— Вот и все, — вздохнул я, бережно опуская плюшевое тело Друппи на пол. — Теперь нужно немного подождать. Давай отвернемся от него, Шурф. Если напряженно смотреть в глаза чуду, оно может смутиться и не произойти — просто потому, что человеческие глаза не так уж привычны к чудесам… Даже наши с тобой глаза, дружище. Даже наши…
Я спрятал хвост Дорота в карман и подошел к своему спутнику. Он деловито раскладывал тряпичные тела кукол на журнальном столе.
— Хочешь перекусить? — гостеприимно поинтересовался я. — У меня такое впечатление, что я — какой-никакой, а все же хозяин дома, так что…
— Разумеется, хочу, — Лонли-Локли был приятно удивлен. — А что, здесь и такое возможно?
Я не стал ни высказывать вслух свое пожелание, ни даже рыться в таинственной Щели между Мирами, а просто открыл дверь, ведущую на застекленную веранду. Я знал, что там стоит стол, накрытый для чаепития. Он всегда накрыт, этот замечательный стол, и чай в чашках всегда остается горячим, а клубничный пирог — свежим и воздушным.
— Прошу, — весело сказал я. — Кажется, я становлюсь похож на Кофу: чудеса чудесами, а накрытый стол всегда к моим услугам!
— Как нельзя более кстати, — одобрительно заметил Шурф, осторожно пробуя чай. — Слушай, а это вкусно!
— Да, вполне, — самодовольно согласился я. — Ты пирог попробуй. Я — патриот Соединенного Королевства, как и положено благонамеренному эмигранту, но все-таки у нас там нет клубники. А здесь она есть, и это восхитительно!
На радостях я сам откусил такой здоровенный кусок, что чуть не подавился. Пришлось проглотить его не прожевывая, но я справился и с этим. К следующей порции я приступил уже более осторожно, но мне так и не удалось по-настоящему насладиться вкусом клубничного пирога: хлопнула дверь — и мохнатые лапы визжащего от восторга Друппи со всего размаха опустились мне на плечи. Чуть ли не центнер счастливого — и совершенно невоспитанного! — белого меха навалился на меня. Мгновение спустя я лежал на полу, вместе со своим драгоценным пирогом и невесомым плетеным стулом заодно. Пес счел своим долгом наглядно продемонстрировать мне бесконечную любовь, методично облизав мой нос, сапоги и уши — все, что под язык подвернулось.
— Кажется, я начинаю сожалеть о своем добром поступке, — простонал я, пытаясь увернуться от мокрого, черного языка. — Только что ты был такой маленький, тихий и славный, а теперь… Ужас какой-то! Сидеть! Да успокойся же ты!
Может быть, я действительно Вершитель, возможно, на Темной Стороне мои слова приобретают силу могущественных заклинаний, но для моей собаки эти самые слова пока остаются тем, чем и являются на самом деле: обыкновенным набором бессмысленных звуков. Поэтому мне пришлось еще несколько минут терпеть его дружеские излияния. В конце концов Друппи все-таки убрал тяжеленные лапы с моей груди — не потому что я такой уж великий дрессировщик, просто между делом он нахально сожрал мой пирог, аккуратно слизал его остатки с моей Мантии Смерти, и ему захотелось еще…
— Твоя собака очень похожа на тебя самого, — иронично заметил Лонли-Локли. Вот кто получил настоящее удовольствие от удачного завершения нашего эксперимента!
— Когда это я с тобой так здоровался? — спросил я, поднимая опрокинутый стул.
— Еще чего не хватало! — ухмыльнулся он. — Но все равно очень похоже. Когда ты появляешься в помещении… или просто в чьей-то жизни, очень трудно спокойно продолжать заниматься своими делами. И вообще невозможно заставить себя обращать внимание на что-нибудь другое.
— Правда? — рассеянно удивился я, безрезультатно пытаясь спрятать от Друппи кусок пирога, который я только что для себя отрезал. — А что это, собственно говоря, было: комплимент или упрек?
— Ни то, ни другое. Сухая констатация факта, суше не бывает… Ты мне лучше вот что скажи: что ты собираешься делать дальше?
— Как это — что?! То, ради чего мы с тобой сюда заявились. Оживим всех этих бедняг. Конечно, придется попотеть: их же больше пяти дюжин, дырку над ними в небе, но как-нибудь справлюсь. Надеюсь, ребята будут выражать свою благодарность более сдержанно, чем Друппи, в противном случае…
— Да подожди ты! Все это как раз понятно, — усмехнулся Шурф. — Я имею в виду: что мы будем делать потом? Как ты нас всех отсюда выведешь?
