Стивен расписался у служебного входа и направился в гримерную Джоша. Он решил рассказать ему об этом дне прямо сразу – конечно, не о том, что влюбляется в его жену, но о том, что виделся с ней: лучше вести себя честно и открыто, подчеркнуть платоничность отношений. Он остановился на ступеньках перед дверью гримерки Джоша, услышал громкую классическую музыку, легонько постучал, а потом толкнул дверь.
В классическом фарсе есть две стандартные комические реакции на ситуацию, когда входишь в комнату и видишь то, что для тебя не предназначалось: быстрый удивленный взгляд и долгое ошеломленное глазение. Стивен выбрал второе. В общем-то, он даже не сразу сумел разобраться в происходящем: где что чье. Максин, совершенно голая, за исключением высоких сапог со шнуровкой, которые полагались ей по роли в спектакле, сидела верхом на стуле, спиной к Стивену и лицом к окну, положив одну ногу на стол. С того места, где стоял Стивен, казалось, будто она отрастила еще одну пару ног. Иллюзия была бы идеальной, если бы не тот факт, что третья и четвертая ноги были заметно более мускулистыми и волосатыми, чем ее собственные, а колени и стопы развернуты в другую сторону. Скоро стало очевидно, что вторая пара ног принадлежит Джошу. Лицом он глубоко зарылся в грудь Максин, но остальная его часть была видна практически вся – в большом зеркале, снятом со стены и прислоненном к кушетке для дополнительного визуального удовольствия участников.
Застыв в дверях, Стивен вдруг понял, что: а) на самом деле, помимо тщательно задавленного детского воспоминания о собственных родителях в кемпинге в Бретани, он никогда не видел других взрослых в процессе соития, и б) в общем и целом это неплохая штука. И тем не менее вся картина была уж слишком биологической, слишком грязной и интимной; при этом она рождала у тебя такое чувство, будто ты наблюдаешь за тем, как кто-то ковыряет нитью в чужих зубах. Он остро чувствовал себя третьим лишним, и, словно нарочно, чтобы сделать ситуацию настолько недвусмысленной и гадкой, насколько возможно, у него в ушах зазвучали слова Максин.
Низким, бездыханным шепотом с итальянским акцентом она твердила:
– О, лорд-а, Байрон, вы та-а-а-ак хороши-а…
На что лорд Байрон отвечал:
– Ты такая знойная, Консуэла…
…и Стивен понял, что они занимаются сексом в образе, что это сексуальное применение Метода, и классическая музыка тоже. Учитывая исторический контекст, использование Джошем слова «знойная» выглядело некоторым анахронизмом, и разве Консуэла – не испанское имя? Стивен подумал, что указать на это было бы невежливо, и решил осторожно попятиться и выйти из комнаты. Но когда он потянулся к дверной ручке, стул, которым дверь была неэффективно подперта, грохнулся на пол и спинкой заблокировал путь к бегству, заперев непрошеного гостя в комнате, вдруг показавшейся очень, очень маленькой.
С видимой неохотой Джош вынырнул из грудей Максин и – весьма примечательно – посмотрел первым делом не на дверь, а на себя в зеркале, взъерошил волосы, а потом взглянул на Стивена, но даже шок от лицезрения постороннего в комнате не смог стереть довольную улыбку с его лица.
– Привет, ребята, – сказал Стивен.
Даже не останавливая движения бедер, Максин повернула голову и тоже уставилась на него взглядом василиска. В маленькой комнате воцарилась тишина, нарушаемая только звуками дыхания, поскрипыванием вертящегося стула и оркестром из CD-плеера, добравшимся до роскошной драматической кульминации, – и Стивен внезапно узнал музыку из «Властелина колец».
Он все смотрел, пока на лице Максин не начала зарождаться непристойная ухмылка.
– Это у нас разогрев! – заявила она и начала хохотать, и Джош тоже засмеялся, бесстыдным хриплым смешком, а потом задержал дыхание, сделал строгое лицо и сказал тихо, очень медленно и отчетливо:
– Какого хрена, Стефани. Закрой дверь с той стороны.
Призрак оперы
Интерьер театра. Вечер.
Крупный план: на веревке подвешено пианино. Оно раскачивается, веревка опасно трется о железный брус или
Нет, стойте. Заново…
веревку перерезает большим ножом НЕВИДИМЫЙ враг, одетый в черный плащ и зловещую белую маску. ПЕРЕХОД на…
Джош Харпер, 29 лет, дьявольски красивый, на сцене исполняет свою заключительную речь, не подозревая о нависшей опасности. ПЕРЕХОД на…
…снова веревка. Крупный план на волокнах, лопающихся одно за другим, в то время как внизу Джош приближается к кульминации речи.
