Я фыркнул, потом рассмеялся. Танюшка удивленно посмотрела на меня, толкнула локтем:
– Ты чего?
– Да вспомнил кое-что… Это ведь правда, Тань?
– Ты об истории с Йонасом? – буркнула моя амазонка, тут же догадавшись. – Правда. А остальное – чушь. Он просто пристал ко мне и правда был пьяный. Я знать не знала, что он такая сволочь и что его вся округа ненавидит! И я его честно предупредила, что следом идут наши. А он руки распускать… Мы даже не фехтовали. Я его отпихнула, а он себе башку о пенек раскроил. А из меня в Полесье героиню сделали. Национальную… Олег, – безо всякого перехода продолжала она, – знаешь, что поразительно? Ты читаешь стихи. Ты такой вежливый. Ты умеешь интересно рассказывать. Ты веселый. Ты горой стоишь за друзей. Ты умный. Ты умелый воин. Ты меня любишь и можешь быть таким нежным… А еще ты пытаешь пленных. И это, кстати, никого не удивляет, Олег.
– Больше того, – спокойно сказал я, – мне нравится пытать пленных. Но все, что я делал с урса, померкнет в сравнении с тем, что я сделаю с обитателями Города Света. За всех, кого они убили своими и чужими руками. Таня, ты понимаешь – вот пока мы сидим здесь и дышим воздухом, там по-прежнему мучаются мальчишки и девчонки. И большинству из них не хватит везения… или мужества, чтобы вырваться из ада. Когда я думаю об этом – у меня мозги вскипают, Тань. Я готов идти туда прямо сейчас. Но я не пойду. Отложу на год. На два, может – больше. И когда у меня окончательно поедет крыша – тогда пойду мстить… – Я положил ладонь на щеку своей девчонки. – А знаешь почему? Потому что никто из ушедших со мной обратно не вернется. Я и не надеюсь на это. Просто мне не хочется ждать, пока смерть найдет меня. Я найду ее сам и схвачусь с нею, а потом – умру с клинками в руках. Это и будет финал, Танюш.
– Я пойду с тобой, – сказала она.
– Конечно, – согласился я. – Мы умрем вместе. Когда сами этого заходим. Посмотрим мир – и уйдем из него. Так, чтобы остаться в новых песнях. Но до этого у нас будет еще несколько лет.
– Наших лет, – Танюшка коснулась пальцами моих губ. – Олег, у меня есть предложение. Нас все равно пока не хватятся…
* * *Есть такое иностранное слово – «эротика». Объяснять его – дело совершенно безнадежное. Но, по-моему, это когда ты, задыхаясь от странного пьянящего чувства, бежишь по лесу, а впереди между деревьев мелькает загорелое тело обнаженной девчонки, которая мчится, не желая от тебя убежать совсем, а ты догоняешь ее, зная, что завтра этого всего может не быть.
Я догнал Танюшку в сырой низинке, около двух ясеней, а точнее – между ними. Схватил за плечи; ко мне повернулось разгоряченное, почти злое лицо, с пробившимся сквозь загар темным румянцем. Она молча и резко царапнула меня по руке – я вскрикнул, перехватил ее запястья, рывком вывернул в стороны и прижал девчонку спиной к одному из деревьев. Танюшка пригнула голову, нешуточно укусила меня в левое плечо, начала отталкивать коленом.
– Ах, так… – процедил я – тоже без шуток, налегая на нее. Танюшка была сильной, рослой и ловкой, но все-таки не сильнее меня, и я, ломая сопротивление девчонки, силой раздвинул ее ноги, тоже действуя коленом. – Догнал? – спросил я, лбом упираясь в лоб Танюшки и отводя бедра. – Догнал, а?..
Я понял, что Танюшка плачет, только когда закончил. И жутко испугался, потому что до меня дошло – я фактически ее изнасиловал.
– Тань!.. – Я отпустил ее, отступая, но она вдруг обвила меня руками за шею и тихо сказала, задыхаясь от слез:
– Мне… мне так захотелось домой… так захотелось, Олег…
Я ничего не успел ответить. Перед глазами вдруг встало лицо мамы, и сердце разорвалось, останавливаясь… Стиснув зубы, я помотал головой, пережидая боль, – не сразу вернулись ощущения: ветерок на мокрой от пота спине; горячие руки Таньки на плечах; сырая земля под босыми ногами.
– Мы живые, – прошептал я. – Это нечестно, мы живые…
– Олег, – вывел меня из отстраненного состояния голос Таньки. – Мне здесь не нравится. Смотри, что там?
Я повернулся вбок. В ложбине, в которую переходила наша низинка, медленно клубился синеватый туман.
