой, проходящей по делу об отравлении в новогоднюю ночь. И сегодня надо было либо предъявлять девчонке обвинение, либо отпускать ее. Так еще с утра громадный герпес на подбородке вылез, а у нее Никита ночевать остался. Пока-то он еще похрапывал на ее кровати, пока-то он еще ее не видел. А когда проснется! Да глянет на ее вздувшийся покрасневший подбородок!..
Ой, как неприятно, как не ко времени.
Уставившись в зеркальный шкафчик в ванной на свое хмурое отражение, она начала осторожно маскировать пузырьковые высыпания пудрой.
Это ей вчера из форточки надуло, точно. Противный Лесовский вечно ее открывает, высовывается в нее и курит. Ведь просила же вчера, говорила, что ветер дует к ним в окна и даже снега намело на подоконник. А он все похохатывает и злословит, что это в ней неудовлетворенное профессиональное самолюбие вредничает. Что хотела отыскать в этом плевом бытовом убийстве какой-то криминальный интерес, какой-то раздел сфер влияний и еще что-нибудь повычурнее, а не вышло.
Господа все сплошь оказались добропорядочными, чистыми и не замешанными ни в чем. У хозяина дома, правда, долги к Кагорову имеются. И долги, болтают, немалые. Ну и что? Сам-то Кагоров жив-здоров, и даже чувство юмора не растерял, и это несмотря на траур.
Так что все ее неудовольствие ходом дела придется подавить, и девчонке предъявлять официальное обвинение.
И Наталья Евгеньевна вдруг взяла и смирилась.
Ах, да черт с ними со всеми! Так, значит, так! Пусть оно так и будет, раз все против ее сомнений. Раз не хотят слушать ее и подозреваемую, которая до вчерашнего дня била себя кулаком в грудь, плакала и вины своей не признавала.
Так Наталья решила, выбираясь вчера вечером из здания прокуратуры на морозный чистый воздух. Хватанула его полными легкими, поперхнулась плотной прохладой, начала спускаться по ступенькам крыльца и едва не споткнулась о ботинок Никиты, который он шутливо выставил.
– Домой? – спросил.
– Домой, – ответила она.
– Поехали.
Даже спрашивать не стал: а можно, а не против ли, а не желает ли она. Просто скомандовал, и она, как ни странно, подчинилась. Села в его машину безропотно. Потом так же безропотно позволила ему остановиться возле супермаркета. И пошла следом за Никитой в этот магазин, хотя никакой нужды в продуктах не испытывала.
Ходила с ним между прилавков, вместе с ним толкая перед собой тележку. Хватала что-то с полок, читала этикетки. Они швыряли в тележку все подряд, обнимались и целовались тайком за стеллажами, когда никого не было поблизости. Камер видеонаблюдения не стеснялись, даже помахивали руками в сторону нацеленного на них сурового стеклянного глаза.
Проплутали по магазину час точно, даже не заметив, как время прошло. А потом на кухне суетились, распихивая по полкам шкафов и холодильника всю несносную ерунду, которую накупили.
Ужин готовили снова с суетой, толкотней. Что-то приготовили, что-то ели, потом пили чай с лимоном и тортом.
Наталья запоздало раскаялась. Она же никогда так не распускалась, никогда не ела столько сладкого вообще, а на ночь тем более. А тут расшалилась, раздурачилась под одобрительный смех Никиты…
Пора кофе варить и одеваться. Не ровен час, позвонит кто в дверь или по телефону. Мало ли, может, что-то экстренное, а она еще в трусах и майке.
Неспокойно как-то на сердце, хоть убей, поймала себя на мысли Наталья, допивая уже вторую чашку кофе, пока Никита спал.
То ли из-за Таисии этой, симпатией к которой прониклась совершенно неожиданно. То ли из-за прыща этого отвратительного, раздувшего ее подбородок. То ли оттого, что вчера так хорошо было, так радостно, как в праздник. А утро наступило – и бац, все лопнуло, все подернулось серой будничной дымкой. Может, это оттого маета непонятная гложет, что Никита еще не проснулся. Он вот спит себе, а она терзается, не знает, как он себя поведет, когда глаза откроет?
Черт его знает, отчего внутри скребется лохматая тревога.
– Наташ! – громко позвал ее из спальни Никита. – А ты где?
– Кофе пью, вставай, – тоже громко, как и он, отозвалась она.
– А сколько времени, мы что, опаздываем?
Он не всполошился, он усомнился, и это было правильно.
Это она вскочила ни свет ни заря, задев во сне рукой по подбородку и проснувшись от зудящей боли. А времени до работы было предостаточно. У них даже еще будильник не прозвенел. Их общий, между прочим, на двоих будильник, на одно и то же время поставленный.
Интересно, а как бы они делили очередь в ванную? Толкались бы, как вчера, смеялись и спотыкались о тапки друг друга? Зря она так рано поднялась, надо было бы посмотреть, попробовать на вкус суету будничного утра. Кто знает, случится такое еще раз или нет…
Никита ввалился в кухню босиком, в одних трусах, сонный и взъерошенный. Сразу сунулся в кофейник, удовлетворенно улыбнулся, налил себе чашку и тут же понес ко рту, кофе с сахаром он не любил. И говорил, что крепкий несладкий кофе хорошо поможет с утра проснуться.
– Чего такая, а?
– Какая?
– Как струна. Прямо загудишь сейчас, даже тронуть боюсь. – И тут же тронул, тут же затормошил, разлохматил аккуратно причесанные волосы, и конечно, тут же заметил лихорадку на подбородке, прищурился. – Это тебя Лесовский простудил, Наташ. Вызову на дуэль, точно! Вечно он сует свою морду в форточку и курит, будто в курилку ему четыре версты топать. Прижигала?
Она кивнула и покраснела так, что хоть прикуривай от ее щек. И чего пристал? Неловко же!
– А у меня всегда на носу вылезают. Такой кошмар! Как на свидание соберусь, так непременно на носу дрянь какая-нибудь вскочит, – пожаловался он, усаживаясь за стол напротив.