— Как-нибудь, — легкомысленно отмахнулся я. Но потом призадумался.
Он был совершенно прав: мне предстояло доставить домой шестьдесят с лишним человек, увести их из этого странного места, с мифической изнанки Темной Стороны. Сам-то Лонли-Локли чуть не растаял, как прошлогодний снег, когда мы с ним попали сюда, и мне лишь каким-то чудом удалось сохранить его жизнь. И между прочим, это отняло чуть ли не все мои силы… А что, если все эти ребята тут же начнут таять и исчезать, как только снова превратятся в людей? А если они не исчезнут сейчас — кто знает, что еще случится по дороге…
— Вот именно! — Шурф как бы подвел итог моим мрачным размышлениям.
— Но Друппи-то никуда не исчез, — наконец сказал я. — Значит, и с остальными все будет в полном порядке. И вообще, когда я начинаю думать, это добром не заканчивается. Лучше уж будем действовать, а там — по обстоятельствам… Допивай свой чай, сэр Шурф. Надеюсь, мне все-таки удастся спокойно прожевать хотя бы кусочек этого дивного пирога. А потом вернемся в холл и сделаем все, что сможем. В любом случае иных гениальных идей у меня нет.
— Ладно, — согласился Лонли-Локли. — Извини, Макс, я вообще не должен был цепляться к тебе с этими вопросами. Просто мне нелегко привыкнуть к мысли, что здесь ты все решаешь сам… И что я больше не должен за тобой присматривать.
— Можешь поверить, мне самому еще труднее к этому привыкнуть, — улыбнулся я. — Честно говоря, я бы не отказался от возможности переложить всю ответственность на твои могучие плечи… Или на чьи-нибудь еще. Но боюсь, такое мне не светит. По крайней мере, сейчас… И вообще не светит, наверное!
Я все-таки съел свою порцию пирога с клубникой, почти не обращая внимания на вкус. Не хотелось мне больше никакого пирога, но я так долго собирался, что теперь это был, можно сказать, вопрос принципа!
Мы вернулись в холл, и я принялся за работу. Сделать крошечный надрез на тряпичном теле куклы, аккуратно отделить кусочек все еще трепещущего хвоста и вложить его в надрез, спрятать как можно глубже — в жизни не предполагал, что мне когда-нибудь придется заниматься столь идиотским делом, с такой серьезной рожей!
Надо отдать должное Лонли-Локли, из него получилась бы отличная операционная сестра: он так своевременно подавал мне очередную игрушку и так ловко убирал в сторону тех, кто уже прошел обработку, любо-дорого глядеть! Более того, когда расшалившийся Друппи решил сунуть свой мокрый нос в сей метафизический процесс, сэр Шурф так строго на него рявкнул, что непоседливый пес тут же присмирел и улегся в самом дальнем углу холла. Всем своим видом он показывал, что просто физически не способен помешать моей работе, а уж о таких глупостях, как вылизывание хозяйских мордас, и вовсе думает с содроганием.
— Ага, и на тебя, оказывается, есть управа! — злорадно сказал я собаке. И с нескрываемым обожанием покосился на Лонли-Локли, после этого небывалого происшествия меня подмывало попросить у него автограф.
После того, как через мои руки прошла добрая дюжина кукол, я решил, что стал достаточно квалифицированным специалистом, и полез за пазуху, где хранились плюшевые тела моих «жен»: Хейлах, Кенлех и Хелви. Честно говоря, у меня дрожали руки. Все-таки эти девочки были моими хорошими знакомыми — еще не подружками, конечно, но чем-то вроде «племянниц», если вспомнить мою собственную дурацкую лекцию о наших семейных отношениях, которую им однажды довелось выслушать в «Сытом скелете», в перерыве между двумя кружками камры…
— Все в порядке, Макс, — мягко сказал Лонли-Локли. — У тебя все получилось с Друппи, получится и с остальными… Тебе кажется, что ты несешь за них особую ответственность, да?
— Да, пожалуй.
— На самом деле ты несешь точно такую же ответственность за всех остальных, в том числе и за меня, — пока мы здесь, по крайней мере. Так что никакой разницы!
— Твоя правда, — вздохнул я и решительно сделал крошечный надрез на плюшевом животике леди Хейлах. Она всегда казалась мне старшей из сестричек, так что и начинать следовало именно с нее…
Еще через полчаса все было закончено. «Прооперированные» игрушки неподвижно лежали на кожаном диване, в кресле и прямо на полу: слишком уж их было много, чтобы все могли разместиться с комфортом. Друппи так на нас обиделся, что сладко уснул в том самом дальнем углу, куда ему пришлось забиться под грозным взглядом сэра Лонли-Локли. Впрочем, его перемазанная клубникой морда выглядела вполне счастливой.
