У 4-го моста, в поле, прикрытые высокой кукурузой и гаоляном, чернели зарядные ящики, лошади и люди. За ними перед свеженасыпанными окопами стояло рядом 16 русских пушек 2-й и 3-й батарей и 6 французских. Под тропическим дождем, в глубокой темноте, русские и французские артиллеристы под общим начальством подполковника Мейстера, с величайшим трудом протащили орудия по размытым дорогам, по рытвинам и болотам, окопались и с утра начали бомбардировать левый фланг китайцев. При батареях был десант наших моряков, под командою лейтенанта Родионова. Не стесняясь тем, что в его распоряжении была только горсточка людей, лейтенант Родионов храбро обстреливал китайцев. Я не знаю, какой урон от этого десанта понес китайский лагерь, но рад сообщить, что в десанте Родионова никаких потерь не было.
Французы и русские действовали дружно, и их ядра производили смятение в противолежащем лагере, который тянулся длинной цепью желтых песчаных окопов. Мелинитовые бомбы французов, разорвавшись в лагере, подымали черные столбы дыма и песку, разбивали окопы и разбрасывали палатки. Без бинокля было видно, как китайские солдаты в отчаянии бегали по лагерю и постепенно исчезали. Их знамена пропадали. Уходя, китайцы пробовали отстреливаться, и несколько гранат упало возле наших зарядных ящиков. К полудню по всем фронтам пальба замолкла. Китайский лагерь опустел. Бэйцан был взят.
Главная заслуга во взятии Бэйцана принадлежала японцам. Хотя общая атака союзников, по соглашению командиров, должна была начаться с рассветом, однако японцы начали штурмовать Бэйцан еще ночью и, конечно, приняли и перенесли первый огонь и всю тяжесть боя. Японцы с такой стремительностью и отвагой брали одни китайские окопы за другими, что ворвались в самый центр лагеря и ввязались в кровопролитный рукопашный бой. Сцепившись со своими недавними единокровными врагами, китайцы оказали геройское сопротивление и не легко отдали свой лагерь. Эта жестокая сеча решила дело, но дорого стоила японцам. В то время как у других союзников не было никаких потерь, у японцев были убиты: 1 офицер и 41 солдат, ранены: 12 офицеров и 234 солдата, 8 человек пропало без вести.
И впоследствии японцы не щадили своих солдат и первые рвались в бой, не выжидая союзников, не желая действовать по выработанному плану и не боясь тех потерь, которые они несли. Трудно объяснить такой образ действий. Искали ли японцы военной славы, желая доказать на международном состязании свою храбрость и силу и право на звание великой державы, желали ли они присвоить себе первенствующую честь уничтожения китайской армии и освобождения Пекина и на основании этого выговорить себе известные выгоды при заключении мира, или же они просто хотели первыми захватить богатые китайские обозы, нагруженные серебром, раньше, чем это успеют сделать союзники, – на эти вопросы могут ответить знатоки японцев.
За все время Печилийской кампании 1900 года, от осады Тяньцзина и до штурма Пекина, главными действующими силами, которые вынесли на себе всю тяжесть международной экспедиции, которым принадлежали почин и направление военных действий и от боевых качеств которых зависел исход экспедиции, – были русские и японцы. Но способ ведения наступления и боя был весьма различен у обоих союзников, хотя и русские и японцы видели в войне свое прирожденное национальное искусство. Если судить по Печилийской экспедиции, то из современных наций нужно считать самыми воинственными, знающими и любящими военное дело – русских, германцев и японцев.
Французские офицеры сами говорили, что их колониальные войска принадлежат по своему составу к числу их слабейших войск и поэтому особенными боевыми качествами не могли отличаться. Зато их артиллерия выше всяких похвал. Германцы, которых было всего две роты, и по улицам Тяньцзина и на поле сражения ходили как на параде, и русские офицеры единогласно отзывались о них, как о прекрасных боевых товарищах, стойких и неустрашимых. Свободолюбивые американцы хотя безусловно и были храбры, но не признавали ни дисциплины, ни стратегии, ни тактики и шли на штурм Тяньцзина так беззаботно, точно они отправлялись на охоту за китайцами, а не на серьезный бой. И в этом же сражении заатлантические солдаты показали, что они могут драться хорошо только тогда, когда это им будет удобно и легко.
Англичане очень красиво носили военную форму, щеголяли своими доспехами и весьма важно и храбро выступали, но на военное дело они смотрели как на спорт, который из всех излюбленных ими спортов был им, по-видимому, менее всего известен и интересен. Английские стрелки и артиллеристы мужественно держались под огнем, но те несчастные отряды тощих тонконогих и худосочных сипаев, не умевших и боявшихся стрелять, которых англичане навезли из Индии, нельзя, конечно, считать за войска.
