— А не искусственный? Читал, японцы выращивают…
— Искусственный ничем не отличается от естественного, — со знанием дела объяснил Плюхач. — Японцы просто вводят песчинки в мантии живых моллюсков, а перл растет как обычно. Но не таких размеров! И цветов. Цвета же зависят от химсостава воды, от географии морей и самих раковин. А потом, какой смысл Алхимику выращивать жемчуг искусственно, чтобы потом пилить и доставать песчинки?
— У алхимиков своя логика, товарищ майор…
— Меня зовут Владимир Иванович…
— По легенде?
— По жизни… Логика какая-то сумасшедшая, фантастическая…
— Вот поэтому заниматься будем прежде всего ею, — жестко произнес Самохин. — И только потом — твоей второстепенной задачей.
— Меня предупредили, — обиженно вздохнув, сказал помощник. — А я все равно не понимаю… На хрен заниматься больным бредом, когда можно раскрутить этого Сумарокова, а потом взять в руки весь мировой рынок жемчуга?
— Похоже, ты все время работал с драгоценностями?
— Куда приставили, там и работаю…
— А как же лекарство от старости и слабоумия? Плюхач посмотрел на него, как на безумца.
— Неужели ты веришь?
Машина остановилась у невзрачного трехэтажного дома сталинских времен с остатками былого великолепия в виде лепнины и портиков над окнами.
— Это же не религия, чтобы верить. — Самохин открыл дверцу. — Здесь, что ли?
— Здесь, — проворчал помощник и повел Сергея Николаевича в подъезд. — Тебе что, тоже хочется жить вечно?
— Мне — нет. Но есть люди, которые мечтают… На втором этаже Плюхач остановился и кивнул на железную дверь.
— Видел я этих людей… Нахапали, нажрались — изо рта валится… Все есть, а жизнь коротка. И перед смертью все равны…
Сергей Николаевич повернул ключ в замке.
— Ты когда-нибудь нищим подавал?
— Кому? — изумился помощник. — Нищим?
— Ну да…
— К чему это, не понял?..
— Я вот тоже никогда не подавал, — признался Самохин, открывая дверь. — А тут недавно ко мне нищенка подошла, и я ей бросил какую-то мелочь. И такое началось!
За порогом квартиры стоял и улыбался исчезнувший заштатный генерал Хлопец…
— Давно поджидаю, гости дорогие! — Он по-хозяйски принял чемодан, подал тапочки и распахнул двухстворчатую дверь в гостиную. — Прошу к завтраку!
Стол был накрыт, как в ресторане, с накрахмаленными салфетками, полным комплектом приборов и на три персоны, но, пожалуй, слишком тяжеловато для утренней трапезы: с мясной нарезкой, салатами, зеленью и большим блюдом горячего, дымящегося плова. На краю, выстроенные по ранжиру, стояли бутылки от минералки до виски и дорогого коньяка.
Однажды Самохин присутствовал на закрытом заседании Совбеза, где Липовой делал доклад. По его рекомендации правительству следовало все высвобожденные либо неиспользованные бюджетные средства направлять на увеличение пенсий и пособий для инвалидов и стариков, ибо это та единственная и опасная сила общества, которая способна при определенной организации смести любую власть, любой режим, не прибегая к использованию оружия. Только она этого пока не знает, силы своей не осознает и, не приведи бог, осознает. Против нее невозможно применять водометы, ОМОН с дубьем и слезоточивый газ; на нее нельзя натравливать журналистов, собак и скинхедов с пивными бутылками. По сравнению с голодным и обиженным пенсионером на улице, террорист с бомбой это просто локальное и безобидное недоразумение.
— Никто из нас не избежит старости, господа, — совсем уж пафосно заключил Липовой. — И прежде чем выскажутся мои оппоненты, прошу всех встать и почтить минутой молчания вечную молодость.
Говорят, этот морской философ и не такое выдавал, поэтому никто не встал и не почтил, как обычно похихикали и отметили остроумие. Адмиралу тогда возражали все, считая, что беззубые старики, инвалиды и прочая неработь съедят весь рост валового продукта, а чтобы повысить безопасность государства и не бороться с ними на улицах, нужно продолжать проверенную практику — противостоять их организации, разделяя на множество категорий и поддерживая неприязнь между ними.
Знал бы Липовой, на что уходят бюджетные денежки!
