Эту чашку, восьмую, наверное, по счету, Сергей принял с благодарностью. Выпил одним глотком и попросил еще. Потом долго лежал, уставив немигающие глаза в потолок. А затем произнес со вздохом:
– Надя… Невзирая ни на что, я все равно люблю тебя. Вот сейчас лежал и думал, думал и понял, что… Это сильнее меня, оказывается… Что за гадкое чувство, а?! Я ведь даже простить тебя готов, понимаешь?!
– Да, – она сидела у него в ногах, боясь шевельнуться, боясь очередного приступа его истерики. Но все же не выдержала и поинтересовалась с осторожностью: – Только за что меня прощать, Сережа?
– А то ты не знаешь! – фыркнул он с вновь пробудившейся злостью. – Хватит, Надь, святошу из себя корчить! Знаю я про тебя все!
– Что все? Что все, Сережа?! Ты хотя бы скажи мне! Так же нельзя!
– Как нельзя?! А так, как ты, можно?! – неожиданно он снова всхлипнул. – Думаешь, мне легко было все это время делать вид, что…
– Что?
– Что я и правда верю, что это наш ребенок! – он ткнул пальцем в сторону ее живота.
– А-а чей же он, Сереженька?! – ахнула она, качнулась на кровати и тут же вцепилась в край простыни обеими руками, чтобы не сползти на пол. – Чей же он?! Это… Это наш с тобой ребенок!
– Ложь!! Ты мне лжешь! – снова заорал он с прежней силой. – Ты изменяла мне! С этим… С этим поганым Кагоровым! Я все знаю, можешь не отрицать!
Но она стала отрицать, стала. И тоже принялась кричать, хотя и сил на это не было.
– Ты не смеешь, понял! – кричала она сквозь слезы. – Не смеешь обвинять меня в такой подлости! Я бы никогда… Я бы ни за что не стала обманывать тебя.
– Да? – он передразнил ее. – Не стала бы? Но обманула!
– Да с чего ты взял-то? С того, что я поговорила с ним во дворе? Так он все убийцу своей жены ищет. Не знает, к кому придраться. Он, между прочим, мне сказал, что его жена была твоей любовницей, вот!
– Ой, да ладно тебе, Надюша, сочинять, – пробормотал он, слегка озадаченный ее сообщением.
– Спроси у него, если не веришь.
– Ага, легко… – он вдруг зашелся мелким истеричным смешком, чем снова перепугал ее насмерть. – Легко спросить у того, кого уже нет в живых.
– Что ты городишь?! Кого нет в живых? Кагорова?! Но он сегодня… С чего ты взял?
– А ты не догадываешься? – он продолжал хихикать мелко и страшно. – Я ведь убил его! Убил, понимаешь? Убил твоего любовника и отца твоего ребенка.
– Нет!! Ты не мог!..
– Еще как смог! – оборвав смех, он посмотрел на нее сурово. – Не смей мне больше говорить, что этот ребенок мой. Поняла, Надюша? Я его признаю, когда он родится. И он никогда не узнает, что я не родной ему отец, но мне врать не смей.
– Это твой ребенок, дурак!! – закричала она, поднялась, добралась на негнущихся ногах к нему в изголовье, наклонилась и снова повторила: – Это твой ребенок и ничей больше. Я готова сделать анализ ДНК, если это так необходимо. Я готова на что угодно, лишь бы тебе это доказать, но ребенок твой!
– Ага. Интересно, стала бы ты с такой убежденностью говорить об этом, если бы знала, что я не могу иметь детей.
