Этот серый гриб-великан клубился и извивался вокруг самого себя, подымался все выше и выше к небу и вытянулся на версту высоты, освещаемый боковыми лучами солнца.
Двести тысяч пудов пороха взлетели на воздух. Взрыв был слышен, как говорили, в Тонку, на протяжении 40 верст. Кругом, в расстоянии 3–4 верст, все люди и лошади попадали. Благодаря сильнейшему сотрясению почвы, вода в канале вышла из своих берегов.
В городе, т. е. за 5 верст, был слышен оглушительный удар, все здания дрогнули и во многих окнах стекла были разбиты.
Генерал Стессель и бывшие возле него лица: Илинский, Вэйль, поручик Пипко, лейтенант Пекарский и сотник Григорьев были ближе всех к месту взрыва и все были раскиданы в разные стороны, причем Стессель был ранен в руку.
Сейчас же после взрыва с неба посыпался дождь золы, сажи и осколков, и все мы были окружены непроницаемым удушливым дымом, в котором можно было бы задохнуться, если бы ветер не понес весь этот туман на китайцев.
На наш авангард этот взрыв подействовал, как сигнал к решительной и отчаянной атаке. Оправившись от падения и естественного испуга, роты Ширинского, в порыве какого-то восторга и пыла, закричали «ура» и бросились вперед. Окутанные клубами дыма, с криками «ура», 8 рот бежало полторы версты неудержимо вперед. Наши стрелки забрали 2 китайских лагеря, выбили китайцев из попутных деревень, забрали 1 большое осадное орудие, которое стояло у канала, взобрались на городской вал, выбили китайцев с вала, ринулись далее вперед и взобрались на железнодорожную насыпь, за которою они увидели китайскую батарею в 8 орудий и большой китайский лагерь. Слева у железнодорожного моста стояло 4 орудия.
Напуганные взрывом, не видя русских войск в дымном тумане, который несся со стороны неприятеля, китайцы совершенно растерялись. Они не знали, куда стрелять. Ничего не видя перед собой, кроме дыма, они стали стрелять беспорядочно, куда попало, совершенно не ожидая нападения русских со стороны насыпи железной дороги. 12-го полка подпоручик Краузе со взводом 3-й роты того же полка бросился сзади на китайскую батарею и взял 4 орудия. Часть прислуги была заколота, другая часть погибла в канале.
Китайцы в смятении забегали по лагерю и не знали, что делать. Пытались увезти остальные 4 орудия, но наши меткие стрелки подстрелили лошадей и 3 орудия попались в наши руки. Четвертое китайцам удалось увезти. Атакуя неприятеля на протяжении почти версты с удивительной отвагой, все роты, составлявшие авангард Ширинского, почти одновременно собрались у железнодорожной насыпи, овладев 2 лагерями, городским валом, насыпью железной дороги и важнейшей позицией – китайской батареей у железнодорожного моста. 7 прекраснейших орудий Круппа были взяты у китайцев. Между ними были дальнобойные осадные орудия и скорострелки. Штабс-капитан артиллерии Петров подготовил эти орудия к действию и, недолго думая, направил их дула против китайцев же.
Среди роз и гранат
Оправившись от взрыва, я поднялся и увидел, что мои спутники-казаки лежат на земле вместе с лошадьми и не понимают, что с ними случилось.
– Здорово! – сказали казаки. – Это кто же в кого? Мы в них али они в нас?
Задыхаясь в тумане дыма, сажи и пепла, мы побежали вперед… Куда?.. Мы не знали. Но там, за рощей, наши кричали «ура». Мы устремились вперед.
Я бежал по каким-то обрывам, дорожкам и огородным грядкам, тщательно возделанным рукою трудолюбивого китайца. Бежал мимо чистеньких домиков и циновочных шалашей и, наконец, попал в китайский лагерь, только что брошенный. Я потерял казаков и остался один в роще, среди синих палаток, валявшихся ружей и курток. Наши войска были где-то впереди.
Испуганные взрывом китайцы потеряли голову и, направив в нашу сторону несколько орудий, стали стрелять без остановки и без разбора. Шрапнели и гранаты рвались над рощей и ломали сучья деревьев. Я не знал, куда бы укрыться, чтобы только передохнуть от этого адского треска и воя.
Как я заглядывался на золотистые персики и гранаты, не на те гранаты, которые пугали меня одним своим несносным гулом, а на те, что уже наливались в садах.
Как я завидовал этим легкокрылым бабочкам и трещавшим кузнечикам, которые беззаботно порхали над цветами и могли взлетать даже выше гранат. Для этих слабейших и мимолетных созданий были не страшны те грозные орудия, которые заставляли дрожать войска.