Очень крупный план на последней нити, которая натягивается и наконец лопается. Пианино летит вниз. Джош слышит внезапный хлопок и шуршание веревки, вылетающей из отверстия. Наезд на лицо Джоша, ПЕРЕХОД НА аханье и вопли ужаса среди публики, громовой атональный аккорд, когда пианино ударяется о сцену, очень крупный план визжащей Женщины, потом крупный план руки Джоша в белой рубашке с пышными рукавами, торчащей из-под обломков, пальцы бессмысленно дергаются. Из-под останков пианино начинает сочиться ручеек крови. Поверх криков слышится зловещий мстительный смех. ПЕРЕХОД НА – ПРИЗРАКА. Согнутая рука в кожаной перчатке тянется к белой маске и снимает ее, открывая уродливые, искаженные ненавистью черты…
– Мистер Маккуин! – прошипел голос из динамика за правой кулисой. – Еще раз, это ваш вызов, мистер Маккуин. Маккуин, ваш выход!
Стивен поспешно натянул маску на лицо и пошел, чуть менее сверхъестественно, чем обычно, через сумрак в задней части сцены, чтобы встать у двери и нетерпеливо ждать, когда Джош наконец уже договорит и умрет. Он выполнил все положенное по роли: открыл дверь (медленно), поклонился (мрачно, торжественно), закрыл дверь (медленно), ушел (быстро), хотя, пожалуй, в этот раз с чуть меньшим изяществом и отдачей.
Джош ждал его в кулисах, ухмыляясь.
– Эй, Буллит! – крикнул он поверх аплодисментов, кусая нижнюю губу в своей версии шутливого раскаяния. – Извиняюсь за всю эту сцену полового акта. Хочешь потом пойти выпить? Обговорить кое-что…
– Джош, это и правда не мое дело, – сказал Стивен, хмурясь, несколько бессмысленно, под маской.
– Позволь мне рассказать мою часть истории, ладно? Расставить все по местам? – (Аплодисменты усилились, когда на пустой сцене зажегся свет.) – Слушай, я должен выйти и сделать это, но я заскочу и подхвачу тебя после. Дай пять, ага? – И Джош проделал свой нелепый пируэт назад, потом выбежал на авансцену под гремящие аплодисменты, и начались выкрики «браво» и «бис», и он выдал свой висящий поклон типа «я вымотан».
Стивен сдвинул маску на макушку и посмотрел в зал. «Не хлопайте! – хотелось крикнуть ему. – Не аплодируйте ему. Он фигляр, самодовольный, прилизанный, нарциссичный, бесцеремонный придурок в рубашке с пышными рукавами. Не аплодируйте этому человеку. Он совершенно точно не хороший человек. Этот человек занимается сексом под музыку из „Властелина колец“».
Как будто хоть что-то из этого имело хоть какое-то значение.
Пока он топал по ступенькам обратно в свою гримерку, на него налетела Донна, заведующая постановочной частью:
– Ну, мистер Маккуин, что это было такое?
– Извините, не мог сосредоточиться.
– Бога ради, Стив, все, что тебе нужно сделать, – поклониться Джошу и открыть ему чертову дверь. Не слишком много, а? – съязвила она, протискиваясь мимо него. – Мартышка могла бы это сделать, если бы нам удалось найти мартышку с профсоюзной карточкой.
Максин ждала его, стоя у двери в гримерку:
– Можем перекинуться словечком?
Она вошла за ним и прислонилась спиной к закрытой двери, кусая губу, – прямо роковая женщина из «черного» фильма откуда-то из-под Бейзингстока, и было удивительно легко вообразить крошечный серебряный пистолет в кармане ее пушистого белого халатика. Или, например, ледоруб.
– Я знаю, что ты думаешь, Стив, – мурлыкнула она.
– И что же я думаю, Макс?
– Ты наверняка думаешь, что я ужасная кокетка.
Стивен повернулся, чтобы посмотреть, неужели она это серьезно. Нельзя сказать, что Максин была совсем лишена принципов. Она старалась, если можно, покупать тунца, выловленного без ущерба для дельфинов, и отличалась непоколебимыми убеждениями по поводу, скажем, невозможности сочетания колготок со шлепанцами или темно-синего с коричневым, но в остальном Максин чувствовала себя совершенно свободной от каких бы то ни было моральных ценностей. Вследствие этого ей явно приходилось очень сильно стараться, сохраняя условно виноватое выражение лица. Уголки ее губ видимым образом боролись сами с собой, чтобы не подняться в ухмылке ребенка, который только что с огромным удовольствием нарочно описался.
– Кокетка не раскрывает суть, Макс, ведь так?
– Нет, полагаю, нет. И все же, если бы ты постучал в дверь, Стивен, вместо того чтобы вот так врываться…
– Я стучал!