Уф-ф, он сказал ей наконец об этом. Он признался в своей неполноценности, от сознания которой очень долго, скрытно страдал. Теперь между ними нет и не может быть никакой недосказанности. А что касается Кагорова…
Никто ведь не видел, как он следил за ним. Как поехал следом от своего дома. Как наблюдал его странное поведение возле дома своей тещи. Как потом долго сидел в машине под окнами его дома. Как ходил вокруг да около и все не решался ворваться к нему и надавать как следует, сразу за все, и за свой телесный недуг в том числе. Все собирался с силами и не мог. Кагоров сам помог ему. Выскочил на улицу и начал орать как умалишенный. И такую волну ненависти поднял в душе Сергея своим сатанинским кличем, что тот схватил с заднего сиденья машины заранее приготовленный отрезок металлической трубы и выбрался на улицу, и пошел за ним, а потом…
– Кто тебе сказал, что ты не можешь иметь детей? – Надежда застыла над ним, опершись в его подушку кулаками. – Кто тебе сказал, отвечай?! Ты проходил медицинское обследование? Когда? Почему ты скрыл от меня? У меня мать – медик, она порекомендовала бы нам специалистов, способных поставить правильный диагноз.
– Это ты к чему, не понял?
– К тому, что все ваши медицинские светила, помешавшиеся на коммерции, врут очень часто, для того чтобы…
– Никакого обследования я не проходил, – он снисходительно похлопал ее по руке. – Этот диагноз я вытащил из детства. Об этом мне сообщили мои родители, дорогая.
– О чем?
– О том, что я не могу иметь детей.
– Ложь! – она ударила кулаком в подушку очень близко с его щекой, так что Сергей вздрогнул. – Это ложь! Наверняка твоя высокородная мамаша затеяла это, чтобы досадить тебе, нам… Чтобы снова выставить меня сволочью! Собирайся! Собирайся, едем!
– Куда? Не хочу!
Сергей попытался удержать одеяло у подбородка, но Надежда тянула на себя и сдернула-таки его с него, тут же начав спихивать мужа с кровати.
– Мы сейчас едем к твоим родителям, собирайся! – прикрикнула на него, швырнув ему в лицо чистые джинсы.
– Зачем?!
– Кое-какие вопросы у меня к ним имеются, – она скрипнула зубами, разозлившись так, что и про дурноту свою позабыла, и про головокружение, а ведь еще минут десять назад готова была в обморок упасть.
– Какие вопросы, Надя? Опомнись! Какие вопросы?!
– Какие вопросы, говоришь? Вот хочу спросить у них, если их сын бесплоден, то как я ухитрилась от него забеременеть, черт побери!
– Не ругайся, – сморщился он, нехотя вдевая ноги в штанины.
– О непорочном зачатии речи быть не может, – продолжала она буйствовать, собираясь. – Тогда как? Если я мужу не изменяла…
– Если! – фыркнул он, правда, без былой убежденности.
– Не изменяла! И не смей меня подозревать! – заорала она и продолжила: – Если я не изменяла моему мужу и ухитрилась от него забеременеть, то почему его родители сообщили ему о его бесплодии?! Нет, Сереженька, никаких соображений? А анализ ДНК я все равно сделаю, когда родится НАШ малыш. Ты готов?!
Сергей теребил в руках свитер, неуверенно поглядывал на жену и лихорадочно перебирал в памяти события того дня, когда родители сообщили ему о его недуге. Там что-то было такое скользкое, вязкое, они как будто на болотных кочках толклись оба. Как-то неуверенно начала мать, потом подхватил отец, они переглянулись, словно искали поддержки друг у друга. Он-то тогда счел, что им тяжело сообщать ему такое, а дело-то могло быть и не в этом. Они ведь запросто могли ему соврать, чтобы отговорить от женитьбы, чтобы при случае выставить Надежду в невыгодном, страшном для него свете. Это могло быть? Могли они пойти на это ради того, чтобы разорвать их союз?
Запросто! Он похолодел душой и телом. Они могли сотворить это зло, не понимая, что оно начнет плодиться и множиться, что найдет выплеск в том, что он убил человека…
– Зачем же я тогда его убил, Надя?! За что?! – он без сил рухнул на кровать, уронив руки меж коленок, и зажмурился. – Зачем же я тогда убил его?!
– А вот этот вопрос я тоже хотела бы задать твоим родителям.