Как я любовался на эти веселенькие розы, колокольчики и бархатки, которые были взлелеяны китайцем в его крохотном огородике! Как я старался отвлечь свое внимание от гранат, глядя на приветливые невинные цветы, в их красивом и нежном разноцветном убранстве! Ведь красота – это улыбка и отражение вечности. А где есть спокойное, величавое, вечное, там нет места для жалких и преходящих чувств страха.
Но как же тут не бояться, когда над головою воздух с оглушительным воем рассекают гранаты?
Я прямо изнемогал от того неприятного чувства, которое называют страхом, хотя правильнее было бы его назвать страстной жаждой жизни. Я нашел какой-то могильный холм и сел позади него.
Наконец, у этой могилы я нашел себе жизнь. Этот холм мог уберечь меня только от гранат, но не от шрапнели, но возле него было все-таки как-то спокойнее. Ко мне подобрались наконец и казаки с лошадьми. С живыми людьми мне стало еще легче. Казаки поставили лошадей хвостом к китайцам и сами уселись возле меня. Их удивительное спокойствие придало мне бодрости. Мы передохнули и поплелись дальше.
Я с радостью увидел человек пять наших стрелков, которые охраняли только что взятые у китайцев два больших орудия на высоком обрыве канала, скрытые ивами и тополями.
Стрелки весело болтали между собою, рассказывали, как они шли по той стороне канала, увидали эту батарею, бросились в канал с винтовками, переплыли, взобрались на берег и так напугали китайцев, что те бежали, оставив им две пушки, ружья, палатки и мешок с огурцами.
Солдаты ели эти огурцы, похваливали их и угостили меня.
Я с удовольствием стал закусывать сочным желтым огурцом и рад был поговорить с этими неустрашимыми и неунывающими стрелками, которых заботила не шрапнель, трещавшая в лесу, а мысль о том, дадут ли им кресты за пушки.
– Митроха, – сказал один красивый молодой стрелок с острыми глазами, – подержи-ка огурец. Никак там манзюк проклятый с ружьем бродит. Дай-ка винтовку. Ага, испугался, дал тяги! Вот тебе! Чтоб не лазил!
Стрелок выстрелил.
– Готов! покатился. Больше не встанет! Весь пар вышел. Ну, Митроха, давай огурец, доем.
Стрелок сел и, как ни в чем не бывало, стал доедать вкусный огурец.
Я оглянулся. Убитый китайский солдат с ружьем выбежал из того самого лагеря, в котором я только что был. Но почему он там замешкался и не убил меня – не знаю.
Нужно было идти дальше. Через лес я пробрался к железнодорожному мосту – цели сегодняшней атаки авангарда.
Радостно мне было встретить целыми и невредимыми наших офицеров, с которыми я расстался ночью, не зная, встречу ли я их живыми утром.
Весь авангард расположился под прикрытием железнодорожной насыпи в китайских палатках. Но испытание еще не кончилось.
Зная, что русские овладели их лагерем, китайцы стали упорно бомбардировать лагерь. Чтобы как-нибудь забыться и не слышать этого свиста и грохота, я подобно страусу, спасающемуся в песке, лег в палатке и заснул. Мне казалось, что в палатке безопаснее, и этот самообман успокаивал. Через час я проснулся и почему-то вышел из палатки. На мое место прилег фельдфебель 10-го полка. Он не долго лежал. Раздался треск шрапнели, и бедный фельдфебель закричал. Осколок шрапнели раздробил ему ногу. Тогда же был контужен в голову подполковник 10-го полка Дювернуа. Ранены поручики Щербинин и Вонсович.
В 8 часов 30 минут утра все три русские колонны: полковников Анисимова, Антюкова и Ширинского были на железнодорожной насыпи. Еще французская батарея продолжала громить китайский лагерь и китайские орудия, поставленные в городе; еще китайские форты и батареи продолжали отстреливаться и посылали нам гранаты и шрапнели; еще происходила одиночная ружейная перестрелка, – но победа с этого момента была уже одержана русскими войсками. Главная часть дела была уже сделана, и участь Тяньцзина решена.
Китайские войска, видя отважное наступление русских с разных сторон, видя, что их не останавливают ни гранаты, ни пули, видя, что само небо покровительствует русским, покрывая их движение непроницаемым дымом, видя, что русские гранаты залетают в их крепости и ямыни, – пришли в ужас и смятение и решили бежать. Китайский город, огромный лагерь и все импани (форты с орудиями) – все было брошено на произвол судьбы.
