Князь Владимир, затворившись в Москве, ждал вестей из Ростова. А вести от старшего брата приходили неутешительные.
Константин нервно расхаживал по горнице, бросая нетерпеливые взгляды в створы окон.
— Чего ты изводишь так себя? Поимей терпение. Приедет твой воевода Иван Родиславич. Приедет с победой, а то как же иначе, — склонясь над шитьем, успокаивала мужа Агафья.
— Как я могу быть спокойным, коли деревни в округе горят. Вон сколь дымов. Послушался на свою голову Иоанна, пожег Кострому, а ноне тот пожар во сто крат вернулся на землю ростовскую. А где он, Иоанн? Как токмо Юрий с Ярославом подступили к Ростову, так и след его простыл. Да и брат Владимир хорош. Уверял, что придет с дружиной, только позову, а где дружина, где он сам? Все бросили! — отчаянно выкрикнул Константин. — Бояре кричали: бери стол великокняжеский, а сами мужиков своих жалеют, в войско не дают.
Со двора послышался шум множества голосов, лошадиное ржание. Константин бросился к окну:
— Никак Иван Родиславич вернулся. С чем вот токмо пришел?
Константин отошел от окна, несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, и замер на лавке в ожидании воеводы. Но в горницу вошел не Иван Родиславич, а духовник игумен Пахомий. Перекрестясь на образа, он глухо произнес:
— Здрав будь, великий князь, и ты, княгиня! С недоброй вестью я. Побили дружинников твоих володимирцы, воеводу Ивана Родиславича принесли на руках израненного. Только до ворот и донесли, преставился. — Пахомий мелко перекрестился. — Царствие ему небесное. Меня бояре к тебе прислали, великий князь. Ждут разрешения войти.
— Чего хотят? — дрогнул голосом Константин.
— Просить станут, чтобы ты замирился с братьями.
Константин побледнел, сгорбился, нервно затеребил жиденькую бороденку.
— А что ты скажешь? — поднял он взгляд на духовного отца.
Пахомий подошел, сел рядом и, положив свою широкую ладонь на колено Константина, спокойно произнес:
— Помириться надобно. Под Ростов пришли не только твои братья, но и князь муромский Давид. Супротив такого войска Ростову не устоять. Выжди.
— А как? Как примириться? Коли у них сила, а я слаб. Захотят ли?
— Захотят, — уверенно произнес Пахомий. — Пошли к братьям боярина Андрея Станиславича. Умен, хитер, языкаст.
— Хорошо, — приободрился Константин. — Зови бояр, совет держать будем.
По только что построенному мосту через Которосль Юрий и Ярослав в сопровождении десятка гридей направились к починку, сиротливо прижавшемуся к начинающему одеваться зеленью лесу. Ехали молча, каждый думал о своем. Возле избы, перед которой развевался княжеский стяг, спешились. Склонив головы, шагнули в черный зев дверного проема.
Константин сидел возле окна. Долго в полной тишине смотрели друг на друга.
— Обнимемся, брат. Не виделись со дня похорон батюшки, — предложил Юрий и шагнул к Константину. Тот встал, прижался сухими губами к щеке брата, обнялся и с Ярославом.
— Присядем.
Братья расселись на лавки вкруг стола.
— Почто Ивана не привезли? — недовольно спросил Константин.
— Мал еще, — резко ответил Юрий. — Да и ты, как я посмотрю, ни Святослава, ни Владимира не взял с собой.
— Владимир в Москве, а Святослав в свой удел ушел, в Юрьев на Ополье. Обиделся на меня, не знаю за что, — развел руками Константин.
— Видно, была тому причина, — усмехнулся Ярослав. — Ты скажи, Константин, почто мой городок Нерехту разорил? Тебе что, своих городков мало?
— А зачем Кострому пожег? — подхватил Юрий. — Сколь безвинных в огне сгинуло.