Хлопец словно мысли его угадал или в самом деле за годы работы в «Бурводстрое» кое-что перенял от ясновидящих особ, в основном женского пола.
— Не стесняйтесь, — чуть ли не в спину подталкивал. — За все платит один солидный и уютный московский банк. Прошу!
Самохин особенно и не стеснялся — когда еще удастся посидеть и выпить за одним столом с фаворитом да еще, можно сказать, с его неожиданно щедрой руки? Но Плюхач вдруг сробел, то ли от неожиданно нашедшегося генерала, то ли перед богатой снедью; привыкший перебиваться в командировках самым малым, он присел с краю и сложил руки на коленях.
— Угощайся, майор! — совсем уж вальяжно предложил Хлопец, наваливая ему салатов и плова на большую тарелку. — Рюмку не предлагаю, ты же за рулем… А плов я сам готовил, сегодня с раннего утра. Ждал!
Все до минуты рассчитал старый чекист: время посадки самолета, скорость в пути от аэропорта по ухабистой дороге и даже отвлечение на дорожные разговоры. И его благодушие, хлебосольность тоже были знакомыми — все, как в период неудачного сватовства дочери-шейхини!
Видимо, можно ожидать сюрприз…
И еще было заметно: генерал очень уж активно потчевал Плюхача, и когда тот съел добавку и выпил сок, вдруг попросил сделать услугу — сгонять джип в автосервис, чтоб проверили инжектор, мол, что-то с приемистостью двигателя не порядок, туповат на ходу японец и дергается.
Избавившись таким образом от свидетеля, Хлопец сел уже за стол плотно и налил щедро.
— Ну что, Сергей Николаевич, со свиданьицем? Все равно день приезда и день отъезда считается одним днем. Так что в командировках мы продляем жизнь.
Это можно было понимать как обозначение темы предстоящего серьезного разговора.
— За встречу, — поддержал Самохин, покосившись на входную дверь: казалось, сейчас неожиданно приедет шейхиня, с которой придется плыть на необитаемый остров…
Генерал пригубил рюмку и отодвинулся от стола.
— Не пойму… Что-то в вас изменилось, Сергей Николаевич. С тех пор, как я виделись в поледний-последний раз.
— Возможно… Время нас меняет.
— Ну, времени прошло совсем немного… У вас что-то произошло?
— Ничего особенного…
Он продолжал опыты ясновидения.
— Кажется, вижу… Вы встретили женщину? Ту, единственную? И не добились взаимности.
— Встретил и не добился. — искренне признался Самохин. — Но она действительно единственная и неповторимая.
— Кто же эта неприступная особа?
Сергей Николаевич вспомнил нищенку, кормящую младенца грудью, однако сказал походя:
— Так, пока что ничем не выдающаяся студентка юрфака. Но подает большие надежды.
— В области юриспруденции?
— Нет, в области целительства.
— А вы сейчас обманываете меня. — Фаворит допил рюмку и стал закусывать. — Неразделенная любовь делает людей печальными. У вас счастливые глаза — вот что изменилось.
— От вас ничего не скрыть, товарищ генерал, — польстил ему Самохин.
Тот лишь вытер салфеткой руки.
— Ну, и что вы обо всем этом думаете? Изображать непонимание не имело смысла.
— Пока ничего. Надо пожить, осмотреться… Я и жемчуга-то не видел.
— Еще посмотрите…
— Если камнерез Власов не успеет испортить. Он же продолжает пилить его?
— Сверлить… Но это не меняет сути. Правда, для отвода глаз изображает, что сверлит… Камнерез под полным моим контролем.
Не те слова он говорил. Согласно обязанностям квартирмейстера, Хлопец выполнил задачу и теперь должен бы пожелать удачи и отбыть в «Бурводст-рой», оставшийся без хозяйского глаза. А он будто и не собирался, и мало того, держался, как непосредственный начальник, хотя таковым не являлся.
Значит, Принцесса все-таки наделила его особыми полномочиями…
— Ну что, спасибо вам за хлопоты! — Тост Самохина был разведочным. — Мне вас будет не хватать… Но помощника вы подобрали вроде бы толкового! И прикрытие мне нравится. Только вот фамилию свою не могу запомнить…
Фаворит снисходительно улыбнулся, тост принял, однако откинулся на спинку стула и стал смотреть знакомым, иронично-испытывающим взглядом, дескать, давай, говори, я послушаю…
— Кто такой Войтекунас? Актер? — спросил Самохин.