Выдержка изменила ей окончательно, голос сделался противным, едким, прорвалось-таки сквозь приличия истинное отношение ее к его родителям.
– И пусть они ответят мне, пусть! Все, едем!!!Глава 21
Родители, увидев их вместе на пороге своего дома в столь поздний час, не обрадовались. Причем недовольства своего и не пытались скрыть. Мать Сергея тут же подобрала губы, плотнее запахнула халат на груди и начала срывать бигуди с волос.
– Позвонить было нельзя? – скроил недовольную мину отец, вздохнул и отступил от двери. – Ну проходите, коли явились.
Надежде и приглашения было не нужно. Она бы штурмом взяла эту неприступную крепость, если бы их не пустили. Сейчас или никогда, решила она. Пусть куксятся и возмущаются сколько угодно. У нее семья рушится, какие могут быть условности?
– Ты пьян?! – ахнула мать, поцеловав сына в щеку. – Сереженька, что стряслось?! Ты пил?
– Да, ма, я пил, – с вызовом произнес он, виновато посмотрел на жену, ища у той поддержки. Та промолчала, пришлось выкручиваться самому. – Я давно уже взрослый мальчик и могу позволить себе рюмку-другую.
– Но ты же за рулем! – возмутился отец, открывая перед ними двери гостиной. – Ездить пьяным за рулем – это преступление!..
– Не самое страшное, поверьте, – вдруг не совсем учтиво перебила его Надежда.
– Что вы хотите этим сказать? – чопорно отозвался отец, даже не глянув в ее сторону.
Он почти всегда называл Надежду на «вы», тем самым обозначив для нее раз и навсегда определенную дистанцию. Вот – ты, а вот – мы, как бы подчеркивал он, и дальше этого рубежа тебе хода нет.
– Я хочу сказать, что это не самое страшное преступление, которое может быть совершено им, вами…
– Милый, что такое говорит эта женщина?! – ахнула мать, непонятно к кому обращаясь, «милых» для нее в этой комнате было теперь двое. – Как она может говорить с тобой в таком тоне?!
– Я хочу сказать, что это не самое страшное преступление, которое может быть совершено им, вами…
– Милый, что такое говорит эта женщина?! – ахнула мать, непонятно к кому обращаясь, «милых» для нее в этой комнате было теперь двое. – Как она может говорить с тобой в таком тоне?!
Ага, стало быть, к мужу обращалась, не к сыну. Тот, к слову, упорно, держался за спиной супруги, даже за руку ее держал. Словно боялся, вот выпустит ее из рук, и все – и решимости ноль, и сил также. Либо убежит отсюда, либо упадет.
– А в каком тоне я должна говорить с людьми, которые натворили столько бед? С людьми, которые не думали, когда…
– Надюша, погоди, не гони лошадей, – шепнул ей на ухо Сергей, подергав за пальцы. – Присядь, пожалуйста.
Мать тут же рухнула в кресло, ухватившись за сердце. Тут же затребовала воды, лекарства и начала причитать, вспомнив все. И его неудачную женитьбу. И то, что они его предупреждали. Уговаривали не торопиться. Они ведь так и знали, что хорошего ждать не приходится в таком мезальянсе, и вот оно стряслось.
Отец ей подыгрывал, так же уронив себя в кресло напротив, правда, держал обеими руками голову, будто та норовила расколоться на части от такой вопиющей наглости со стороны невестки.
Мыслимо ли? Ворвалась к ним в дом в неурочное время. Ведет себя вызывающе, не позволяя им вставить слово. Да еще и обвиняет их в чем-то.
– Дорогая, может, вызовем «Скорую»?! – обеспокоился глава семейства.
«Дорогая» продолжала разыгрывать сердечный приступ. Стенала, хватала из рук сына стаканы с водой, мензурки с лекарством. Театрально стучала зубами о стекло, смахивала с глаз несуществующие слезинки. Доигралась до такой степени, что сын перепугался. Трясущимися руками выгреб из секретера коробок с лекарствами и начал шарить в упаковках, пытаясь найти что-то, что способно было спасти мать от смерти.