– Недостаточно стучал. Какой смысл стучать, если не хочешь, чтобы тебя услышали?
– Ну, если бы вы сделали музыку из «Властелина колец» потише, то, возможно…
– И как долго ты там стоял вообще?
– Да практически нисколько.
– И при этом пялился, да?
– Нет! – возразил он, стараясь, чтобы его голос не прозвучал так, будто он защищается.
– Рот открыт, глаза прямо свесились на стебельках. Я хочу сказать, любой другой просто вышел бы и закрыл дверь…
– Слушай, Консуэла…
– …а не стоял бы там пятнадцать минут, все разглядывая.
– Я не мог…
– Удивляюсь, что ты не сбегал домой за камерой.
– Я прямо не верю.
– Чему?
– Ты ожидаешь, что я буду извиняться!
– Ну уж я-то точно извиняться не собираюсь! Это всего лишь секс – феноменальный секс, кстати говоря, но я не сделала ничего плохого.
– А что, если бы зашел не я, а Нора?
– Но она не зашла.
– Она стояла на улице, Максин.
– Джош говорит, она никогда не заходит без приглашения, всегда сначала звонит. Это один из их уговоров.
– Что ж, удобно для тебя.
– Честно говоря, Стив, я не могу поверить, что ты делаешь из этой мухи слона. Да вообще непохоже, что у них какой-то там замечательный брак. Джош мне все про нее рассказывает, и если спросить меня, то она странная. Ну, ты же с ней знаком, Стив. А тебе не кажется, что она странная?
– Нет! Она просто… яркая.
– «Яркая» – всего лишь красивое слово для психованной. Джош считает, что она шизофреничка, или маниакально-депрессивная, или еще какая-то там.
– Ерунда.
– Это не ерунда! Это правда. Она на лекарствах сидит и все такое. А еще у нее проблемы с алкоголем. Джош всегда приходит домой и видит, что она пьяная.
– И что, от этого лучше или хуже?
– Что?
– То, что ты с Номером Двенадцать занималась… этим. Лучше это или хуже оттого, что Нора несчастлива?
Он увидел, как исказилось лицо Максин, обдумывающей эту зубодробительную дилемму.
– От этого… Господи, это так похоже на тебя, Стивен.
– Что – это?
– Раздувать из этого громадную проблему «хорошо-плохо». – Она присела на край туалетного столика, собрав халат на бедрах, и принялась медленно создавать на лице выражение под названием Сочувственное Раскаяние. Стивен видел, как напрягаются мускулы на ее лице, стараясь удержать это выражение, словно натяжные тросы.
– Я бы хотел переодеться, Максин, – сказал Стивен, начиная ежевечернюю борьбу с комбинезоном в надежде, что это заставит ее уйти.
– Так что, ты собираешься настучать на нас?
– Кому?
– Ну, там, газетам. Или ей.
Зазвонил мобильник Стивена. Он взглянул на экран: Нора.
– Если тебя не затруднит, Максин…
– Кто это? Она?
– …закрой дверь с той стороны!
Максин скорчила рожу и неохотно выплыла прочь. Стивен подождал еще один звонок и ответил.
– Привет, суперзвезда! – воскликнула Нора.
– Привет! Привет, ты как?
– Да отлично. Хороший спектакль? Ты всех сразил наповал, а?
– Ну, понимаешь… – Тут телефон соскользнул с его плеча и упал за шиворот. Стивен с трудом его извлек. – Извини, у меня ноги застряли в этом чертовом чулке.
– О, вот это прекрасный образ, чтобы вызывать в воображении, – заявила Нора, хихикнув.
Наступило короткое молчание – вероятно, она представляла себе это.
– Я чувствую, как ты мысленно свежуешь меня, – сказал Стивен, и в трубке послышался изумительный хохоток. Он подождал, пока она просмеется, и спросил: – А… ты где? И что делаешь?
– Представь себе, провожу очередной увлекательный вечер: сижу сама с собой, смотрю чемпионат мира по дартсу. Вот это я и называю Великим Британским Спортом. Спортом Королей. Кто-то может схватиться за грудь и упасть мертвым в любой момент – это будоражит… – Ее голос был тихим и чуть хрипловатым, и Стивен представил, как она лежит одна на диване перед огромным экраном телевизора, скучает, немного выпивает, наверное.
Разговор явно носил характер бесцельной трепотни для позднего вечера, нетрезвого телефонного звонка – он узнал стиль, поскольку и сам так пару раз делал.
Джош постучал и вошел одновременно, заставив Стивена удвоить усилия по извлечению ноги из ужасной, зловещей чернолайкровой ловушки.
– О, извини, приятель, мне подождать снаружи? – вопросил Джош, прикрывая рукой глаза.