— Не я свару начал, — возвысил голос Константин. — Ты сел неправдой на великокняжеский стол. Добром сойди, не то…
— Не то силой сдвинешь? — рассмеялся Ярослав. — А где она — сила-то? Ростовцы одни да немного ярославцев. Владимир и то свою дружину не привел.
— Своих воев мало, сторонних призову.
— Это кого сторонних? Мстислава Удалого — тестя моего призовешь или Всеволода Чермного? Так тот тоже вроде бы не твой родственник, а Юрия. Нет, брат. Один ты. И потому смирись!
— Не хотел говорить тебе, боясь тебя обидеть, да, видно, нельзя, — привстав со своего места, навис Юрий над столом. — Ноша великокняжеская тяжела. Тебе ли с твоим здоровьем ее взваливать на плечи свои? Посмотри на себя: высох, что лист осенний. Не бери грех на душу, уймись. Не то прольется крови немало, а ворогам нашим этого только и надобно.
Константин долго молчал, устремив взгляд в черный закоптелый угол, потом вздохнул и тихо произнес:
— Будь по-вашему.
Из-под Ростова Юрий повел дружину к Москве. Он не мог смириться со своеволием Владимира. Встав лагерем у посадов, Юрий послал воеводу Степана Здиловича с письмом, в котором звал младшего брата на ряды. Князь Владимир понимал, что со своей малой дружиной супротив владимирского войска он не устоит, вышел из детинца и смиренно предстал перед Юрием. Девятнадцатилетний молодец, несколько сутулый, с длинными, почти до колен руками, бросал недобрые взгляды на брата, словно жалил. Юрий пожурил князя мягко, по-братски, но вблизи себя не оставил.
— Пойдешь в Переяславль Южный. Там на стол сядешь. Свою дружину возьмешь с собой. С соседями не ссорься, особо с князем киевским — Всеволодом Чермным. Тяжел и скор на руку князь, норовом крут. Поглядывай в сторону Дикого поля. Коли что, шли гонца, помогу супротив половцев. Ехать тебе немедля. Пожитки соберешь, и в путь!
Дождавшись, когда младший брат покинул Москву, великий князь увел дружину в стольный град Владимир. На земле владимирской наступило затишье.
Но Юрий не забыл, благодаря кому столько крови было пролито в Белой Руси. Епископ Иоанн был схвачен и препровожден в Боголюбский монастырь, где, став чернецом, томился под строгим надзором. Епископом Владимирским и Суздальским был посвящен игумен Рождественского монастыря Симон, посланный для этого в Киев к митрополиту Матфею.
Константин, прослышав о смещении Иоанна, направил к киевскому митрополиту своего духовного отца Пахомия, и тот был посвящен в сан епископа Ростовского, Переяславского и Ярославского.
Церковная власть во Владимирском княжестве разделилась.
Ярослав
1
Двадцать третьего октября тысяча двести тринадцатого года Агафья Всеволодовна успешно разрешилась мальчиком. Первенца назвали в честь дедов Всеволодом, а позже он получил княжеское имя Дмитрий. Звоном колоколов, благодарственным молебном и пиршественными столами отпраздновал Владимир появление на свет наследника великого князя. Юрий, глядя на красное сморщенное личико сына, был счастлив. Он не мог себе даже представить, что появление младенца вызовет в нем такую бурю чувств, желание созидать. По совету епископа Симона он заложил две церкви: в Суздале и Владимире.
С первенцем приехал поздравить Юрия Ярослав. В подарок своему племяннику он привел тонконогого арабского скакуна.
— Как постриг княжеский совершать будешь, посади Всеволода на этого коня. Он хорош, чистых кровей, княжеский конь! — передавая повод Юрию, высказал свое пожелание Ярослав.
Но переяславский князь приехал не только на родины. Его привели во Владимир также тревоги и заботы, вызванные делами Южной Руси.
