Насколько было неудобно отсутствие единой руководящей власти – видно из следующего случая. Co времени прибытия европейских отрядов в Тяньцзин, начальники их действовали вначале сообща с консулами. Английский консул, вмешиваясь во все действия военных, воспротивился тому, чтобы европейцы бомбардировали китайский город, в то время как китайцы из своего города открыли правильную и упорную канонаду по европейским концессиям. Так продолжалось с 4 по 9 июня. Китайцы бомбардировали нас, а мы стреляли только по китайским полевым батареям. Такой странный протест английского консула объяснялся очень просто: если европейцы будут бомбардировать весь китайский город, то китайцы разбегутся и английские коммерсанты потеряют всех своих должников, компаньонов и клиентов и потерпят громадные убытки. Такое важное соображение побуждало, конечно, возможно гуманнее относиться к английским коммерсантам и их клиентам – китайцам. Наконец, 9 июня, по предложению начальника французского отряда было решено, что все дальнейшие военные действия предпринимаются и приводятся в исполнение без участия европейских консулов.
Когда прошло острое время осады, англичане начали снова выказывать обычное недоверие к русским, ни в чем не желая нам содействовать. Два раза, когда начальник русского отряда Стессель приглашал англичан принять участие в общей атаке на китайские батареи, англичане и соблазненные ими американцы отказались под разными предлогами. Дело тянулось, и наши войска и концессии продолжали страдать от неприятельского огня.
Поэтому прибытие в Тяньцзин адмирала Алексеева было единодушно и искренно приветствовано не одними русскими, но всеми европейцами. Все были уверены, что отныне союзные отряды дружно примутся за дело и под командованием одного лица скорее и успешнее добьются цели освободить город. Все ожидали, что отныне взаимное недоверие и разные недоразумения будут устранены и начальники иностранных отрядов поймут, наконец, что без системы и единодушного образа действий союзники здесь ничего не достигнут.
Дальнейшие события не замедлили оправдать общие ожидания.
Русские уже оказали неоцененную услугу союзникам, когда за 6 дней до начала бомбардировки и военных действий перебросили в Тяньцзин целиком 12-й полк и полубатарею. Русские солдаты и офицеры с честью выполнили возложенное на них тяжкое испытание и кровью отстояли Тяньцзин и его колонию, за что – по выражению одной английской газеты в Шанхае – заслужили «золотые отзывы» о себе.
Затем русские, германцы, англичане и американцы, под общим начальством генерала Стесселя, пробиваются к осажденному Тяньцзину и выручают отряд Анисимова.
Через несколько дней русские и союзники, под начальством полковника Ширинского, выручают отряд адмирала Сеймура, осажденный в арсенале Сику.
С прибытием адмирала Алексеева в Тяньцзин, согласно старшинству и особенной авторитетности личности русского адмирала, к нему перешло общее руководство союзными войсками, которых к тому времени в Тяньцзине насчитывалось около 13 000. К русским тем самым перешла честь быть во главе союзного дела восьми держав, которое к тому времени уже начало было идти вразброд.
После того как адмирал Алексеев переговорил лично с командирами главнейших отрядов, дальнейшие переговоры, по указаниям адмирала, вел с разными союзными военачальниками состоящий при нем дипломатический чиновник И. Я. Коростовец, который для этой цели виделся как с начальниками международных отрядов, так и с другими лицами, беседа с коими могла содействовать успеху общего дела.
Большую пользу общим действиям союзников принесло искусное участие нашего военного агента полковника Вогака. Знание им местных условий и популярность среди иностранцев чрезвычайно облегчили ему роль посредника в сношениях наших с союзниками.
На первых же порах выяснилось, что наши союзники-французы и немцы солидарны с русскими и желают действовать с нами сообща во всех военных действиях. Англичане, американцы и японцы, настраиваемые англичанами, относятся с недоверием к русским, не хотят и боятся русского главенства и держатся в стороне от принимаемых русскими военных действий.
Предстояла трудная дипломатическая задача: рассеять недоверие к русским, доказать, что русский адмирал не ищет главенства и командования союзными войсками, но – в интересах самих же союзников, желает примирить и согласовать несоюзные и недружные действия отдельных отрядов, без чего будут только тратиться общие силы и время, а осада в Тяньцзине никогда не будет снята, без чего, в свою очередь, не будет возможности начать поход на Пекин.
