Телефон у лысого мерзавца был с определителем, и тот долго не подходил, узнав кагоровский домашний номер. Локти кусал? Последние волосы на своей плешивой башке рвал? Его проблемы. Попал на бабки, будь добр платить.
– Алло, Дима? Приветствую тебя, – сразу заюлил, заюлил, хитрый лис. – Как ты? С горем справляешься? А то подъеду, посидим вместе…
– Сесть еще успеешь, – брюзгливо пошутил Кагоров. – Как наши дела, Витек? Когда собираешься долг отдавать?
– Ах, вон ты о чем! – тот делано рассмеялся. – Так все уже в порядке. Завтра встречаемся и…
– Ну-ну, смотри, а то я не посмотрю на твой преклонный возраст… Кстати, Саша твоя где сейчас обитает?
– Саша?
– Да, да, Саша!
– К-какой Саша?
Виктор вдруг начал заикаться, и не понять было: прежний ли испуг от вновь затребованного долга тому виной или упоминание о супруге так его разволновало.
– Не какой, а какая, – терпеливо пояснил Кагоров, догадливо ухмыльнувшись.
Понятно, хвостом крутит старый лысый лис. Кто же добровольно от такой бабы откажется? Только такой идиот, как он, предпочтя старому проверенному другу молокососку безмозглую.
– Я про жену твою, Виктор. Где она живет?
– Ты про Мусю, а я-то… – он снова наигранно хохотнул. – Так она у себя на квартире. Я вот решил спальню нашу отремонтировать, ну, сам понимаешь, после всего, что случилось, ей как-то не очень приятно в ней ночевать. Вот она и решила пока у себя пожить. Не любит ремонтной суеты, да…
Врал сивый мерин. Врал стопроцентно. В доме этих спален было… Могла бы Сашенька и в любой другой переночевать, пока их супружеская реставрировалась и отмывалась после мужниного блуда. Не захотела почему-то под крышей своего дома оставаться. В квартиру вернулась.
– Адрес квартиры дай, – безо всяких реверансов потребовал Кагоров.
– Адрес?! – переполошился Виктор. – Адрес зачем?!
– Тебе-то что, Витек! Или про уговор наш забыл? Мог бы ее еще на Новый год полыхнуть…
– Так там у тебя эта мокрощелка была! – возмущенно перебил его Виктор. – Как там ее… Таисия, кажется. Подруга моей Ленки. Ее потом вроде по подозрению и загребли. Разве не так?
– Ну и что! Была, да сплыла! Сам же говоришь, загребли ее. Адрес диктуй.
Виктор нехотя промямлил ему адрес квартиры, где жила Александра. А потом вскользь так и говорит:
– Дим, не пойму, зачем тебе Муся моя, когда цыпа твоя у тебя под боком?
– Какая цыпа? – не понял Кагоров.
– Как какая?! Та самая, которую ты в новогоднюю ночь под моей лестницей грел!
– Так она же в тюрьме!
– Отпустили ее! – воскликнул обрадованно Виктор. – Вот я и говорю, зачем тебе Муся-то?…
– Как отпустили? Когда?
Кагоров лениво прикидывал в уме: если Стаська на свободе и не позвонила ему, стало быть, злится на него за то, что не помог ей. А как помогать этой паскуде, если она его сдала с этим гребаным пузырьком?! Может, не звонит, потому что боится? Чувствует грех за собой, вот и затаилась?
– Уж когда и во сколько, не знаю. Но отпустили точно. Так что ты…
– Ну отпустили и отпустили, бог с ней, – перебил его Кагоров. – Позвонит, если нужно.
– Да, Дим, а тебя больше не вызывали? – осторожно поинтересовался Виктор и почти шепотом добавил: – В связи с отравлением твой жены не вызывали больше?
– Да пошли они с этим дерьмом куда подальше! – вспылил Кагоров, с досадой вспомнив, что послезавтра его снова вызывают в прокуратуру. – Я вообще к этому шампанскому не прикасался. Мне мой бокал в руки вложили, вот так вот! Ты с Лилькой над бокалами колдовал, вот с вас и спрос! Может, это ты ее отравил, вот!
– Митя-а, Митя-а… Да что ты такое говоришь-то?? – тот почти задохнулся от страха. – Да как ты можешь-то?? Я за свою жизнь таракана не раздавил, а ты… Сестриц это дело, поверь мне! Эти две лярвы безродные руку к смерти твоей жены приложили.