– Туман, – сказал я. – Просто туман, – и отметил, что не поют птицы. Туман вращался неспешно и размеренно, против часовой стрелки, и этот водоворот подползал ближе и ближе.
– Олег, здесь что-то не то, – повторила Татьяна, скользя рукой по древесной коре. – Ты слышишь? Музыка…
Я хотел ответить, что ей кажется, но… но в этот момент и сам услышал музыку. Странная, какая-то капельно-звонкая, она звучала на самом краешке слуха, невольно заставляя напрягаться, чтобы понять, что и на чем играют. Музыка была знакомой, и инструмент – знакомым, и я знал, что играет мой хороший знакомый…
– Оле-е-е-ег!!! – Танюшка даже не кричала, а визжала, срывая голос, и я, обернувшись, изумленно понял: не зная, когда, я отошел от нее и стоял по колено в теплом туманном кружении. – Вернись, Олег! – Она сжала кулаки и притопнула. В голосе у Таньки был страх. – Вернись немедленно!!! Там страшно!
– Ничего тут нет страшного. – Я провел сквозь туман ладонью – и отшатнулся. На миг мне почудилось бесплотное, но явное прикосновение чьих-то холодных пальцев. – Что это?..
– Олег, иди сюда, не стой там! – кричала Танюшка. И не подходила! – Там нельзя, бежим отсюда! Олег, бежим, уйди оттуда! Там кто-то есть! Олег!
Да, это точно – там кто-то был… И я это ощущал. А вместе с этим ощущал и интерес, несмотря на крики Танюшки. Музыка утихла, очарование пропало, а вот любопытство осталось.
«Мальчик, – услышал я тихий, нежный голос, в которым странным образом не было жизни, – здравствуй, мальчик… Подойди поближе, дай мне руку, мальчик… Подойди поближе, дай мне руку – я заблудилась в тумане…»
Так ветер дует в забытый рог, и тот вдруг начинает выводить красивые, но мертвые мелодии, от которых становится страшно… Против своей воли я вглядывался в туман – и вдруг увидел.
Лицо, смотревшее на меня из спутанных белесых волокон, само походило на туман. Оно было безжизненным, белым и прекрасным. Большие глаза казались кусочками льда в оправе из длинных, плавно изогнутых ресниц. Подбородок, тонкий нос с широкими ноздрями, высокие узко-острые скулы казались отчеканенными из заиндевелого серебра.
Очень красивое лицо. И очень страшное. Такое же страшное, как и мелодия, – нечеловеческое. От этого лица надо было бежать, не оглядываясь и со всех ног, потому что ничего общего с людьми оно иметь не могло.
Да только вот в чем проблема – я не мог сдвинуться с места. А лицо наплывало, и тонкие губы улыбались; ниже появились сотканные из туманных струй руки. Они поднимались над моими плечами, чтобы лечь на них…
И это будет все. Глаза цвета льда заполнят весь мир – и меня не станет. Ничего уже не сделать, ничего не изменить…
Туманная девочка вдруг отшатнулась, ее холодно-невозмутимое лицо сломалось, как отражение в разбитом зеркале.
– Уйди, тварь! – между мною и ней вклинилась Танюшка, вытянувшая вперед руки ладонями к этому существу. – Не тронь его! Он мой! Прочь!
Продолжая вытягивать вперед одну руку, другой Танюшка начала отталкивать меня, тесня прочь из тумана. Я более-менее пришел в себя, когда мы выбрались на склон лощины и наблюдали, как туман быстро, словно в ускоренной съемке, всасывается куда-то в низину. Я тяжело дышал. Лицо Танюшки покрывал бисер крупного пота, но она улыбалась.
– Испугалась, – с одышкой сказала она.
– Я тоже испугался, – признался я.
Танюшка отмахнулась:
– Да не я испугалась, вот еще. Вернее, я тоже… немного… но это она меня испугалась… Ты знаешь, кто это?
– А ты знаешь? – удивился я.
Танюшка кивнула:
– Фергюс рассказывал… Это лланнан-ши. Дева Тумана. Они боятся девчонок, а парней утаскивают с собой.
– К-куда? – осведомился я, обнимая себя за плечи. Меня начало трясти.
– Спросишь у нее, если снова встретишь, – отрезала Танюшка. – Пошли скорей. Вот будет смех, если наше барахло стырили?
Я поспешил за нею. Но перед этим оглянулся. И мне почудилось, что в лощине, возле кустов можжевельника, стоит стройная призрачная фигура.
* * *В быстром холодном ручейке мы помыли ноги. Странно, но я не ощущал никакого неудобства, разгуливая по лесу голяком в обществе такой же голой девчонки. Когда мы выбрались на берег, я негромко сказал:
– Тань, прости… за то, что я сделал… там.
