– Владыка, где изволите завтракать? – слуга заглянул в спальню Патриция.
– В Бриллиантовой.
Патриций поднялся, подождал, пока его облачат в легкий черный халат, и направился в ванную.
Когда он вернулся, на столике у кровати уже стоял бокал с дымящимся напитком бодрости, а так же белое вино и легкие закуски. Владыка тяжело опустился в кресло, залпом выпил напиток бодрости, закурил сигару и поморщился, пытаясь вспомнить, что же накануне могло испортить ему настроение… Вино в бокале источало пронзительно свежий запах зимнего утра. Патриций сделал пару крошечных глотков. «Ах, да, – вспомнил он, – Анаис…»
* * *Сидя у окна, Анаис листала краткий атлас Дворца, когда в двери постучал слуга и спросил разрешения войти.
– Да, входи, – ответила она.
Двери чуть приоткрылись, и показалась голова молодого черноволосого парня.
– Доброе утро, госпожа, – произнес он. – Георг Патриций ждет вас перед завтраком в Бриллиантовой Зале.
– Хорошо, спасибо.
Слуга исчез. Анаис закрыла книгу, положила ее на голубой мраморный подоконник и посмотрела в окно долгим спокойным взглядом.
* * *– Ты куда?
От неожиданности Сократ чуть не подпрыгнул. Из соседних покоев выходил Палач, он сушил полотенцем мокрые волосы.
– Вообще-то я подумал, что пора бы и честь знать, – заулыбался толстяк, – чего злоупотреблять гостеприимством? Да я вчера еще и перебрал немного, теперь не удобно…
– Ладно тебе, бывает. А вот уходить не надо, Патриций велел, чтобы вы с Терр-Розе пришли к завтраку в Бриллиантовую.
– С Терр-Розе? И Терра здесь? – удивился Сократ.
– А ты ее что, не видел вчера в Малахитовой Зале?
– Нет, там столько народа было, всех не разглядишь. А что она тут делает, по какому вопросу?
– Ее Дракула привел, по вопросу – подсунуть Патрицию.
– Зачем?
– Неужели не понятно? Ты давай, заходи ко мне, сейчас оденусь, и пойдем.
– А не опоздаем?
– Завтрак еще не скоро.
– У вас так поздно завтракают?
– Да, у нас еще и ужинают поздно.
* * *– Ваша дочь пришла, – доложил слуга.
– Пусть войдет, – Патриций откинулся на спинку белого кресла, и закурил.
– Доброе утро, отец, – Анаис вошла в Залу. На ней было простое голубое платье без украшений.
Патриций усмехнулся, бросив взгляд на платье дочери, и указал ей на кресло на другом конце стола.
– Я хотел бы с тобой поговорить.
– О чем?
– А ты считаешь – не о чем?
Анаис промолчала, глядя на Георга ответным немигающим взглядом.
– Ты можешь объяснить свое поведение? Что тебя не устраивает? Конкретно можешь перечислить, по пунктам?
– Слишком длинным получится список. Я хочу уйти отсюда и попробовать, хотя бы попробовать узнать, что такое жизнь.
– Куда уйти? – Патриций подался вперед, ставя локти на край стола и подпирая подбородок сомкнутыми в «замок» пальцами.
– Мир огромен.
– А дальше? Дальше что?
– Я хочу попробовать. Сама.
– Что именно? Как?
– Для того чтобы понять,что и как, надо выйти отсюда.
Казалось, еще немного и от их взглядов, устремленных друг на друга, заискрит воздух.
– Как же ты не можешь понять, что не являешься обычным подростком, могущим двигаться под влиянием своих капризов. Если тебе скучно, отправляйся путешествовать по другим планетам, это и польза и развлечение, узнаешь получше жизненный уклад соседей. А потом вернешься с новыми знаниями и прекратишь позорить и себя и меня.
– Как же вы меня не понимаете? Я не хочу превратиться в Дворцовую статую и веками лить тут кровавые слезы, прячась где-то за колоннами, я хочу жить, хочу ощутить себя живой и свободной.