– Нет, все в порядке, заходи, – ответил Стивен, набрасывая пальто на голые колени.
– Кто это? – спросила Нора. – Одна из твоих поклонниц?
Он оглянулся через плечо на Джоша, стоящего в дверях и занятого набиранием эсэмэски.
– Джош, – прошептал он.
– Он сказал мне, что сегодня пойдет с тобой тусить. Это правда?
– Думаю, да.
– Ладно, тогда ведите себя хорошо. Пришли его домой целым и невредимым. Не заваливайтесь в крэковые берлоги, или бордели, или еще куда. Ну, лично вы, мистер Маккуин, конечно, можете делать что хотите, но не давайте Джошу…
– Не дам.
– Напомните ему, что он счастливо женатый мужчина.
– О, непременно.
– И, Стивен?
– Да?
– Я просто хотела сказать, что было приятно повидаться с тобой сегодня. У меня здесь не особенно много друзей, по крайней мере тех, кто не из дружков Джоша, и, ну, просто здорово иногда провести время с человеком, который не хочет трахнуть моего мужа. – (Стивен хмыкнул и влез в штаны.) – Или хочешь? – мурлыкнула Нора.
Стивен взглянул на Джоша, прислонившегося к двери. Прижав мобильник к груди, тот набирал сообщение кому-то быстрыми движениями, похожими на беличьи, сосредоточенно кусая губу.
– Нет, не в моем вкусе, – отозвался он.
– Угу, и не в моем, – тихо засмеялась Нора. – Ладно. Тогда до скорого?
– Надеюсь.
– Я тоже. Может, передашь ему трубку?
Стивен сунул телефон Джошу, и тот с некоторым раздражением перестал писать.
– Привет, красавица… Не буду… Не буду… Конечно не буду… Ладно… Хорошо… Тоже тебя люблю… Ага, если ты не будешь спать… Надеюсь на это. До встречи. – Джош одной рукой нажал «отбой» на телефоне Стивена, другой послал свою эсэмэску, сунул мобильник обратно не глядя и, пока Стивен подбирал его с пола, заявил: – Отлично, а теперь в город, тусить!
Вынужденный телохранитель
Мало существует мест, где более неудобно и неприятно стоять, чем за спиной человека, раздающего автографы.
Во-первых, Стивен обнаружил, что ему непонятно, что делать с лицом или руками, явно не занятыми ручкой или бумагой. Он сделал выбор в пользу почтительного терпения: извиняющаяся полуулыбка, руки за спиной – поза, которую принимают люди, стоящие рядом с членом королевской семьи.
Джош при этом включил свой голос-после-спектакля: чуть хрипловатый рык «все-вам-отдал», а кокни-акцент вывернул на полную. По привычке он оставил на лице совсем чуть-чуть грима.
– Кому писáть? – спросил он даму в шапке с помпоном, которую Стивен уже прежде замечал здесь несколько раз.
– Кэрол.
– Кэ…рол, – бормотал Джош, как будто ему было легче писать, если проговаривать слова. – Уйма любви… Джош… х… х… х…
– Могли бы вы подписать это для Кевина? – вопросил из глубин своей парки иссохший молодой человек в авиационных очках.
– О, я скажу тебе, чей автограф тебе надо взять, Кевин, – кивнул Джош на Стивена. – Этот джентльмен – Стив Маккуин.
О господи, подумал Стивен, начинается…
– Не тот же Стив Маккуин? – усомнился Кевин.
…и началось.
– Стивен К. Маккуин, – ответил Стивен.
– Стив играет в спектакле! – сказал Джош.
– Я вас не видел, – скептически возразил Кевин.
– Да там всего ничего, плюнуть да кашлянуть.
– Только плевок вырезали! – вставил Джош. Кевин послушно засмеялся, и Стивен ощутил укол в область самоутверждения.
– Еще я подстраховываю Джоша.
– Да, если меня собьет автобус, он будет подписывать автографы за меня. Ладно, ребята, извините, но разве у вас нет дома и вам некуда пойти? – шутливо выкрикнул Джош. – Нам надо бежать, простите, пока, увидимся, – бормотал он, подаваясь назад с вытянутыми вперед руками, потом проделал один из своих коронных пируэтов и бросился бежать по Уодо-стрит, а Стивен сразу за ним, словно вынужденный телохранитель. Ходить с Джошем в какие-то публичные места всегда было странно. Стивен видел, как отваливались челюсти при приближении звезды, слышал шепотки узнавания, которые тот оставлял в кильватере. В ответ Джош идеально изображал жизнерадостный, дружелюбный кивок, вежливую, но профессиональную «да-я-тот-за-кого-вы-меня-принимаете» улыбку, одновременно добродушную и отпугивающую, которой он бросался направо и налево, когда они проходили сквозь толпы.