– С чего это вдруг такая уверенность? – насторожился сразу Кагоров, вспомнив про фотографию во внутреннем кармане пиджака.
– Я, когда ты младшую под лестницей хайдокал, кое-что слыхал, между прочим, – голос Виктора судорожно прерывался, то ли от страха, то ли от важности момента, которым тот был преисполнен.
– И что же ты слыхал, дорогой?
– Жена твоя этой старшей – Надежде, кажется, – она угрожала ей, вот!
– Как это?!
– Угрожала, а насчет чего, я не понял. За локти ее хватала, к себе разворачивала, за подбородок трепала и все что-то говорила и говорила сердито.
– А Надежда что же? Просто молча стояла и терпела это?!
Ночной ревностный спазм снова скрутил все внутри с такой силой, что Кагоров, прикрыв трубку рукой, застонал.
– Она не терпела, она плакала, Митя! Плакала и просила ее о чем-то! А потом твоя говорит: я вот сейчас выйду и скажу об этом всем! Та снова просить. А твоя, помнишь еще, прежде чем упасть, произнести успела, что у нее важное сообщение какое-то или что-то в этом роде. Помнишь?
Да что он помнил?! Что он слышать мог в тот момент, с трудом оторвавшись от молодого упругого горячего тела? Выпил опять же немало. Когда вернулись со Стаськой, в гостиной гвалт стоял. Он на Лильку в тот момент если и смотрел, то плохо видел. Если и слушал, то не слышал вовсе.
– Не помню я, – признался с неохотой Кагоров. – Может, и помнил, да забыл.
– Вот! А она собиралась, между прочим, что-то объявить. А ты на меня, Митя! Нехорошо это, несправедливо.
– А справедливо долг не возвращать, Витек? – взорвался тут же Кагоров, которому был бы повод сейчас, дай только сорваться. – Короче, смотри, завтрашний вечер – последний срок, потом пеняй на себя. Ты меня знаешь…
И стоило телефонной трубке лечь на рычаг, тут же сорвался с места, боясь передумать и снова начать страдать. Сел в машину и покатил к Александре. Вот к какому роднику стоило теперь припасть. Вот кто отрадой и утешением способен для него стать. К ней, и только к ней!..
– Вы?!
Она перепугалась объявившемуся на ее пороге Кагорову до страшной бледности. Попятилась, чуть не упала. Тут же вспомнила, что не накрашена и на голове после ночи еще беспорядок. Рот вялый и бесцветный, а на пальцах крошки от панировочных сухарей, потому что котлет вдруг ей захотелось.
Дура старая! Она чуть не заплакала, без конца дергая халат и поправляя его под поясом. В кои-то веки сам Кагоров к ней в гости пожаловал, а она как замарашка.
А потом разозлилась вдруг.
А чего это ей так расстраиваться, спрашивается? Он же к ней не как к женщине любимой явился, а как к человеку, которого тоже без конца таскает милиция на допросы, как к человеку, который был свидетелем смерти его жены. Так что ему до ее прически и бесцветных губ…
– Пройти можно? – спросил Кагоров, тут же начав расстегивать пальто и снимать кашне.
– Проходите, правда, я не одета.
– Ничего страшного. Так даже лучше.
– Как?
– В домашней обстановке, миленько… А чем это пахнет, Саша? Что вы готовите?
Котлеты! Тривиальные котлеты, черт побери, она готовит. Ничего изысканного, необыкновенного, способного удовлетворить его капризный вкус. Вкус-то наверняка капризный. Наверняка его Лилия к завтраку ему что-нибудь из французского ресторана подавала. И домработница приходящая была именно на такую кухню натаскана, как борзая на дичь. А у нее вот запросто все сегодня, хотя она и сама не прочь была вкусно и хорошо поесть. А сегодня…
Все ведь как нарочно, да. И халат не самый лучший на ней. И спала плохо ночью, встала с одутловатым лицом и синяками под глазами. Волосы едва причесаны. И тут Кагорова разожгло на визит.
– Котлеты?!
Он глянул на нее как-то странно, со смесью непонятного недоверия и удивления.