— После смерти Рюрика Ростиславича тесть твой, Всеволод Чермный, на черниговские земли зарится, козни супротив Рюриковичей строит, брату нашему Владимиру грозит отнять поднепровские городки, — с тревогой вещал Ярослав своему брату, уведя его в маленькую горенку под самой крышей терема. — И то бы ничего, да мой тесть, Мстислав Мстиславич, вознамерился вмешаться в дела киевские, указать место Всеволоду Чермному. Быть замятне! Ты бы вмешался, Юрий, развел старых коней по своим конюшням, не то передерутся.
— Я бы вмешался, помог Рюриковичам, да не просят меня, — развел руками Юрий. — Они больше к нашему старшему брату Константину льнут. Вон сын Рюрика Ингварь тайно был в Ростове, встречался с Константином. О чем говорили, мне неведомо, но догадаться можно.
— Значит, коли Мстислав в дела Южной Руси ввяжется, не поможешь ему? — спросил Ярослав, глядя прямо в глаза брату.
— Нет, — твердо ответил Юрий. — Вот ежели мой тесть на Владимира, часом, навалится, то сам поведу дружину на Киев и тебя позову. Пойдешь?
— Пойду, будь в надеже, брат.
2
Не напрасно тревожился Ярослав за своего тестя. Мстислав Удалой, приняв на себя нелегкое звание защитника Русской земли, устремился не на юг, а на северо-запад, где медленно, но неумолимо нарастала угроза со стороны литовцев и немцев. Литовцы, воспользовавшись тем, что псковская дружина ушла в Чудскую землю для сбора дани, дерзким налетом ворвалась во Псков, но взять его не смогла. Тогда в злобе и бессилии они выжгли город и разорили его окрестности. Псковский князь Владимир Мстиславич, изгнанный накануне жителями города за его дружескую связь с рижским епископом, удалился в Ригу, а вместо него Мстислав Мстиславич прислал своего двоюродного племянника Всеволода Борисовича. Он-то и увел псковскую дружину на чудь. Немецкие же рыцари, завладев Южной Ливонией, решили покорить и Северную, куда ходили новгородцы брать дань и считали ее землей своей. Рыцари нападали на деревни, грабили жителей, насильно крестили идолопоклонников.
— Значит, коли Мстислав в дела Южной Руси ввяжется, не поможешь ему? — спросил Ярослав, глядя прямо в глаза брату.
— Нет, — твердо ответил Юрий. — Вот ежели мой тесть на Владимира, часом, навалится, то сам поведу дружину на Киев и тебя позову. Пойдешь?
— Пойду, будь в надеже, брат.
2
Не напрасно тревожился Ярослав за своего тестя. Мстислав Удалой, приняв на себя нелегкое звание защитника Русской земли, устремился не на юг, а на северо-запад, где медленно, но неумолимо нарастала угроза со стороны литовцев и немцев. Литовцы, воспользовавшись тем, что псковская дружина ушла в Чудскую землю для сбора дани, дерзким налетом ворвалась во Псков, но взять его не смогла. Тогда в злобе и бессилии они выжгли город и разорили его окрестности. Псковский князь Владимир Мстиславич, изгнанный накануне жителями города за его дружескую связь с рижским епископом, удалился в Ригу, а вместо него Мстислав Мстиславич прислал своего двоюродного племянника Всеволода Борисовича. Он-то и увел псковскую дружину на чудь. Немецкие же рыцари, завладев Южной Ливонией, решили покорить и Северную, куда ходили новгородцы брать дань и считали ее землей своей. Рыцари нападали на деревни, грабили жителей, насильно крестили идолопоклонников.