— Теперь мы с тобой должны ненадолго оставить этих ребят в покое, — сказал я Шурфу, оглядывая сюрреалистическую панораму холла. — Хочешь еще чаю? Или можем подняться в библиотеку, ты ведь любишь рыться в книгах…
Это предложение вырвалось у меня как бы само собой, я и сам удивился. Но потом с удивлением понял, что не соврал. На антресолях, над третьим этажом этого дома, действительно была какая-то библиотека, и я всегда знал о ней — то есть не я сам, а та незнакомая часть моего сознания, которая вспоминала и нашептывала мне всякие безумные вещи: что я всегда был ночным сторожем этого странного местечка, например…
— В библиотеку? — переспросил Шурф. — Дырку над тобой в небе, Макс! Какая библиотека? Неужели…
— Ты прав, — улыбнулся я. — Если уж мы с тобой действительно забрели на изнанку Темной Стороны… Знаешь, это вполне может быть та самая библиотека! Сейчас, собственно, и проверим.
Я зашагал наверх по скрипучим ступенькам. На ходу почти машинально нажимал на кнопки выключателей: мои руки каким-то образом помнили, где они находятся. Белые матовые шары озаряли наш путь тусклым светом. Под мутным стеклом абажуров скрывались самые обыкновенные электрические лампочки, каких полным-полно на моей «исторической родине». Впрочем, ничего удивительного.
Мы поднялись на третий этаж, а потом — на антресоли. Последняя лестница была не просто скрипучей — темные деревянные ступеньки опасно пружинили под нашими ногами. Пол на антресолях оказался таким же шатким и ненадежным, как лестница. Впрочем, мне даже нравилась эта маленькая гипотетическая опасность: если бы не подозрительная податливость половиц, наши блуждания по дому были бы, пожалуй, слишком похожи на сумбурный сон. А неприятное ощущение нескольких метров пустоты под тонкими досками пола придавало происходящему привкус достоверности, не знаю уж почему…
— Макс, ты был совершенно прав! — Лонли-Локли положил руку мне на плечо. Почему-то он говорил шепотом. — Стеллажи с книгами вдоль стен… Это библиотека!
— Нет, это просто стеллажи со старыми книгами, — я тоже невольно понизил голос. — Настоящая библиотека дальше. Видишь эту маленькую белую дверцу вон в том углу?
— Нет, — вздохнул он. — Не вижу я никакой дверцы. Наверное, вход в библиотеку существует только для тебя. Ты собираешься туда зайти?
— Конечно. Если уж меня сюда занесло… Подождешь меня здесь? Я быстро.
— Подожду. Пороюсь в этих старых книгах. Может быть, найду что-нибудь интересное.
— Надеюсь, ты хорошо проведешь время. Тебя же хлебом не корми — дай зарыться в макулатуру!
Я улыбнулся ему и открыл обшарпанную белую дверь, такую маленькую, словно она была дверцей старого малогабаритного холодильника. Мне пришлось проползать туда на четвереньках, посему я так и не смог оценить значительности происходящего. Впрочем, оно и к лучшему…
Там, куда я попал, царил нежный уютный полумрак. Такой слабый рассеянный свет можно увидеть в самом темном углу очень просторного помещения в пасмурный весенний день.
Я поднялся на ноги и огляделся. Помещение выглядело именно так, как я всегда представлял себе таинственную «библиотеку наверху» в те ночи, когда протирал своим призрачным задом красный бархат кресла на первом этаже этого странного дома. Ни окон, ни стен, ни потолка — если они и имелись, то терялись в мерцающем тумане, который был не то тканью этого пространства, не то его подвижным и переменчивым обрамлением. Кроме тумана здесь были только зеленые ковровые дорожки на полу и стройные ряды стеллажей с книгами. На мой вкус — самая умиротворяющая разновидность бесконечности…
Я сделал несколько неуверенных шагов вперед. Искаженные перспективы пространства библиотеки кружили мне голову, и, честно говоря, я боялся отойти от двери: не мог позволить себе сомнительную роскошь застрять здесь навсегда. Аллах с ним, со мною, но кто-то должен был доставить домой, в Ехо, пять дюжин человек, которые сейчас возвращались к жизни на первом этаже этого безумного памятника архитектуры.