– Да, котлеты, а что вас удивляет, Дима? – Александра с вызовом тряхнула головой, как делала это давным-давно, когда еще мужчины смотрели ей вслед. – Хотите котлет, Дима?
– Хочу, – ответил он запросто. – Еще как хочу! Я их тысячу лет не ел. И только сейчас понял, как соскучился именно по котлетам. Накладывайте!
Он съел пять штук, поочередно макая котлету то в горчицу, то в хрен, то в китайский сладкий соус. Потом попросил еще одну и съел ее уже без хлеба и соуса. Вымыл руки, отер рот салфеткой и говорит:
– Вам кто-нибудь говорил, что вы бесподобно готовите?
– Случалось, – осторожно ответила Александра, все еще не понимая, зачем он к ней пришел. – Понравилось?
– А то! – Кагоров снова уселся к столу и попросил кофе со сливками.
– Не вопрос, Дима.
Она засуетилась, обрадовавшись возможности встать к нему спиной. Сидеть напротив окна, из которого бьет пускай и тусклый, но дневной все же свет, было то еще испытание.
Хлопотала, спиной чувствуя, как он ее рассматривает, будто приценивается. Потом Кагоров встал, подошел к окну и спросил:
– Слышала, Саша… Ничего, что я на «ты»?
– Нормально, – пожала она плечами, просыпав кофе на стол.
Переполошилась, дуреха. Подумала, что он сейчас подойдет к ней сзади, обхватит за плечи и начнет целовать. Или говорить что-нибудь завораживающее. А она раскиснет, растечется грязным кофейным пятном, что замучилась оттирать с плиты. И поверит ведь сдуру, на старости лет, что счастье ее не проскочило мимо.
– Слышала, что Стаську отпустили? – продолжил он, не подойдя к ней и не обняв, а просто уставившись в окно.
– А Стаська у нас кто? – изобразила она непонимание, хотя прекрасно поняла, о ком речь.
– Ну эта девчонка… Таисия ее зовут… Та, с которой я на Новый год… Да ладно тебе, Саш, будто не поняла, о ком речь? – разозлился Кагоров своему смущению.
Вот не думал, что так трудно будет объясняться ему с этой простоволосой чужой женщиной. Ничего в ней особенного не оказалось при близком пристальном рассмотрении. Обычная баба, увядающая к тому же. Он бы мимо прошел и не взглянул. Но…
Но вот чувствовал он в ней какую-то непогасшую тлеющую сердцевину. И понимание молчаливое ее слышал, будто она о нем вслух говорила. И упрямство даже ее чисто женское, когда он про Стаську речь завел, осознал мгновенно. Она словно дополняла его, вот так.
– А-а-а, это которую ты трахал под моей лестницей?
Она кивнула с ухмылкой, то ли осуждала, то ли ревновала запоздало, что он ею тогда пренебрег.
– Ну да. Про нее речь, – не стал он финтить.
– Так что с ней?
– Отпустили ее.
– Да ну! Кто сказал? Она к тебе явилась прямо из тюремных застенок? – съехидничала Александра, ненавидя себя за этот внезапный ревностный выпад.
– Да нет. Муж твой сказал – Виктор. Я ему позвонил, а он сказал.
– А чего ему звонил? Извини, это, конечно, не мое дело…
– Да нет, все нормально. Звонил, адрес твой узнать хотел.
И вот тут он все-таки подошел к ней сзади и через мгновение пристроил руки на ее плечах.
– А зачем адрес? – она и зажмурилась-то всего на мгновение, а проклятое кофейное пятно тут же зашипело, запузырилось на чистой поверхности плиты. – Зачем он тебе? Подробности про Таисию узнать хотел? Так не знаю я ничего. Сестра ее вон напротив в доме живет, а про нее…
– Тс-сс, Саша, Саша, ты чего затараторила-то?… А у вас молоко убежало! – кривляясь, пробубнил он ей на ухо, просунул руку под ее локоток, ловко сдернул турку с огня и выключил газ. – Правда, не молоко, а кофе… Адрес мне твой нужен был не из-за Стаськи.
– А зачем?