Когда при штурме Бэйцана японский генерал Фукушима просил англичан выслать бенгальских улан на подмогу японской коннице, эти уланы так и не явились на помощь, о чем свидетельствует также английский корреспондент Лэндор. Он также подтверждает, что при наступлении на Бэйцан американцы совершенно непонятным образом потеряли дорогу и никак не могли найти Бэйцана. Поэтому они не принимали никакого участия в сражении и явились в Бэйцан, когда дело было уже кончено.
Зато японцы рвались в бой как тигры. Свои атаки они предпочитали делать глубокой ночью и любили быстроту и натиск, стремясь в самую огненную сечу, напролом, врываясь в самую середину неприятельской позиции, где они устраивали кровавую резню. Они были весьма отважны и стремительны, но им недоставало той выдержки, того спокойствия и обдуманности, которыми отличаются русские. Они шли целым отрядом разбивать противника прямо в лоб, без обходных и демонстративных движений, – не ослабляя противника предварительно артиллерийским огнем и не выжидая спокойно результатов боя, что всегда делали более хладнокровные русские. Зато у японцев был всегда максимум потерь, тогда как русские достигали тех же результатов при минимуме раненых и убитых.
Боевые действия по всем правилам военного искусства, изученного веками, вели только русские, достойные потомки великого учителя всех армий – Суворова, провозгласившего не только быстроту и натиск, но также глазомер, которым пренебрегали японцы.
В захваченном лагере
Когда еще продолжалась пальба между нашей артиллерией и левым флангом китайцев, далеко впереди, возле китайского лагеря, над 5-м железнодорожным мостом блеснул чей-то флаг. Чей он? русский, китайский или союзников? мы впились в бинокли, которые показали на флаге три полоски: белую, синюю и красную. Слава Богу – наш!
Немедленно было приказано прекратить пальбу по линии железной дороги, на которой вспыхнуло несколько фугасных взрывов и взлетели черные столбы дыма.
Поле кончилось, и вся местность была залита водою, напущенною китайцами из канала. По этой безграничной топи вела единственная сухая нить – насыпь железной дороги. Собственно, это была насыпь одного камня и щебня. Шпалы были давно сожжены и раскиданы боксерами, а рельсы кое где валялись вдоль пути. Конь с трудом ступал по острым камням. Вдоль насыпи тянулись электрические провода фугасов, которыми китайцы минировали дорогу.
У 5-го моста оказался полковник Модль, командир 2-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, с двумя ротами своего полка. Модль со своими стрелками пробрался вдоль минированного полотна железной дороги и обрезал провода заложенных фугасов. Китайцы успели взорвать несколько фугасов, но не рассчитали расстояния, благодаря чему отряд стрелков не пострадал, Модль захватил две гальванические батареи, поставленные у 5-го моста, и водрузил над мостом русский флаг, на крайнем левом фланге китайцев, которые бежали еще дальше на север, вдоль железной дороги.
Китайский лагерь представлял грандиозное саперное сооружение. Это был тройной ряд траншей и окопов, тянувшихся на несколько верст и расположенных в 500 шагах один позади другого. Всюду были разбиты циновочные и холщовые палатки, в которые мы сейчас же забрались, чтобы спастись от жгучих лучей солнца и мучительного блеска этой бесплодной песчаной пустыни. Возле палаток валялись ружья и ящики с патронами. Орудия были увезены. Китайцы сделали все, что могли: возвели сильные и сложные траншеи, наводнили местность, минировали железную дорогу и геройски отбивались всю ночь и утро. Их трупы всюду попадались в лагере. Но со времени падения Тяньцзина счастье им изменило.
Начальник Печилийского отряда генерал Линевич, осматривая взятый лагерь, приехал на левый фланг со своим штабом. Вслед за ним диким галопом прискакал эскадрон черномазых бенгальских улан в чалмах, с пиками, ружьями и саблями, на красивых австралийских лошадях. Когда сражение давно было окончено и китайцы были далеко, они спохватились и решили преследовать китайцев по пятам. Их офицеры были крайне удивлены, когда узнали, что в этом месте китайцев нет, а есть начальник русского отряда со своим штабом, а эта местность уже давно под русским флагом. Бенгалы, однако, не смутились и с неослабевающим геройством и тем же диким галопом, точно гунны, полетели дальше искать китайцев.