– Кровавые слезы за колоннами, – усмехнулся Георг. – Объемными образами мыслишь. Хочешь быть свободной? Свободной от чего? Что тебя стесняет? Ты вообще имеешь представление, что такое «свобода»? Что означает это слово?
– Вы можете меня просто отпустить? Дать мне шанс?
– Нет, не могу. Скоро Коронация, это очень важное событие в твоей жизни. В данный момент по Имперским законам ты никто и не имеешь права принятия каких-либо документальных решений. После Коронации ты станешь Принцессой Марса со всеми вытекающими из этого последствиями и полномочиями. Мне почти печально об этом думать.
– Мне тоже почти печально думать, что скоро мне предстоит стать Принцессой Империи Смертей.
– Это ты сейчас дерзить пытаешься?
– Я пытаюсь понять, неужели не было другого пути? Только этот? Только так?
– Ты плохо знаешь свой народ, иначе не возникло бы этих вопросов. Марсиане сильные, самонадеянные и самовлюбленные, порою, очень злые существа. Стоит только дать им слабину, как незаметно для тебя самой, ты начнешь играть в их игры по их правилам. И считай, что всё пропало, дальше они понесутся, сметая всё на своем пути, разрушая всё, до чего дотянутся. Закон же им прописан один, всего лишь один: не совершай вреда. Не вреди самому себе, окружающим и своей планете.
– А остальные? Те, что ежедневно гибнут на Марсе сотнями, тысячами?
– А кто их сюда звал? Или их насильно кто на Марс тащит?
– Некоторых насильно тащат.
– Если ты имеешь в виду отряды Ахуна, то они привозят особей с планет, не принятых в Галактическое Сообщество.
– Но это ведь тоже люди…
– Если бы это были достаточно высокоорганизованные люди, то их планеты состояли бы в Галактическом Сообществе, а так это просто особи. Что еще тебя беспокоит?
Анаис молчала, глядя на хрусталь и чистые приборы, стоящие на бриллиантовом столе.
– Властелин, – в дверном проеме возник слуга, – пришли Терр-Розе и Дракула.
– Пусть войдут. А ты, – он посмотрел на дочь, – иди к себе, и прошу тебя, подумай, просто посиди и подумай.
Анаис поднялась из-за стола. Она была благодарна приходу старого вампира и какой-то незнакомки, потому что, еще немного, и она прямо сказала бы Георгу, что не собирается становиться проходить Коронацию и Принцессой Марса.
* * *– Это хрусталь или стекло? – шепотом спросила Терр-Розе у Дракулы, когда они вошли в Залу.
– Ни то и ни другое, это бриллианты.
– Где именно?
– Везде. Все что ты видишь: пол, статуи, колонны, потолок, столы, люстры – все бриллиантовое.
– Но ведь таких огромных бриллиантов не бывает.
– Бывает. Ты забыла о метеоритах, по слухам сюда ушло почти два алмазных метеорита или что-то около того… Доброе утро, Владыка, – он поклонился сидящему за столом Повелителю. – Хорошо отдохнули?
– Плохо, – отрезал Георг, глядя куда-то поверх голов вошедших.
– Доброе утро, – расцвела улыбкой Терр-Розе, и взгляд Патриция немного смягчился.
– Рад вас видеть. Хорошо отдохнули?
– О, да, спасибо, превосходно.
– Чтобы вы предпочли на завтрак, Терр-Розе? Присаживайтесь, – он указал на кресло по левую руку.
– На ваш вкус, Владыка, я знаю, что он безупречен.
Терр-Розе выглядела так свежо и очаровательно, что невозможно было и предположить, что она не спала всю ночь.
– Прибыл Палач! – доложил слуга и добавил: – А так же, по личному приглашению Владыки, прибыл Сократ!
У Дракулы с Терр-Розе окаменели лица, когда вслед за Палачом в Залу вошел толстяк в неуместно пестрой для Дворца рубахе и мятых зеленых штанах.