Она даже дышать перестала, ожидая его ответа. Вот как скажет сейчас что-нибудь противное и холодное, как ей потом с этим жить? Или в постель потащит со смешком самодовольным, что еще гаже. Наверняка считает, что ей за счастье с таким красавцем переспать. У нее ведь давно уже никого не было. Витьку она послала, когда он пытался ее в доме оставить после новогодней ночи, и до тела больше ни разу не допустила, как он ни просил. Что-то подсказало ей тогда, что из подлой трусости он ее оставляет в доме. Только из страха перед разоблачением каким-то. Аж подбородок трясся, когда он ее при всех женой назвал. И потом заискивал: Муся то, Муся се.
А она возьми и взбунтуйся. Не могу, говорит, так сразу. Время мне нужно, говорит. И ведь невзирая на страх потерять ежемесячное пособие взбунтовалась, вот как! Невзирая на ненависть к своей сопернице, прыгающей по ее диванам и кроватям, не осталась в доме.
Девку-то Витька выгнал. И вроде больше не пустил в дом. И звонит он ей теперь каждый день, и через день наведывается. Продолжает звать обратно. А она…
– Саш, а вот ты ребенка бы мне родила, а?Вот те раз! Вот это номер! Что же ему, родить его некому, что ли?! Что же, никого, кроме стареющей тетки, и не нашлось? Хотя молоденькие-то, они не очень сейчас торопятся фигуру свою портить. Может, Кагоров ее в роли суррогатной матери решил использовать или что-то в этом роде? А что? С него станется, с толстосума.
– Как это – тебе?
Она все еще стояла к нему спиной, боясь поворачиваться. Вдруг как глянет в его глаза, так и поймет все. Вдруг прочтет в них: вот вам, Александра Заболотнева, конкретное коммерческое предложение, что скажете в ответ? Да вы не спешите отказываться, я вам хорошо заплачу.
Ну, или что-то в этом роде.
Она же тогда его просто выставит вон, а потом проплачет остаток дня, с удовольствием себя жалея и проклиная всех на свете мужиков. Вот и стояла, переминаясь с ноги на ногу, то и дело наступая на длинные полы халата. Угораздило же надеть именно его…
– Ну мне и себе еще, – пробубнил Кагоров ей в шею куда-то. – Смогла бы родить, Саш? Я вот до сорока пяти дожил, состояние нажил, а ребенка нет. Не в детском же доме его брать, в самом деле. Я еще и сам смогу! Поможешь, Саш?
Вот тут она не выдержала и повернулась к нему, и едва в физиономию ему не вцепилась оттого, как именно он на нее смотрел. Хорошо ведь смотрел, мерзавец. Как и следовало смотрел. А ей что теперь – верить прикажете?!
– Мить, ты хоть соображаешь, что несешь? – она слегка ткнула его кулаком в лоб. – Пил наверняка всю ночь, перегаром за версту. Додумался до чего! Дети-то чем виноваты, скажи мне?
– То есть? – он стоял и слушал ее, и даже на ее тумак не обиделся.
– Дети разве виноваты, что ты таким вот образом самоутвердиться хочешь? Ты его заимеешь, а потом что?
– Воспитывать станем, растить. Ты ведь не боишься подгузники менять?
– Знаешь, не пробовала. Так ты что же… Предложение мне, что ли, делаешь?
– Типа того, – он улыбнулся. – А чё, не согласишься, что ли? Ты смотри, какой хороший!
– Ага, хороший, – фыркнула Александра. – Без пяти минут арестант! Дадут тебе за отравление собственной жены пожизненное, что я одна с ребенком тогда стану делать?
Чего несла, сама не знала! Да разве же станет он жениться на ровеснице, когда за ним стадо молоденьких девчонок скачет? И уж тем более детей на свет производить не станет с ней – с перестарком. Так у него это – блажь минутная, порыв похмельный.
– А чё это я арестант-то? – он стиснул ее, прижав к себе. – Какая ты аппетитная, Сашка!.. Так почему это я сяду пожизненно, ты так и не сказала?
– Ну как же, Таисию отпустили, убийца твоей жены не найден. А у кого, кроме тебя, мотив может быть? Кому она еще была нужна, кроме тебя?
– А вот тут ты ошибаешься, Саня, – нахмурился Кагоров, моментально вспомнив про фотографию в кармане пиджака. – Я тут такое нашел!.. К тому же ее заместительница разоткровенничалась со мной и кое в чем просветила.
– И?