Надежда какое-то время безучастно наблюдала за всем этим представлением. Потом поймала мужа за рукав, дернула, усадила на диван и крикнула во весь голос так, что все присутствующие вздрогнули:
– А ну хватит ломать комедию, черт вас побери!
– Надюша! – ахнул Сергей, пытаясь подняться. – Так нельзя, маме плохо!
– Сережа, сядь на место! – не понижая голоса, приказала она ему. – А с мамой твоей ничего не случится. Она пока еще ничего не знает, от чего ей стоило бы впадать в истерику.
– Да, кроме того, что моя сноха – недостойная женщина, – с пафосом произнесла свекровь, выпрямляясь в кресле и мгновенно забывая про свой недуг.
– Не более недостойная, чем вы! – огрызнулась Надежда, пропустив мимо ушей их возмущенное аханье. – Хватит манерности, господа. Мы здесь по очень важному делу. Уж извините, что вторглись в вашу обитель в столь неурочный час, но дело не терпит проволочек.
Отец, стиснувший свой череп в ладонях, на пример супруги выпрямился и проговорил с явной брезгливостью:
– Господи, Сережа, с кем ты живешь?! Как она разговаривает?!
– Как? – Надежда едко хмыкнула.
– Как… – встряла мать Сергея, чуть посмаковала слово за стиснутыми губами, а потом выпалила с ненавистью: – Как хабалка ты себя ведешь, Надежда! Хабалкой была, ею и останешься.
– Ах, вон что! Ничего, переживу как-нибудь. Кем там я еще значусь: плебейкой, простолюдинкой, какие еще существуют слова для женщины, недостойной вашего сына и вашего внука?
И вот тут повисла такая тишина, что у нее в ушах зазвенело. Все стоны и возгласы прекратились. Стакан с водой так и не был донесен свекровью до рта. Она, вытаращив глаза и не мигая, смотрела на сына. Ее муж смотрел на него же. А Сергей смотрел на жену. С надеждой, между прочим, он смотрел на свою Надежду.
– Предложит кто-нибудь чая беременной снохе или нет? – окончательно обнаглела она.
Будь что будет, решила. Ей все равно не подняться в их глазах, как бы она ни старалась. Лучше так вот: нагло и с вызовом, как сестра ее Таисия. Та – молодец, та не позволила бы себе на горло наступать. Она тоже может, она сильная. А дай слабину, прежнее смятение снова все застопорит. Так бывало всегда.
Всегда ее сбивала с толку их нарочитая манерность в общении с нею. Начнут опять обволакивать ее словами, как паутиной, она и завязнет в них, как глупая муха. С виду вроде все пристойно выглядело, вежливо, а на самом деле очень унизительно. Даже то, как ее в этом доме обедом угощали, было унизительным.
– Ах, Надежда, вы ведь наверняка к этому блюду не привыкли…
– Ах, простите, мы не знали, что приготовить, у вас ведь совершенно другой вкус…
– Ах, ну как можно есть это блюдо так быстро и такими крупными глотками пить это вино? Это же надо смаковать…
А ей в их доме кусок в горло не лез, потому и спешила проглотить все побыстрее. Отказываться тоже было нельзя, сразу вставал вопрос о ее дурном, унаследованном от простых родителей, вкусе.
Дура! Мягкотелая дура! Нельзя было позволять подобного обращения. Не случилось бы тогда такой беды, в которой они с Сережкой оба оказались.
– Чая? Беременной снохе? – как попугай повторила свекровь, посидела, повертела в руках стакан с водой, осторожно поставила его на столик. – Хорошо, я принесу чай. А ты, сын, сиди и смотри, как твоя жена над твоей матерью измывается.
– Ма!