Непослушные ноги занесли меня куда-то влево, и я со всей дури врезался в тупой угол письменного стола. Стол был самый настоящий, равно как и грядущий синяк на моем левом бедре, я заранее предвкушал его роскошные багровые тона! Кое-как справившись с детским желанием взвыть дурным голосом, я с ненавистью уставился на полированную поверхность своего обидчика. На столе лежал лист плотной голубоватой бумаги, исписанной довольно мелким почерком. Крупными буквами была выведена только первая строчка: Дорогой Макс! — явно для того, чтобы я непременно обратил внимание на эти два слова.
Я взял листок в руки и уставился на него с почти суеверным ужасом: можете представить себе состояние верующего католика, который пришел в церковь и обнаружил на алтаре письмо на свое имя, подписанное Иисусом? Примерно так я себя и чувствовал.
Несколько минут я тупо перечитывал первую строчку: в общепринятом обращении «дорогой Макс» было что-то настолько нелепое, что я никак не мог заставить себя читать дальше. Но любопытство — страшная сила, особенно мое любопытство, а потому я дал себе хорошего пинка и пулей вылетел из состояния транса.
Я очень рад, что ты все-таки добрался до библиотеки, — мои глаза наконец-то сползли на вторую строчку, а дальше дело пошло гораздо легче.
А теперь несколько дружеских советов, исключительно практического свойства. Во-первых, тебе не стоит разгуливать по библиотеке: я не уверен, что ты уже готов к такой прогулке. Не спеши, всему свое время. Во-вторых, не пытайся отыскать здесь свою ненаписанную книгу: насколько мне известно, в свое время тебя посещала такая идея. Все равно у тебя ничего не получится, а если бы и получилось… В общем, воздержись, ладно? Можешь продолжать таскать мои книги, пользуясь Щелью между Мирами, если тебе так уж приспичило, — никаких возражений. Но вынести какую-нибудь книгу отсюда под мышкой — и думать забудь!
— Можно подумать, нашли самого великого клептомана всех времен и народов! — обиженно сказал я вслух.
Ответом мне было тихое русалочье хихиканье. Оно звучало отовсюду и показалось мне самым ужасным звуковым эффектом во Вселенной. Я испуганно заткнулся и снова принялся за письмо.
Впрочем, это не касается книг, которые стоят на антресолях за пределами библиотеки. Это — самые настоящие книги, их действительно написали реальные люди — не знаю, правда, зачем они это сделали. Можешь выносить их пачками. Хотя я весьма сомневаюсь, что ты обнаружишь там что-то интересное…
А теперь третий совет. Тот, который тебе по-настоящему нужен. Вам не обязательно уходить отсюда той самой дорогой, которой ты пришел в это место по следам моего глупого мышонка. Кстати, имей в виду: если я употребляю выражение «не обязательно», как правило, это значит: «нельзя». Ничего страшного: иногда любая дверь, открытая в темноте, становится Дверью между Мирами. Тебе уже доводилось убедиться в этом на собственном опыте, помнишь? Не думаю, что на сей раз действительно подойдет любая дверь, поскольку тебе предстоит путешествовать в очень большой компании, но сад за домом обнесен оградой, и в этой ограде есть одна лазейка — именно то, что тебе нужно.
И последнее. В следующий раз тебе придется обходиться без моих полезных советов. Давать советы вообще не в моих правилах, но сегодня мне поневоле приходится тебе помогать. В конце концов, это была моя блажь: призвать в Ехо безумную мышь из Красной пустыни Хмиро и ее сумасшедших слуг. Считай, что это письмо — мой способ извиниться.
Ниже следовала неразборчивая подпись. Разумеется, я и без того понял, что письмо написал король Мёнин — кто же еще?! А еще ниже следовал постскриптум, явно нацарапанный в спешке, почти так же неразборчиво, как подпись. Я несколько минут вглядывался в маленькие неровные буквы и наконец прочитал, что там было написано.
Не пытайся понять, почему тебе знакомо это место: у тебя все равно ничего не получится. Постарайся убедить себя в том, что оно тебе просто снилось, как и многие другие удивительные места. Может быть, когда-нибудь потом… Не спеши, сэр Макс, не так уж это интересно — все понимать. И вообще ни с чем не спеши, если сможешь, конечно. Это и есть самый полезный из моих советов, имей в виду!
Я аккуратно сложил листок бумаги, немного подумал и решил, что его следует сжечь: взять письмо с собой я не решался, а оставлять его здесь мне почему-то не хотелось. Наверное, я боялся, что, если адресованное мне письмо останется на этом столе, сюда ежедневно будет приходить какой-нибудь «дорогой Макс», пугающе похожий на меня самого. Эти ребята станут внимательно читать письмо, класть его на стол, уходить по своим делам, и так будет всегда… Господи, кажется, у меня окончательно поехала крыша!