Тогда Мстислав Удалой, собрав пятнадцать тысяч воинов, вместе с князем псковским и Давыдом торопецким, своим сводным братом, выступил против ордена. Но епископ Альберт вовремя увел рыцарей в Ригу, и Мстиславу Мстиславичу ничего не оставалось, как пройти по Чуди, беря дань. Деревни и городки были богаты. Только с Верпеля, осадив его, Мстислав взял с жителей семьсот гривен ногатами. Возвратившись в Великий Новгород, Мстислав отдал две трети собранной дани новгородцам, а третью часть — своей дружине и своим боярам. После столь щедрого дара новгородцы готовы были идти за Мстиславом Удалым, куда бы он их ни позвал. И вскоре беспокойный князь приказал ударить в вечевой колокол.
Споро собирался народ новгородский. Вести о замятне в Южной Руси давно витали среди купцов и ремесленников, бояр и дружинников, а когда в Новгороде объявился старший сын Рюрика Ростислав, новгородцы поняли, что Мстислав Удалой обязательно ввяжется в дела киевские. Так оно и случилось.
С последним ударом вечевого колокола на каменную степень поднялись князья Мстислав Мстиславич и Ростислав Рюрикович, посадник Твердислав, тысяцкий Якун, архиепископ Варлаам, в недавнем прошлом именитый гражданин новгородский Добрыня Ядренкович, принявший постриг в Хутынском монастыре и поставленный вечем вместо изгнанного святителя Митрофана. На степень поднялось также с десяток бояр и купцов.
— Здрав будь, Господин Великий Новгород! — зычно выкрикнул князь Мстислав. Сорвав с головы кунью шапку, он соколом оглядел колышущееся людское море. — Из Руси вести плохие: киевский князь Всеволод Чермный нарушил клятву, данную князю Рюрику — жить в мире и не зариться на землю черниговскую. Сыновьям Рюрика князь Всеволод Чермный, обвинив их в смерти князей Игоревичей, повешенных в Галиче боярами, не дает земли на Руси. Он изгнал Рюриковичей из Чернигова, разорил их дворы и дворы бояр черниговских, а вместо них посадил на стол своего сына. Не по Правде княжит Всеволод Чермный! — Передохнув, Мстислав крикнул: — А не след ли князю киевскому указать место? Пойдет ли со мной походом Великий Новгород на Русь?
Огромная многотысячная толпа, внимавшая речи Мстислава Удалого, собранная перед Ярославовым дворищем, всколыхнулась ревом тысяч глоток:
— Веди, князь!
— Веди на Русь!
— Зададим Всеволоду!
Когда шум поутих, посадник новгородский вышел перед Мстиславом Удалым, поклонился поясно и громко, чтобы слышали все, произнес:
— Ты, князь Мстислав Мстиславич, нам отец, а мы — дети твои. Куда укажешь, туда и пойдем, там, коли нужда в том будет, и головы за тебя положим. Веди, князь!
…Новгородское ополчение и княжеская дружина шли налегке, сложив оружие и доспехи на телеги.
— Тебя-то какая нелегкая понесла в этот поход? — поглядывая на своего соседа скорняка Фрола, полюбопытствовал Лука Меньшой. За неделю пути он уже порядком надоел своими расспросами, но Фрол не хотел ссориться с говорливым попутчиком и потому ответил:
— Женка твоя, Настя, просила за тобой присмотреть. Вот потому и пылю теперь по дороге.
— Вона как… — удивленно протянул Лука. — А я-то ненароком подумал, что ты разжиться на Руси захотел.
— Разживешься, как же! — уже серьезно проговорил Фрол. — Ты много серебра в кошель положил, когда на князя Всеволода Юрьевича походом ходили?
Лука боднул головой.
— Во-во, и я столько же! Слава Господу, без крови дело порешили, а то… Да и ноне надо бы миром.
— Хорошо бы, — согласился Лука Меньшой. — Токмо Чермный жаден не в меру да злобен, а наш-то князь хотя и бессребреник, да больно горяч. Коли что, сразу за меч хватается.
— Что верно, то верно. Одно радует, что силища вон какая идет, а там смоляне присоединятся. Да Мстислав Мстиславич говорил, что еще и князь луцкий Ингварь Ярославич с дружиной поспешает. Во как!