Мне это далось с трудом, но Танюшка улыбнулась и подмигнула:
– А знаешь, мне даже понравилось. Сперва я, если честно, на тебя разозлилась – ты меня так схватил… – Она свела длинные брови. – Олег, скажи честно… вот ты про ту ирландку рассказывал… с ней тебе было хорошо?
– Не помню, Тань, – честно сказал я. – Это как во время боя. Потом не вспомнишь, что и как делал.
– А у меня, кроме тебя, никого не было и не будет, – твердо сказала она и улыбнулась уже лукаво. – А давай еще как-нибудь попробуем опять так же? – В ее глазах появился смешок, а голос стал деланно-жеманным. – Только ты меня еще свяжи… и ножнами вон хоть побей… немножко… Может, вообще классно будет?! – И она, закатив глаза, высунула кончик язычка.
– Не помню, Тань, – честно сказал я. – Это как во время боя. Потом не вспомнишь, что и как делал.
– А у меня, кроме тебя, никого не было и не будет, – твердо сказала она и улыбнулась уже лукаво. – А давай еще как-нибудь попробуем опять так же? – В ее глазах появился смешок, а голос стал деланно-жеманным. – Только ты меня еще свяжи… и ножнами вон хоть побей… немножко… Может, вообще классно будет?! – И она, закатив глаза, высунула кончик язычка.
– Не смогу я тебя ножнами побить, – напряженно сказал я. – Ножны свистнули. И все остальное.
– Ой блинннн!!! – вырвалось у Танюшки, и она присела, сведя вместе коленки и прикрывшись руками, заоглядывалась. – Может, мы не туда вышли?!
– Да сюда, – я сплюнул, – вон под теми кустами раздевались… Хватит идиотничать! – повысил я голос. Если честно, я ни капли не испугался, только немного рассердился. И угадал. Послышался смех, и из-за дубов вышел Сергей, тащивший в охапке всю нашу одежду.
– Ай-ай, – сказал Земцов, широко улыбаясь, – потеря бдительности и полное расслабление… Тань, ты знаешь, что у тебя вся попа в ссадинах? Что он с тобой делал? – Танюшка вспыхнула, ойкнула, прикрыла руками мягкое место; Сергей поднял брови: – Ого… – Она вернула руки назад и жалобно-сердито завопила:
– Отдай одежду, па-ра-зит!
– Держите. – Сергей высыпал ворох к ногам. – Это я добрый, другой бы на дуб ее позашвыривал…
– Завидуешь? – Я нарочито медленно одевался. Танюшка фыркнула и тоже начала натягивать одежду такими неспешно-плавными движениями, что Сергей покраснел и со смешной деловитостью повернулся ко мне:
– Я чего искал вас… Олег, ты давай быстрей. Там кадр один от Лаури прибыл, тебя ждет.
* * *«Кадр» оказался не от Лаури, а веселый рыжий парнишка, которого звали Джок – из отряда англичан, стоявшего у слияния Рейна и Темзы, на перешейке. Оказывается, Лаури причалил туда, и местные вызвались передать нам известие о том, что «Большой Секрет» готов. Джек прошагал за трое суток больше ста пятидесяти километров, и сейчас наши ахающие девчонки чинили его сапоги (подошва в нескольких местах протерлась до дыр), а сам англичанин смешил всех какими-то невероятными рассказами о своих приключениях. Заночевать он наотрез отказался, мотивируя это тем, что его ждет девчонка – почти такая же красивая, как наши, а главное – совершенно своя…
– Тебе повезло, – сказал Джек.
Мы сидели над речным берегом на подточенном течением древесном стволе, лицом к лицу. В реке отражался гигантский костер, возле которого слышались взрывы смеха и обрывки песен.
– Значит, эти… лланнан ши, они вроде носферату и прочих? – спросил я, бросая в воду кусок коры.
Джек пожал плечами:
– Да кто его знает… Хаахти – помнишь Хаахти? – он мне как-то говорил, что лланнан ши когда-то были обычными девчонками… давно, может даже – тысячу лет назад. В племени вроде нашего или любого другого… Но получилось так, что их парни не вернулись из похода. Не погибли, а просто пропали. И девчонки стали ждать. Они были верные и преданные. Ждали долго и постепенно… изменились, что ли. Стали вот такими. Не знаю, правда ли это, но мальчишкам в руки им лучше не попадать. Хотя, если верить рассказам, смерть в их руках не назовешь неприятной. Я как-то раз всерьез подумывал прыгнуть к одной – и кранты.
– Джек, а как ты вообще… без девчонки? – было темно, и я спросил это довольно легко. Джеку, наверное, темнота тоже помогала, потому что он ответил:
– Руки-то у меня целы… Ты, кстати, на брудершафт никогда не пробовал.