Японцы (генерал Фукушима, полковник Аоки) вполне соглашались, что союзники должны действовать сообща и по одному общему выработанному плану. Но их затруднял вопрос об общем командовании. Посланник Като также находил, что сохранение согласия между союзниками является непременным условием успешности их действий, но что касается похода на Пекин, то он полагал, что для этой цели необходимо иметь армию не менее как в 25 тысяч человек. Вообще он склонялся на сторону русского предложения. Като должен был заменить японского посланника в Пекине, которого считали погибшим.
Благоразумные японцы скоро согласились с доводами русских: они только настаивали на необходимости сохранить самостоятельное командование в каждом отдельном международном отряде, на что русские и не претендовали.
Потребовалось немало усилий, чтобы убедить недоверчивых англичан в том, что от направления действий всех союзных отрядов к одной общей цели, по инициативе русского адмирала, престиж других союзных командиров нисколько не пострадает и за ними сохранится полная независимость командования в пределах предоставленного им района. Интересы же всех союзников (а особенно торговые интересы самих же англичан и американцев) настоятельно требуют, чтобы безотлагательно была сделана решительная атака на китайские войска, которые стали уже получать подкрепления с севера. Кроме того, приближался период дождей, что также могло задержать и даже приостановить военные действия. Нерешительность же союзников действовала только ободряюще на китайских солдат и боксеров, восстание которых разгорелось уже по всему Северному Китаю и могло перейти в Южный. Но англичане все-таки не сдавались на русские увещания.
Благоразумие, такт и авторитет русского адмирала, в связи с любезным вниманием, постоянно оказываемым им всем союзникам, несомненно содействовали успеху переговоров.
Делу помогли также японцы. Удача переговоров между русскими и японцами повлияла на неуступчивость англичан, которые наконец согласились принять участие в международной атаке на китайские войска, назначенной в ночь с 27 на 28 июня.
Тактические подробности этого сражения были рассмотрены союзными командирами и начальниками их штабов в полевом штабе адмирала Алексеева, совместно с начальником штаба полковником Флугом.
За каждым отрядом сохранялось самостоятельное командование.
Разгром
Пробыв под ласковым кровом франко-русского госпиталя три недели, я совершенно поправился от моего неожиданного столкновения с китайской, вернее, с германской шрапнелью, от которой я отделался так счастливо. Напутствуемый благословениями и пожеланиями добрых монахинь, весьма сожалевших, что они не успели обратить меня в лоно своей спасительной веры, я перебрался в гостиницу «Astor-House».
Я не узнал красивого и щегольского Тяньцзина. Ни одно здание, ни одна вилла европейцев не была пощажена гранатою или огнем. Стены, крыши, окна, ограды – все было пробито или иссечено осколками снарядов, которые – как видно – пускались по всем направлениям и без счета. Богатые особняки коммерсантов были брошены на произвол. В одних домах были разрушены комнаты. От других домов остались одни развалины. Квартал, непосредственно примыкавший к нашему госпиталю и заселенный китайцами, был сожжен дотла по приказанию французского консула, который опасался поджога или нападения боксеров с этой стороны.
Этот квартал представлял печальное зрелище полного разрушения. На протяжении двух верст видны одни обгоревшие стены, одинокие трубы, груды камней, обломков и угля. Дома китайцев, уцелевшие от огня, разграблены. Во дворах разбросаны кучи простого и дорогого шелкового платья, всякая мебель, посуда, рухлядь, богатые китайские вышивки, старинные фарфоровые вазы, картины с великолепной инкрустацией, часы, телеграфные аппараты, фонографы… Спасаясь от пожаров, гранат и мести европейцев, тысячи китайских семей побросали свои дома и бежали. Тысячи семей разорились и пущены по миру. Заботились только о том, чтобы спасать жизнь своих близких и, если возможно, – деньги. В концессиях остались только китайцы-христиане.
Рассказывали про одного благочестивого китайца, который был так беден, что ему не на чем было увезти свою престарелую больную мать. Чтобы спасти мать, он понес ее на коромысле, посадив на одном конце мать и положив камни – на другом, для равновесия.