* * *Анаис не обращала внимания, куда идет, пока не очутилась на одном из малых балконов. Облокотившись на балюстраду, она посмотрела вниз. В тишине, в безветрии замерли строгие кроны. Вдалеке чернели крошечные фигурки садовников. В душе было тяжело и пусто. Девушка даже не подозревала, что пустота может быть такой тяжелой.
* * *К завершению завтрака, Патриций предложил Терр-Розе оставаться во Дворце столько, сколько ей захочется, а Сократу – должность второго помощника управляющего Дворцом. Разумеется, от столь великодушных предложений никто не посмел отказаться.
* * *Вернувшись в свои покои, Анаис, некоторое время ходила из комнаты в комнату. Ее знобило от предчувствия чего-то надвигающегося и неминуемого. Избавиться от этого ощущения никак не получалось, девушка вызвала слугу и попросила принести горячего питья.
Ожидая его, Анаис неподвижно стояла в холле, рассматривая деревянную мозаику на полу. Ее тонкое лицо в обрамлении выбившихся из-под сеточки золотистых локонов застыло бледной маской, в прорезях которой покачивались потемневшие сине-зеленые озерца.
* * *Патриций притворил дверь кабинета и с добрую минуту стоял на пороге, слушая тишину, вдыхая запах, присущий только кабинетной атмосфере. Затем подошел к окну и посмотрел в Парк. Полутораметровой толщины хрустальное стекло, занимавшее всю стену, было настолько прозрачным, что казалось, его вовсе нет. Глядя на стоящее в зените солнце, Георг дышал глубоко, размеренно, надеясь хотя бы ослабить подступающее. Но, невидимые ледяные пальцы уже коснулись, ощупали его горло, тупая боль уже вгрызлась в сердце. Скрипнув зубами, он сжал руку в кулак так, что побелели костяшки пальцев и, что было сил, ударил оконный хрусталь.
Мелькнул день, прошелестела ночь и под утро, зная привычку Георга курить иногда перед рассветом на ступенях Центральной Лестницы, Анаис спустилась заблаговременно и спряталась за верхней колонной. Георг появился, как только темное небо стало наливаться тяжелым багровым светом. Одетый в тонкую домашнюю одежду, Патриций спустился вниз и встал на краю последней ступени.
– Что ты хотела спросить, Анаис? – Георг выдохнул дым, наблюдая, как по Парку начинают расползаться причудливые тени.
– Кем я была до того, как стала вашей дочерью?
Девушка вышла из-за колонны.
– Почему ты решила, что когда-то не была ею?
Листва замерла, будто нарисованная, светлеющий с каждой минутой воздух, цвета сигарного пепла, расслоился туманными волокнами.
– Я всегда была вашей дочерью? Веками?..
– Ты всегда была маленькой девочкой, неспособной вырасти, а может, и не желающей сделать это.
– Все дети злы безотчетно и самозабвенно…
– Так что же ты хочешь, Анаис?
– Вы давали мне шанс повзрослеть? Хотя бы раз?
Сигарный дым уплывал, сливаясь с утренним туманом.
– Я хочу попытаться, понимаете? Хотя бы коснуться жизни, почувствовать себя живым человеком. И если эта попытка закончится крахом, то это будет мой, личный крах, за который я сама буду нести ответственность. Я никогда не опозорю вас и ваш дом. Никогда.
После долгой паузы Патриций ответил:
– Нет.
– Почему? Почему же?! – девушка слетела вниз, заглядывая в лицо Георга. В туманной полумгле его глаза были прозрачными, как драгоценные камни в воде. – Я не понимаю!
– Когда поймешь, тогда и сможешь уйти.