Ой, как хорошо ей было в его руках! Ой, как тело влилось в тело. Бывает же: начнешь целоваться – то нос, то подбородок мешает. На коленки сесть соберешься – то сползешь, то неловко, то жестковато. Под руку пойдешь, и опять что-то не то, будто и локоток в бок упирается, и с шага сбиваешься. А с Кагоровым все как-то сразу и в гармонии полной. И разговор вяжется, и в объятиях не тесно и не душно.
– Лилька мне изменяла, – сказал он, тут же прислушавшись к себе.
Нет, не болело вроде ничего теперь. Словно стороной пронесло. Может, оттого все, что Сашка рядом: теплая такая, надежная. И все ведь так удачно ложилось в его руки, будто им самим и вылеплено было. Все подогнано было именно под него природой!
– Да ты что?! – ахнула Саша, еще теснее прижимаясь лицом к его плечу. – Такому мужику и изменяла?
– Какому такому? Обычный я мужик, – пробормотал он, конечно же, польщенный. – И вот представь себе – изменяла!
– С кем, знаешь?
– А то! Мало того, теперь почти догадываюсь, кто отравил ее. Так что насчет арестанта и детей-сирот, это того, перебор. Так что ты не очень долго думай, соглашайся, Саня.
– Да я согласна вроде, только…
– Что только? Витьку, что ли, боишься? – Кагоров самодовольно хмыкнул, показав ей кулак. – Вот он у меня где, Витька твой. Пикнуть не посмеет, поверь.
– Да не про Витьку я, Митя. Детей на свет пускать надо, закончив все.
– Это ты о чем?
– Это я о том, что завершить нужно все с милицией, дознаниями, допросами, подозреваемыми. Разве не так?
– Оно верно, – согласился он, подумав. – Вот я этим сейчас и начну, пожалуй, заниматься.
– Чем?
Он отошел, а ей тут же сделалось пусто и холодно и не верилось уже ни во что. Ни в слова его надежные, ни в счастье, которое он обещал им на двоих. Будто из теплого дома ее снова выгнали в метель и стужу.
– Есть у меня предметный разговор к твоим соседям, Саня. Очень даже интересный и предметный разговор. Вот после него… Думаю, что все и разъяснится. Я сейчас пойду, где, говоришь, живут эти голубки-то?…
Она сказала, вспомнив окно, в котором обычно маячила Надежда с кружкой.
– Так я пойду, а ты сиди и жди меня. Вся наша с тобой договоренность в силе. Может, мы с тобой, конечно, и не любим друг друга пока. Но это только пока, так ведь? Но что-то такое между нами есть… Удобство какое-то природное… Не находишь?
– Нахожу, – она улыбнулась.
– Вот! Отсюда и танцевать станем…Глава 19
– Надежда ушла, Сергей на работе. Нет их никого, так что вам и подниматься к ним смысла нету.
Консьержка за своей перегородкой уставилась на него ну просто с ненавистью. И чего он ей сделать успел? Задал всего лишь пару вопросов о жильцах, а она зашипела, зашипела в своей конуре стеклянной, как змея в террариуме. «Старая сука», – подумал с раздражением Кагоров, вновь выходя на улицу. Ничего, он подождет. Он терпеливый теперь, он подождет. Когда-нибудь эта Надежда должна будет вернуться. Не век же ей по магазинам шастать. Он в машине посидит, музыку послушает, а заодно и подумает. Подумать было о чем: он, кажется, в горячке своей только что женщине предложение сделал. Малознакомой женщине, между прочим. А ведь зарекался! Зарекался, да как! И что спешить не станет, и что обдуманно теперь к этому серьезному делу подойдет, и что…
А ведь едва овдоветь успел, как снова голову в ярмо сует. «Ох и остолоп», – сказала бы про него мать. Остолоп и есть. Ладно, ничего. Сашка – баба правильная. В меру сарказма в ней, страсти на троих, внешность еще ого-го, при хороших условиях еще лет двадцать может цвести. Да и что говорить: он-то мальчик, что ли? Тоже под полтинник. Он же не из тех мудаков, что любят к старости себе в жены малолеток брать? Не из тех. Он знает теперь, чего стоит разница лет в двадцать. Он вот возьмет и удивит всех, взяв в жены окопную подругу. Пускай зубы точат, пускай сплетничают. А он вот постарается с ней жить долго и счастливо. Получилось бы…