Во всех брошенных домах хозяйничали солдаты союзных наций. К сожалению, не было ни одного отряда, солдаты которого не рылись бы в этих кучах всякого добра и сора. Солдаты брали себе обыкновенно одеяла, часы, коробочки, лампы, разные безделушки и для забавы – фонографы. Не умея обращаться с вещами, они их ломали и потом выбрасывали. Никакого надзора в китайском квартале не было, да и не было никакой возможности или надобности в охране китайского добра, которое валялось по дворам и улицам, брошенное владельцами и обреченное на гибель.
Печально выглядела главная улица Виктория-роуд. Стены домов были исцарапаны осколками. Всюду валялись кучи мусора и всяких отбросов. Из сада, окружающего благородный Международный клуб джентльменов, прямо на улицу текли ручьи грязи самого возмутительного вида. В этом саду расположился биваком полк индийских сипаев, которые разводили здесь свои костры, готовили пищу, мыли белье, играли на своих дудках и пузырях и натирались таким благовонным маслом, которого не выдерживали даже китайские мухи и комары. А всю улицу они сумели наполнить таким вопиющим зловонием, что ему мог бы позавидовать самый грязный китайский квартал Тяньцзина.
Некоторые европейские магазины, подбитые гранатами, были заколочены, но в других хозяева не унывали и бойко торговали. Настойчивые торговцы, поселившись в подвалах, воспользовались случаем и продавали союзным солдатам консервы, табак и пиво. Ввиду исключительности положения, цены за продукты были также исключительные.
Гостиница «Astor-House» была полна уныния. Большая часть ее жильцов поселилась в нижнем этаже. Прислуги было всего два-три боя, так что джентльменам нужно было заботиться о себе самим. Все правила этикета и тона были отброшены. Джентльмены сами подавали на стол кушанья, которые готовила жена управляющего гостиницей. Порции кушаний были прискорбно малые, ввиду недостатка в продовольствии. Чтобы доставить гостям более разнообразия в яствах и удовольствия, приправа к кушаньям считалась за блюдо и подавалась особо. Слишком много давали овсяной каши и консервированных ананасов.
Несколько номеров в гостинице были повреждены гранатами. В моем номере было разбито осколками окно, за которым я любил сидеть и писать корреспонденции. Башня над отелем была пробита ядрами.
По улицам мало кто ходил, так как гранаты и шрапнели продолжали сыпаться с разных сторон. Можно было встретить только солдат или офицеров, командированных с каким-либо приказанием. Всюду стояли часовые с ружьями, охранявшие ворота зданий, в которых разместились международные отряды. Всюду были выставлены свои флаги. Почти все жители концессий, перенесшие недельную осаду, выехали. Остались только наиболее храбрые и деловые.
Неприятнее всего было ходить по главной улице Виктории. Она тянулась вдоль реки Пэйхо и имела направление на китайские форты. Поэтому гранаты носились аккуратно вдоль всей улицы.
Выйдя из госпиталя и проходя по этой неприятной улице, я неожиданно встретил И. Я. Коростовца, нашего дипломатического чиновника, который только что приехал в Тяньцзин из Порт-Артура в свите адмирала Алексеева и теперь шел по делу, стараясь попасть под тень тополей и в то же время не наткнуться на свистящую гранату. Я был весьма обрадован встречей с моим добрым знакомым, который приехал из города, в котором не свистят гранаты, и, выразив ему свою радость, я хотел расспросить об Артуре.
– Но, послушайте, вы избрали самое неподходящее место и время для нашего разговора, – ответил весьма недовольным тоном Коростовец, – посмотрите, граната только что ударила в соседний дом.
Раздался взрыв, треск, и посыпались обломки и осколки.
– Пустяки, – ответил я, – в этом месте гранаты дают перелет, и мы можем спокойно разговаривать. Вы еще не привыкли.
Коростовец не согласился с моими доводами, и мы расстались. Однако он очень скоро привык к гранатам и под их грохот неоднократно вел различные переговоры с иностранными командирами и консулами по поручению адмирала Алексеева.
И. Я. Коростовец, автор известной популярной книги «Китайцы и их цивилизация», принадлежит к тем талантливым и энергичным русским дипломатам Игнатьевской школы, которые упорно добиваются намеченной цели и, взявшись за дело, стараются довести его до конца, несмотря ни на какие препятствия.