* * *После десятка дней проведенных во Дворце, Сократ почти подошел к мысли, что время и пространство в этом здании имеют свои, собственные, отличные от прочего Мироздания законы… Каждое мгновение он ощущал битье неведомой колючей силы по коже, но старательно не реагировал на это, вполне полагаясь на прочность своей толстой шкуры. Он старательно контролировал чистоту подсвечников, количество столов и мягкость диванов. «Это сюда ставить! – скользил толстяк по паркетам, распоряжаясь слугами. – Сюда! А это туда! Куда ты смотришь?! Угол выдерживай! Градус не тот!»… Он почти танцевал, подчищая светильники и поправляя скатерти на столах…
– Стой! – как-то поймал Палач пробегавшего по коридору толстяка. – Зайди поговорить.
– Отцепись, некогда!
– Сократ! Я тебя прошу! Мне надо поговорить!
Толстяк к чему-то принюхался и поцарапал ногтем рисунок стенной ткани над плечом Палача.
– Ладно, только не долго.
Палач проводил его в диванную залу, подложил подушек под бок и протянул наполненный бокал.
– Сильно устаешь? – присел он на корточки, резким движением головы отбрасывая назад волосы.
– Ругательствами не описать, – Сократ выпил вина и перевел дух. – Вести Дворцовое хозяйство это… это… это, в общем, очень сложно.
Из спальни выглянула Велиста.
– Девочка, иди сюда, к нам Сократ зашел, – не оборачиваясь, сказал Палач. – Посиди с нами.
– Привет, Сократ, – улыбнувшись, она поправила волосы, складки домашнего платья и присела на ковер рядом с Палачом. – Ты замечательно выглядишь, отличный костюм.
– Да уж… нарядили, – толстяк расстегнул на животе пару пуговиц темно-серого пиджака с жемчужным отливом. – Ты о чем поговорить хотел?
– Просто так поговорить. Ни о чем.
– В смысле? – уставился он на Палача. Велиста вынула из руки толстяка опустевший кубок, наполнила его, вернула на место, так легко и быстро, что Сократ даже не заметил этих движений.
– Просто хотел с тобой поговорить, – пожал плечами Палач. – Ты, я – сидим напротив и разговариваем. Обязательно нужен смысл?
– Ну-у-у… не помешал бы. – Сократ шумно хлебнул вина и расстегнул верхние пуговицы. – Велиста, тебе не холодно на полу сидеть?
– Рядом с ним – нет, – она коснулась смущенной улыбкой голого плеча молодого человека. Палач бережно приобнял ее и погладил по волосам. Глядя на них, толстяк вдруг ощутил нехорошую тревогу под сердцем. Он спешно запил ее вином и откашлялся:
– Лапочки мои, а вы из Дворца хоть иногда выходите?
– Куда?
– Туда, за ограду, где люди… всякие…
– Зачем?
– Как зачем? – тяжело вздохнул толстяк. – Гулять, бросать монетки в фонтаны… Слушай, Палач, сегодня в Малахитовой Зале устраивается веселье, это по какому поводу, ты в курсе?
– Когда у Повелителя черное настроение повод не нужен.
– И насколько же оно черное? – толстяк принялся застегивать пуговицы.
– Пока не известно.
Сократ встал с дивана и направился к выходу. Обернувшись на пороге, толстяк спросил:
– Правда, что он убивает взглядом?
– Да.
– Ты это сам видел?
– Конечно, много раз. Так… – Палач поднялся, выпрямляясь, – надо переодеваться, прием ведь в Малахитовой…
– А можно я останусь здесь? – Велиста умоляюще смотрела на Палача снизу вверх. – Мне безрадостно и жутковато в этой темно-зеленой Зале. Там даже огонь зеленый и холодный, а людские лица гримасничают…
– Конечно, оставайся, девочка, так даже лучше, – он наклонился, целуя ее в лоб. – В столовой полно цветов, я заказал их со всех ближайших планет, ты расставишь их по вазам?
– Правда? – рассмеялась Велиста. – Ты заказал инопланетных цветов?
– Со всей Системы, – Палач протянул ей руку, помогая подняться. – Хорошее занятие на вечер? Тебе не будет скучно?