Тут случилась маленькая неприятность. С той стороны, с которой менее всего следовало бы ожидать, – со стороны союзников, грянула одна граната и другая, и, прошумев над местом, где собрался Линевич и наши офицеры, гранаты полетели вдогонку за бенгалами и упали в воду, всплеснув столбы брызг. Храбрые бенгалы были весьма смущены и, решив, что это место нечисто, помчались еще дальше за китайцами.
Генерал Линевич был крайне недоволен и приказал послать казаков сообщить союзникам, чтобы они больше не стреляли, так как бой кончен и китайцев больше нигде нет.
Отважные бенгалы прискакали к 6-му мосту и услышали выстрелы по ту сторону железнодорожного полотна, в роще. Ура! наконец китайцы найдены! Бенгалы остановились. Англичанин-офицер приказал стрелять по роще. Из кустов выскочили солдаты в белых рубахах и начали размахивать белыми шапками и что-то кричать. Умный англичанин приказал бенгалам стрелять еще раз. Вдруг из-за кустов раздался такой дружный залп, что несколько раненых бенгалов сейчас же свалилось с лошадей. Нет! так китайцы не стреляют. Это свои. Англичанин приказал прекратить стрельбу и поехал навстречу. Это были русские.
Из рощи вышел капитан Ярослав Горский с ротою охотников. Целую неделю Горский с охотниками блуждал в тылу Бэйцанских позиций в 20 верстах от Тяньцзина, питался чем Бог послал, перестреливался с китайскими боксерами, занял три деревни – Исиньфу, Сяодянь и Магода, 6-й мост и пробирался к 7-му, обстреливая 6000 китайцев, бежавших от Бэйцана. Китайцы были, по-видимому, так испуганы появлением противника в тылу Бэйцана, что не решились его атаковать.
Бенгалы обстреляли Горского гораздо серьезнее. Один унтер-офицер был ранен тяжело, 5 стрелков легко. Англичанин-офицер был крайне сконфужен и, поздоровавшись с Горским, стал извиняться за несчастное недоразумение. Горский, с своей стороны, извинялся, что был вынужден дать залп по бенгалам, так как, несмотря на знаки и крики, которые подавали его стрелки, бенгалы продолжали стрелять. Английский офицер выразил желание увидеть раненого унтер-офицера. Англичанин пожал руку солдату и дал ему выпить виски из своей фляжки. В ответ унтер-офицер приложил свои кулаки к глазам и просил Горского передать английскому офицеру:
– Скажите их благородию, чтобы они на будущее время лучше в свой бинокль смотрели.
Горский с охотниками отправился дальше вдоль линии железной дороги, а воинственные бенгалы вернулись восвояси.
Что должны были думать индийские уланы, которые преследовали китайцев и всюду вместо китайцев находили русских?
Осмотрев китайский лагерь, генерал Линевич к вечеру вернулся на русский бивак. Все отряды стали биваком друг подле друга, за Бэйцаном, по ту сторону Пэйхо.
Ночь быстро спустилась. Затрещали костры. Забелели палатки. Зазвучали трубные сигналы. Задымили русские походные кухни, которых не было ни у кого из союзников и на которые союзные солдаты и офицеры смотрели с завистью. Взошел полумесяц.
Я прошелся вдоль биваков союзников. Сипаи разбивали палатки и шалаши, что-то варили, ходили полуголые и так кричали, бранились и гоготали на своем непонятном языке, что их лагерь больше походил на индийский базар. Американцы, рослые и развязные, лениво развалившись в палатках, пили пиво, курили трубки, смеялись, пели или спали. У французов, которые расположились рядом с нами, не было обоза и съестных припасов, по недосмотру начальства. Поэтому они не имели даже палаток. Устроив шалаши из гаоляна, они варили кофе и курили сигареты. Воткнув в зубы папиросу, французский солдат, не стесняясь, подходил к офицеру и говорил:
– Monsieur… permettez[8]… Позвольте закурить.
Офицер не отказывал.
На японском биваке было тихо и молчаливо. Почтительно проходили солдаты мимо палаток своих любимых генералов Ямагучи и Фукушима. Одни солдаты молча варили рис на дымившем и сверкавшем костре; другие, накинув на плечи черные плащи с капюшонами, так как ночь была прохладна, стояли и лежали вокруг костров и молча и угрюмо смотрели на яркое пламя, освещавшее красным светом их сосредоточенные, серьезные лица. О чем думали эти беззаветно храбрые солдаты-мальчики с нахмуренными глазками? О том, что у них сегодня было 300 товарищей раненых и убитых? Что завтра опять будет бой? Опять будет побито много народу? О том, что они должны терпеть все эти страдания и приносить все жертвы ради своей дорогой прекрасной родины, ныне возрождающейся к славе и свету, подобно Восходящему Солнцу? Или, быть может, многие из них думали о том, что на родине дома осталась его милая Оине-сан или Оматцу-сан, которая ждет его не дождется в своем крохотном вишневом садике с апельсинами и хризантемами и которой он привезет после войны хорошего китайского шелку и красивую яшмовую вазочку?