Днем китайские пушки запели свою лебединую песнь: гранаты гремели, пули свистели и шрапнели трещали над новыми русскими позициями. Но китайцы в смятении стреляли куда попало и не могли определить наше расположение.
Днем китайские пушки запели свою лебединую песнь: гранаты гремели, пули свистели и шрапнели трещали над новыми русскими позициями. Но китайцы в смятении стреляли куда попало и не могли определить наше расположение.
Китайские пушки стали постепенно замолкать. Китайские войска с вечера начали повальное и беспорядочное бегство из лагеря и импаней.
Вечером прикатили походные кухни, и нашим солдатам, промаявшимся целую ночь и целый день без пищи, в жаре и труде, приготовили горячий суп.
Офицеры угощали друг друга кто холодным чаем в бутылке, кто сухарем, а кто даже вином. Спать легли либо в китайских палатках, либо под открытым небом.
Ночь прошла спокойно. Уставшие войска были заменены новыми.
Атака союзников
Рано утром 30 июня, когда русские шли брать Тяньцзин с востока, союзники начали наступать с юга, в числе около 5000 человек. Тут было около 2400 японцев, под начальством генерала Фукушима; 1100 американцев с полковником Лискэм; 800 англичан Валлийского, Гонконгского и Вэйхайвэйского полков с генералом Дорвардом; 800 французов с полковником Пеллако и 130 австрийцев.
Лишь только взошло солнце – сигнал для общего наступления, 42 орудия союзников, которые были расставлены по западному фасу концессий, начали жестокую бомбардировку китайского города, занятого войсками.
Союзники двинулись. В центре шли японцы, позади них французы. На правом фланге шли англичане и американцы. На левом также англичане и американцы. Последние составляли крайние крылья наступающих войск. Китайцев-солдат Вэйхайвэйского полка англичане в бой не взяли, а поручили им только уборку раненых, вероятно, не очень доверяя преданности и храбрости этого опереточного англо-китайского полка.
Китайцы не испугались. Сидя за бойницами крепких высоких стен, окружающих квадратом город и составляющих как бы кремль Тяньцзина, скрываясь в каменных домиках, разбросанных тысячами вокруг города, они направили на двигавшиеся колонны иностранцев град ядер и пуль из скорострельных пушек, Маузеров, Винчестеров, Манлихеров и фальконетов. Китайцы знали, что если они отдадут свой город, то пощады не будет, и выбивались из последних сил, чтобы не допустить союзников до стен и ворот своего кремля. Они засыпали тучами свинцовых раскаленных пуль союзников, которые все шли по открытой болотистой равнине, не находя нигде прикрытия.
Русские уже давно заняли все полевые укрепления и стали у железной дороги перед городом, но союзники все еще не могли добраться до своей цели. Японцы все рвались вперед, хотя уже имели около 300 раненых и убитых. Американцы наскочили на две китайских пушки, которые были скрыты между развалинами в 30 саженях от них и вырывали у них людей десятками. К вечеру у них было 120 человек раненых и убитых. Американские солдаты залезли по горло в илистый ров и объявили своим офицерам, что если их командиры не умеют вести как следует свой отряд, то они сами дальше не пойдут. Так потом рассказывали в Тяньцзине.
Начальник американского отряда полковник Лискэм, спасая падавшее знамя из рук убитого знаменосца, был тяжело ранен пулей и скоро скончался. Из других американских офицеров капитан Дэвис был убит, капитаны Лонг и Лемли и лейтенант Бутлер ранены. Лейтенант Леонард потерял руку.
Когда стемнело, американцы отступили.
Наступила ночь, и под ее прикрытием китайцы решили уйти из Тяньцзина, оставив отряды, которые должны были отстреливаться. Один иностранный командир обратился к генералу Фукушима с предложением отступить, ввиду невозможности атаки.
– Если я дам какой-нибудь приказ, то только о штурме! – ответил твердо отважный японский генерал.
Это был тот самый Фукушима, который несколько лет назад, в чине майора, проехал всю Сибирь верхом и прибыл в Петербург. Он говорит по-русски и на других новых языках.
Ночью продолжали наступление. Китайцы все стреляли со стен кремля. Скоро свалилось 5 убитых и 40 раненых англичан.
Наконец японцы, которые безостановочно шли впереди всех союзников, прикрываясь темнотою ночи, подкрались к городским воротам и в 3 часа 20 мин. взорвали первые дубовые ворота, после чего, не теряя времени, взорвали вторые, так как городские ворота были двойные, как обыкновенно в Китае. В то же время несколько японских смельчаков взобрались по камням на стену, проникли внутрь и растворили изломанные и расщепленные взрывами ворота. Японцы, а за ними англичане и французы ворвались в город, и началась взаимная резня между вторгшимися и теми, кто до последней капли крови отбивался и защищал свои древние стены. Большая часть китайских войск уже успела уйти.