— С таким-то войском токмо на Орден ходить или Дикое поле воевать, а мы супротив своих мечи навострили, — невесело проговорил Лука, и ратники надолго замолчали.
Мстислав не повел свое войско в Смоленск. Новгородцы стали лагерем под стенами города. Ждали прихода луцкой дружины. Воины маялись от безделья: кто плескался в речке и грелся на солнышке, кто ходил по знакомцам и бражничал, кто днями пропадал на торгу, заводя дружбу среди смоленских купцов. И никто не мог предположить, что вынужденная праздность обернется бедой. Как-то на торгу заспорили новгородцы и смоляне, кому из князей быть во главе похода: Мстиславу Удалому или Мстиславу Романовичу, который стоял во главе смоленских полков.
— Нас больше числом, нам и первенствовать! — кричали смоляне.
— Мстислав Мстиславич позвал князей в поход на Русь, ему и быть во главе! — не уступали новгородцы.
Слово за слово, дошло дело до кулаков. На беду, среди спорщиков оказался новгородский купец Микеша. Кулаки что молоты. Сгоряча стукнул смолянина, у того голова и раскололась, словно скорлупа ореха. Возроптали смоляне, стали требовать суда над новгородцами. Насилу князь Мстислав Романович унял горячие головы. Мстислав же Удалой обрушил свой гнев на новгородцев. Но те обиделись на него и заявили, что на Киев не пойдут. Князь стал звать новгородцев на вече, чтобы на нем разрешить возникшие разногласия, но они не пришли. И тогда Мстислав Удалой, собрав новгородцев, заявил:
— Я вам не князь! Вы вольны вернуться в Новгород и призвать того, кто вам глянется. Я же со своей дружиной ухожу со смоленскими полками.
А наутро подошел луцкий князь Ингварь Ярославич с дружиной. К полудню смоленские полки, новгородская и луцкая дружины вышли из города. Под стенами Смоленска остались лишь новгородцы.
— Что деется-то! Стыдоба-то какая! Князя Мстислава одного бросили, а он нам служил верой и правдой, защищал вежи земли новгородской, — все чаще звучали недовольные голоса. — Вся Белая Русь над нами смеяться будет: не поделили первенства! Вече давай! Совет держать будем!
Под вечер собрались новгородцы на совет.
Говорили много, сошлись в одном: повиниться перед Мстиславом.
Шли всю ночь, а утром уже стояли перед лагерем князей. Мстислав Удалой молча выслушал посадника Твердислава, погрозил перстом новгородцам и, улыбнувшись в бороду, кинул в сторону виновато склонивших головы выборных вечем:
— Бог вам судья. Поспите малость, скоро выступаем!
Как ни противился Владимир садиться на стол в Переяславле Южном, а за год пообвык, прижился. После Владимира, Ростова, Москвы Переяславль казался ему серым, сонным, невзрачным. Не единожды разоренный половцами, город медленно наполнялся народом, отстраивался, но все равно смотрелся каким-то обветшалым и недужным. Владимир, понимая, что здесь он надолго, понемногу принялся укреплять его стены, детинец, углублять ров, налаживать ратную службу в порубежных городках. Давалось это с величайшим трудом, ибо переяславцы уже давно не ведали твердой княжеской руки, жили бедно, в великом страхе. И как не страшиться, коли на юге половцы, на северо-востоке — Новгород-Северский, князья которого только и ждут повода, чтобы присоединить к своим землям ослабленный Переяславль.
Помня наказ Юрия, Владимир жил мирно, стремясь налаживать добрососедские отношения, но в свой первый же приезд в Киев понял, что Всеволод Чермный — волк и с ним дружбы не будет. Когда же он услышал, что против киевского князя идет огромное войско, Владимир принялся готовить дружину к походу, и на чьей стороне ему быть, сомнений не было.