В русском лагере была торжественная и благоговейная тишина. Белые стрелки, выстроившись рядами, среди колосьев кукурузы и гаоляна, стояли с обнаженными головами и слушали молитву. Сегодня Бог хранил всех, пусть же Он хранит их и завтра и всегда! После молитвы, весь отряд как один солдат запел «Боже, Царя храни!»…
Из четырех тысяч русских грудей эта волна звуков стройно и торжественно неслась как одно чувство и одна мысль, как привет и поклон дорогой далекой России и ее Вождю от их верных сынов, далеко заброшенных на полях Китая, измученных походом и зноем, но никогда не забывающих своей родины и своего долга перед нею.
Янцунь24 июля
После Бэйцанского сражения командиры отрядов: японского – генерал Ямагучи, английского – генерал Гэзли и американского – генерал Чаффи пришли к соглашению, что для более скорого и решительного поражения китайских войск необходимо начать немедленное преследование их, так как опыт японо-китайской войны показал, что китайцы не выдерживают быстрого и внезапного наступления противника.
В тот же день, вечером, английский и американский отряды, пехота и артиллерия поспешно отправились в погоню за китайской армией. В Бэйцанском бою американцы не приняли участия, но зато удивительно храбро и охотно бросились преследовать китайцев, благо их армия была уже разбита.
Генерал Линевич решил действовать согласно с союзниками, и в 4 часа утра 24 июля наши войска снялись с бивака и двинулись дальше на Янцунь, бывший от Бэйцана в 25 верстах.
Наши казаки, читинцы и верхнеудинцы, под командою войскового старшины Маковкина, выступили в 3 часа утра, обогнали всех союзников, первые подошли к Янцуню и рекогносцировали местность.
Впереди союзного отряда шли русские. За нами французы со своей батареей, которые примкнули к русским и действовали с нами сообща, затем главные силы английских войск, английская артиллерия, японские войска и обозы.
Утро было очень жаркое, ветреное и безоблачное. Мы проходили однообразные, но живописные китайские деревни с рощами ив, тополей и ракит, любовались на кумирни причудливой древнекитайской постройки, видели чистенькие, аккуратно выстроенные кирпичные фанзы с черепичными крышами зажиточных помещиков, жалкие желтые глиняные мазанки под глиняной или соломенной кровлей бедняков, закопченные лавки, ямыни и старые мраморные памятники, испещренные иероглифами. Эти надписи то прославляли заслуги знатных, давно умерших чиновников, купцов и воителей, то превозносили добродетели благочестивых вдов, которые не изменяли своим мужьям даже после их смерти.
Все деревни были безмолвны и нелюдимы, покинутые жителями, бежавшими от ужасов войны. Вдоль деревень тянулись тщательно возделанные огороды с огурцами, арбузами, тыквами, молочными дынями и вьющимся горохом. Далее раскинулись необозримые поля кукурузы, гаоляна и табаку. Как все эти маленькие мазанки, ярко белевшие под солнечными лучами и точно прилипшие одна к другой, эти садики с персиками, абрикосами и сливами, эти пригорки, рощи, ручьи и заросшие овраги, эти волнующиеся нивы напоминали красивые картины далекой Украйны.
У выхода из одной деревни, возле пыльной глинистой грунтовой дороги, мы встретили американского солдата, который лежал без движения. Подле валялось ружье и пустая бутылка от воды. Я и один офицер подошли, пошевелили его и спросили по-английски:
– Что с вами?
Американец с трудом открыл туманные глаза и слабо проговорил:
– Я не могу больше идти. Они меня бросили.
Вероятно, с ним случился в дороге солнечный удар, он упал и был брошен товарищами. Обессиленный и полуживой, отдавши себя на произвол судьбы, он был, по-видимому, совершенно равнодушен к тому, кто его подберет – союзники или боксеры. Русские фельдшера подняли его, дали ему каких-то капель и положили американца в лазаретную фуру.
Издали доносились звуки пушечной пальбы и ружейной трескотни. Вышедшие накануне американцы и англичане уже завязали перестрелку с китайцами. Навстречу нам попались обозы англичан, американцев и японцев.