– Нет, – она поцеловала его, – я буду перебирать цветы и думать о тебе. Увидимся, Сократ.
– Обязательно, – помахал рукой все еще стоящий на пороге толстяк, провожая ее взглядом. – Ну… если уже цветы, то это серьезно, да?
Палач подошел к Сократу, застегнул верхнюю пуговицу его пиджака и задумчиво проговорил:
– Насколько я могу понимать чувства… насколько могу их ощущать… в общем, когда я просто пальцы ее трогаю, касаюсь ее случайно, мне становится невыносимо, понимаешь, мучительно… мне становится больно вот здесь, – он ткнул себя в грудь. – Но эта боль… от нее радостно и хочется смеяться…
– Ты именно об этом хотел со мной поговорить?
Палач кивнул, глядя куда-то в сторону.
– То, что ты испытываешь, это сложное… чувство. Даже обычные люди не всегда могут его испытать, хоть и стараются изо всех сил. Честно сказать, Палач, вот от кого я не мог этого никак ожидать, так это от тебя…
– В смысле?
– Не важно, забудь. Ты Терр-Розе видел? Ведьма всё еще во Дворце?
– Видел, она переселилась вчера в личные покои Повелителя.
* * *Подставив руку под струи фонтана, Анаис смотрела, как с пальцев сыплются светящиеся бледно-зеленые капли. «Холодно… как же холодно… что же я смогу? Кто меня услышит? Хоть кто-нибудь меня способен услышать?..» Она вздрогнула, ощутив нечто резкое, болезненно-колкое под лопаткой и вскочила с бортика, озираясь по сторонам. Задохнувшись от подступающей к горлу боли, Анаис выскочила в коридор и побежала к Малахитовой Зале.
* * *Малахитовую Залу заливали огни. Сотни людей в молчании ожидали появления Георга Патриция. И он явился. Облаченный в простую черную одежду, он шел, глядя перед собой так, будто находился в одиночестве. И толпа, шелестя платьями, растекалась перед ним, словно расступалась тишайшая черная река. Патриций шел, склонив голову, как если бы прислушивался к чему-то. Остановившись за пару шагов до центрального стола на малахитовом возвышении, он коснулся пальцами воздуха, словно вытягивая из пустоты нечто тонкое. В пространстве возник старинный белоснежный рояль. Патриций поднял крышку и бросил взгляд на трехглавый малахитовый подсвечник с незажженными свечами, зависший над инструментом. Патриций коснулся чуткими пальцами музыканта клавиш и отрешенно посмотрел в зеленую пустоту Малахитовой Залы. Из-под его пальцев полилась прекрасная, как дождь в горах мелодия. С каждым аккордом, в Зале постепенно гас свет. С уходящим светом менялась и сама музыка: как течения рек, в нее вливались тоска и потаенная тихая боль…
Огни погасли. Вспыхнули свечи в малахитовом подсвечнике, парящем над крышкой рояля, освещая лишь руки и лицо Георга. Чуть зеленоватый огонь метался, то угасая, то разгораясь вновь, а пальцы Патриция начали извлекать из инструмента агонию… предсмертную почти предсмертную агонию души…
На самом пике музыка оборвалась, но ее звуки все еще продолжали звучать в тишине Залы.
Погасли свечи.
Секунды царила первозданная тьма, а потом откуда-то повеяло сыростью, и в Залу пополз зеленоватый, тускло светящийся туман. Центр Залы опустел, исчез рояль, туман стремился именно туда, в освобожденное от музыки пространство. Туман свивался в размазанные силуэты, они корчились, надрывались, танцуя… Он начертил собою кипящий круг, и в него, как в зеленый огонь, шагнул Георг Патриций. С появлением Владыки, в тумане промелькнули голубые разряды, он стал густеть, превращаясь в осязаемый предмет выгнутой формы. Если бы не изгиб, предмет напоминал бы стол, но вместо ножек у этого «стола» топтались четыре когтистые лапы, оставляющие на малахитовом полу клейкие следы и шерсть.