Тяньцзин был взят, но он достался не дешево. За эти кровавые сутки союзники потеряли 714 человек раненых и убитых, в том числе 31 офицера.
Потери японцев были: 18 офицеров раненых и убитых; нижних чинов – 105 убитых и 279 раненых. Потери французов: 7 офицеров и 134 солдата раненых и убитых. Потери американцев: 6 офицеров и 120 солдат раненых и убитых. У англичан 45 раненых и убитых.
Вместе с русскими потерями международные отряды всего потеряли 882 человека и в этом числе 38 офицеров.
Силы союзников, двинутые против Тяньцзина, были разделены приблизительно на два равных отряда: восточный, состоявший из русских, французов и германцев, имел 4770 штыков, и южный – из японцев, американцев, французов, англичан и австрийцев, имел 5130 штыков. Всего – 9900.
Трудности и препятствия были приблизительно равные для обоих отрядов. Приходилось наступать как тем, так и другим по открытой равнине, не имевшей прикрытий. Южному отряду предстояло брать вооруженные стены города. Восточному отряду нужно было брать целый ряд укрепленных полевых позиций, но потерь в южном отряде было в 4 раза больше, чем в восточном, – 714 против 168.
Объяснить эту огромную разницу можно только теми тактическими преимуществами, тою осторожностью и умением руководить боем, которые были выказаны русскими, командовавшими восточным отрядом. Ночное наступление, ночная переправа, обходное движение авангарда и высылка демонстративной колонны – все тактические задачи, совершенно ошеломившие противника, прекрасно задуманные и точно выполненные русскими командирами, были причиною быстрого и наибольшего успеха восточного отряда с наименьшими потерями.
Южный отряд шел без определенной диспозиции, напролом, днем, предполагая, вероятно, что китайцы испугаются одного вида наступающих колонн и не выдержат штурма. Но китайцы неожиданно оказали очень серьезное сопротивление.
После того как русскими силами были взяты все полевые позиции китайцев, предстояло брать импани-форты и войти в город.
Адмирал Алексеев, не желая подвергать вверенные ему войска новым жертвам и выжидая результатов дневного наступления, приказал приостановить дальнейшие военные действия. Его осторожность и предусмотрительность удачно совпали с решением китайских генералов бросить Тяньцзин и отступить к Бэйцану.
Форты были взяты нами на другой день без всякого сопротивления китайцев и без ненужного кровопролития.
Результаты сражения 30 июня были следующие: китайские войска ушли из Тяньцзина; уничтожены все китайские позиции, преграждавшие путь на Пекин; захвачена железная дорога, ведущая к Пекину, и занят Лутайский канал, благодаря чему Тяньцзин отрезан от военного городка Лутай, откуда он мог получать подкрепления.
Падение Тяньцзина1 июня
На другой день утром штабс-капитан Полторацкий с полуротой 7 роты 12-го полка и капитан Болховитинов отправились на разведку в китайский город. Они заняли большой лагерь, оставленный китайцами в полном беспорядке, и 4 покинутые импани со всеми орудиями, числом около 50. Смелая полурота Полторацкого была замечена китайскими войсками, которые только что выходили из города и открыли по нашим огонь. Полторацкий навел на китайцев их же орудие и сделал несколько выстрелов. Китайцы прекратили огонь и продолжали свое бегство.
В день боя нашими войсками было взято 7 орудий, 2 лагеря, 20 знамен. Ранено 7 офицеров. Ранено 133 нихних чина, убито 28 нижних чинов, 11 лошадей убито, 9 ранено. Выпущено нашими батареями около 1000 снарядов. Пороховой склад был взорван тремя выстрелами французской батареи на расстоянии 840 метров. 2 выстрела было сделано неначиненными гранатами, которые попали в здание, но не произвели взрыва. Третья граната, наполненная мелинитом, взорвала склад. Дистанцию определяли капитан Жозеф и лейтенант Лакордер. Французы потеряли в этот день 27 человек ранеными. Тяжело раненный Комендантов скоро скончался.
На другой день русскими были заняты: главный лагерь, 4 импани со всем снаряжением, ямынь вице-короля и дворец императрицы. Всюду водружены русские флаги. Так называемый Черный форт, расположенный при выходе Лутайского канала из реки Пэйхо, занят нами.