– Чего? – не понял я.
– Ну, это когда парни друг другу…
– Так бы и говорил, – буркнул я и признался. – Так у меня с этого и началось. Мне двенадцать лет было, когда я того… созрел. Сперва по ночам – там сны всякие, прочее, ну ты знаешь. Я и знать ничего про это не знал. А потом, весной как-то, один девятиклассник меня за хоккейной коробкой просветил. Как раз как ты сказал, только у нас про это говорили просто «накрест»… Эй, – я с подозрением посмотрел на него, – а ты на что это вообще намекаешь?.. Если… эй, Путешественник, я не буду! Ты меня не возбуждаешь, и вообще не хочу!
– И не собирался, – хмыкнул Джек. – Хотя, если не знаешь, этим…
– Многие занимаются, – равнодушно подтвердил я. – Странно было бы, если у парня нет девчонки, и он не дрочит. А там хоть пусть по кругу этим занимаются, мне важно, чтобы извращенцы не заводились… – Я вышел в упор на руках и встал. – А вот теперь, Джек, мне предстоит весьма интересное и значимое во всех отношениях мероприятие.
Джек тем же движением встал напротив меня.
– Ты решил говорить о начале путешествия? – напрямую спросил он. Я наклонил голову. – Ладно. Тогда пошли. И… не удивляйся последствиям своего выбора.
* * *Если честно, у меня не хватило духу начать разговор сразу, хотя это было бы правильней. Я копчиком чувствовал, что «просто так» этот вечер мне не обойдется – и смалодушничал. Просто сел у костра и, набираясь мужества, слушал, как Басс поет какую-то незнакомую, очень красивую и грустную песню – про коня…
– Красиво… – вздохнула где-то рядом Клео. Ясо приобнял ее, притиснул к себе. Я заметил, что Колька сидит рядом с Лидкой, и она не против, хотя и жмется к брату. А потом – поймал взгляд Вадима. Он не слушал песню. Он смотрел на меня.
– А правда – где рождается заря? – спросила Танюшка, дыша мне в затылок.
– Рядом с радугой, – ответил я, не поворачиваясь.
И встал.
– Мое решение обжалованию не подлежит… – Я помолчал, оглядывая такой же молчаливый круг возле костра. – Но только для меня самого. Я имею в виду, что в любом случае буду делать то, о чем рассказал. Но любой может отказаться идти со мной. Повторяю: мы уходим на несколько лет. Мы можем вообще не вернуться. И когда мы вернемся, я начну готовить поход на Город Света. Вот и все. А теперь я ставлю вопрос на общее голосование. И пусть каждый скажет не просто «да» или «нет», но объяснит хотя бы в двух словах – почему он это говорит.
Я сел и, достав один из метательных ножей, начал строгать деревяшку. Я не глядел на ребят и девчонок, а они молчали. Обдумывали сказанное? Или уже все обдумали, но не решались сказать? Тогда результат неутешителен… Но почему молчит Танюшка?!. Я не выдержал, повернулся к ней и встретился с настолько удивленным взглядом, что все сразу понял.
Для нее вариантов просто не было. Она и не «рассматривала» ничего.
– Я за, – поднялся Сережка Земцов. – Просто потому, что Олег – мой друг, а кроме того, мне хочется посмотреть этот мир за пределами Европы.
– Я в любом случае с Сергеем, – пожала плечами Ленка. Похоже, и для нее вопрос просто не стоял…
– Я тоже за. – Йенс не стал подниматься. – Я здесь ищу приключений, это весь ответ.
– И не только твой, – подал голос Басс. – Я за путешествие.
– Я с Игорем, – сказала Ингрид. – Просто с Игорем – и все.
Фергюс что-то сказал по-ирландски и перевел тут же:
– Лучше узнать и умереть, чем жить и не знать. Я за поход.
– Мне просто все равно, – тихо сказала Радица. – Я со всеми и как все.
– Я с Фергюсом, – махнул рукой Димка. – Полюбить, так королеву, проиграть – так миллион. Тем более, что в Америке я еще не был.
– Я против. – Вадим встал. Он смотрел на меня. Он все это время смотрел на меня! – Я против, потому что это авантюра. Я против, потому что это гибель. Я против!
– Песня блаженной памяти Сани, – пробормотал Джек, поднимаясь. – Я за поход. Потому что мне интересно в него идти.
– Я не знаю, – отрезала Ирка. Вадим покосился на нее: девчонка повысила голос: – Не знаю! Как все, так и я, ясно?!
– Мы идем, потому что мы все друзья, – высказался Видов. – Правда, Линде? – Линде просто кивнула и положила светловолосую голову на плечо серба.
– Собственно, я могу только повторить то же самое, – пожал плечами Ясо. – А ты, Клео?