По окончании Императорского Александровского лицея, Коростовец поступил в Министерство иностранных дел и скоро был командирован секретарем в нашу миссию в Пекине, где пробыл около 5 лет. Плодом его пребывания в Китае явилась интересная книга о китайцах. Из Азии он попал в Южную Америку и служил секретарем миссии в Бразилии. Затем он был переведен в нашу миссию в Португалии, после чего вернулся в Петербург, где принимал участие в делах комиссии по выработке положения для Квантунской области. По окончании работ этой комиссии был назначен чиновником по дипломатической части в Порт-Артуре.
В то время как наша дипломатическая миссия была осаждена в Пекине и поневоле бездействовала, руководство не только военными, но отчасти и политическими делами естественно перешло к адмиралу Алексееву, который давал Коростовцу самые ответственные дипломатические поручения.
Секретарем и постоянным сотрудником у Коростовца был П. Г. Тидеман, воспитанник Восточного факультета Петербургского университета, прекрасный знаток китайского разговорного и литературного языка, состоящий ныне вице-консулом в Чифу.
В Русском лагере
В двух солдатских двуколках, трясясь по невозможным китайским проселочным колеям, по которым только и могут ехать русские двуколки и китайские арбы, доктор Падлевский, известный своею энергичною деятельностью во время чумы в Инкоу, сестра Люси Пюи-Мутрейль и я поехали в русский лагерь.
Чтобы быть поближе к раненым во время предстоящего боя, сестра Люси просила разрешения быть на перевязочном пункте, местом для которого был избран Восточный арсенал. Разрешение ей было дано. Полевой госпиталь с русскими сестрами еще не прибыл и ожидался в Тяньцзине каждый день.
Мы переехали русский понтонный мост, построенный под гранатами капитаном Санниковым и нашими саперами. Проехали мимо Военной китайской школы, полуразрушенной, китайского воздухоплавательного парка и сожженных деревень. Пересекли высокий городской земляной вал, идущий кругом всего Тяньцзина, попали в тень красивой рощи, в которой желтели обмазанные глиною древние могилы, и, сбивая клубы густой пыли, стали подъезжать к русскому лагерю, растянувшемуся на версту.
Там – на север от лагеря, через пустынное, зловеще молчавшее высохшее поле, в тех рощах таились наши враги, которые то и дело напоминали о себе раскатами орудий. Но здесь, в этом широком открытом лагере, с белыми палатками, рассыпанными правильными рядами, с пушками, выстроенными точно по линейке, с лошадьми, которые длинной цепью стояли на коновязи, было весело, шумно и привольно. Здесь были свои, милые наши.
Там, в рощах, сверкал огонь орудий, гремели выстрелы. Здесь офицеры беззаботно беседовали в своем собрании – робинзоновском шалаше, наскоро сколоченном из циновок, со столом и стульями, взятыми из соседних разрушенных китайских усадеб. Стрелки кипятили чай, мыли белье. Казаки и артиллеристы чистили лошадей. Весело дымили походные кухни.
Сестра Люси была с почетом встречена офицерами 12-го полка в их собрании, в большой походной палатке. Подали обед – хорошего горячего супу и жаркое героических размеров с китайскими огурцами. Подали пива и льду, огромные запасы которого были найдены в Восточном арсенале.
Только этот лед помогал переносить ту нестерпимую жару и духоту, от которых тяньцзинцы изнемогали уже три месяца. За это время не было ни одного дождливого или облачного дня.
Свистки паровоза заставили встрепенуться весь лагерь. Поезд из Тонку тихо подошел и стал в полуверсте от лагеря, укрываясь за насыпной дорогой от глаз китайцев. Поезд привез новые известия и новые подкрепления. С этим же поездом пришла сводная рота 12-го полка, бравшая форты Таку, и ее командир Станкевич.
Радостно бросились офицеры 12-го полка обнимать своего товарища – первого Георгиевского кавалера, благополучно вышедшего из огня и с честью поддержавшего имя полка. Солдаты набросились на своих однополчан. Стали качать прибывших, обнимать, целовать, кидать шапки и кричать «ура». Восторг был такой искренний и неподдельный, что сестра Люси не выдержала, заплакала, кинулась к Станкевичу и поцеловала его от имени друзей – французов.