– Ну что ма, что ма?! Эта безродная дрянь мало того, что хочет тебе на шею ублюдка повесить, так еще и распоряжаться начала в моем доме и…
– А вот про ублюдка поподробнее, пожалуйста, – с сухим смешком перебила ее Надежда. – И по порядку.
– Что? – свекровь будто не поняла, быстро переглянувшись со своим мужем.
– Я хочу услышать от вас про бесплодие вашего сына. Его вы в это посвятили, теперь я хочу знать об этом во всех подробностях. Я имею на это право. Разве не так?
Свекровь вскочила с кресла, словно ее подбросила износившая от времени пружина. Тут же позабыв о сердечном приступе, оповестила, что идет готовить чай для всех, и ходко отправилась на кухню. А свекор, побагровев лицом, снова уставился на сына. Нехорошо смотрел, недобро. Потом откашлялся и произнес нехотя:
– Раз вам так интересно, то можете обратиться к его педиатру. У которого Сережа наблюдался в детстве.
– Мне интересно. Только к педиатру я не пойду. Я сделаю анализ ДНК и докажу вам всем… – она с обидой глянула на Сережу, – что ваш сын вполне здоров. И что ребенок, которого мы ждем, его.
Свекор помолчал, переваривая услышанное. Потом зашелся приступом кашля. После возвращения жены с благодарностью принял из ее рук чашку с чаем. Дождался, пока она снова займет свое место, и предложил Надежде повторить то, что она только что сказала.
Она повторила. Не без удовольствия понаблюдала за очередным шутовством со стороны свекрови. Та начала по обыкновению своему снова квохтать про боли в сердце, не забывая пройтись по снохе нелестными отзывами. Потом уткнулась в чашку с чаем и затихла.
– Ну, раз вы все выяснили, то пора, как говорится, и честь знать, – минут через пять всеобщего молчания пробубнил свекор и привстал.
– А мы еще ничего не выяснили, – пожала плечами Надежда. – Я еще и чая не попила.
Свекровь ее демонстративно обнесла, когда раздавала чашки. Понятно, много чести для простолюдинки, чтобы такая дама ее удостаивала вниманием.
– Так вот, господа… – Надежда отпила из чашки жасминовый чай, сморщилась. – Гадость какая… Так вот, господа, что-то подсказывает мне, что вы оба лжете. Лжете намеренно, имея цель развести нас с Сережей.
– Да как она смеет, Сережа?! – почти в один голос воскликнули супруги. – До каких пор ты будешь это позволять?! Она нагуляла ребенка, а ты…
– Я не изменяла своему мужу! – крикнула Надежда, выплеснув остатки чая на дорогой ковер. Нарочно сделала, чтобы досадить им обоим. – Я всегда была верна ему! И я беременна! И ребенок это его! И ваше упорство в вашей лжи ни к чему хорошему привести не может.
– Оно уже привело, – потухшим голосом обронил Сережа. – Ма, па, случилось ужасное.
– Что такое? – надменно подняла брови мать. – Ты перестал нас уважать за то, что думаешь, будто мы соврали тебе?
– Конечно, он считает, что мы ему солгали. Разве за такое уважают? – сказал его отец.
– Не в уважении дело, – перебил их Сергей. – Если вы и в самом деле солгали, то нет вам прощения, потому что из-за вашей лжи я… Я убил человека сегодня…
– Что-о??
Вот тут обоим сделалось дурно по-настоящему. Надежда могла поклясться, что еще немного, и у свекрови пена пойдет изо рта, так она билась в руках мужа и сына. Потом сделалось плохо отцу. Мать к тому времени уже лежала на диване с мокрой тряпкой на лбу, провоняв всю комнату корвалолом, от которого Надежду и прежде тошнило, а что говорить теперь. У отца резко поднялось давление, и Наде пришлось делать ему укол. Научилась у матери в свое время. Мало-помалу все затихли, истеричный приступ миновал, лекарственными препаратами оба родителя были напичканы под завязку. Где-то через час наступило время откровений.