— В своем роде… Мой одноклассник, Ромка. Слушайте, Сергей Николаевич, не уводите в сторону. Вы ведь догадываетесь, что я хочу предложить.
— Не догадываюсь. Но чувствую, вам очень не хочется уезжать из Забавинска.
— Верно, здесь рыбалка хорошая, река, тишина… — Хлопец мечтательно закатил глаза. — И городок — действительно жемчужина Севера. Век бы жил…
Хлопец встряхнулся, допил виски, открыл старинный платяной шкаф и повесил туда пиджак. Поверх рубашки оказались ремни плечевой кобуры — никогда он не ходил с оружием, если не считать двустволки, с которой иногда поднимался на чердак костела…
Хлопец встряхнулся, допил виски, открыл старинный платяной шкаф и повесил туда пиджак. Поверх рубашки оказались ремни плечевой кобуры — никогда он не ходил с оружием, если не считать двустволки, с которой иногда поднимался на чердак костела…
— Вы же знаете, я не рыбак, — не сразу откликнулся Самохин. — Хотя люблю кататься на лодке.
— Это я заметил, — серьезно сказал фаворит, уставившись в открытый шкаф. — Не любите вы природу, мать вашу…
Он склонился и достал коробку из-под компьютерного монитора, плотно обмотанную скотчем, довольно тяжелую — лицо покраснело, поставил на край стола, не занятый посудой.
— И вправду не люблю. — Самохин сделал равнодушный вид. — Потому что девять лет прожил в тундре, на краю света.
Генерал взял нож, разрезал скотч и открыл коробку.
— Это я знаю. Кажется, на Лумбовском полигоне?
— Кажется…
— Как вы думаете, что здесь?
— Жемчуг Сумарокова, — безразлично сказал Самохин.
— А говорите, не догадливый! Все дети тундры догадливые…
— Только зачем вы его изъяли?
— Не изымал, — фаворит усмехнулся, — Власов сам привез. И сдал на хранение. Боится держать в мастерской такие ценности… Ну, посмотрите на эти перлы!
Сергей Николаевич заглянул в коробку.
— Похожи на голубиные яйца…
— Яйца, мой друг, яйцевидной формы. А это драгоценный скатный жемчуг. — Он достал из папки бумажный пакет. — Да, кстати, вот ваши документы… Тут все, от паспорта до водительского удостоверения и прочих нужных свидетельств.
Самохин потянулся за пакетом, но генерал отвел руку.
— Сначала сдайте свои! И все, до единой бумажки.
Удостоверение полковника ФСБ Самохин сдавать не собирался ни в коем случае, поэтому оно лежало в специальном карманчике пиджака под мышкой.
Достал бумажник, вынул оттуда только деньги.
— Это можно оставить?
— Можно, говорят, они не пахнут. — Хлопец вручил Самохину пакет. — Впрочем, есть специальная безотчетная сумма, расходы на операцию. Так что свои можно не тратить.
— Это здорово. — Самохин вскрыл пакет с документами. — А то я тут сильно поиздержался. Собирался уж с шапкой стоять…
— На единственную и неповторимую потратились?
— Да, женщины требуют не только внимания…
— А почему с шапкой?
— Стыдно здоровую лапищу протягивать. А ведь еще надо придумать сиротскую легенду…
— Теперь это вам не грозит, — ясно намекнул фаворит, однако Самохин сделал вид, что не понял.
— Кстати, помощник рассказал легенду… Только мне не совсем понятно, с какой целью вы устроили этот спектакль с попыткой изъять жемчуг, потом в открытую искали Сумарокова? Вы же придумали хорошую легенду и сгубили ее сами!
— Это правда, — театрально повинился генерал. — Потому что она нам больше не потребуется. Легенда с грибами нужна вашему помощнику. У нас теперь другое прикрытие…
— Контрабанда антиквариата?
— Ну, это я придумал для устрашения местной ювелирной мафии! Она здесь сильна и со связями.
— Что же станем делать мы?
— Удалимся. Через сорок минут подъедет Власов и мы, господин Войтекунас, выезжаем. Вместе с этой коробочкой.
— Куда?
— На вашу историческую родину. Вы посмотрите, у вас же литовский паспорт. Кстати, натуральный.
— Любопытно… И вправду литовский.
В первый момент Самохин ощутил неприятную, сосущую пустоту в желудке — верный признак, что через несколько минут начнется изжога и проснется язва, болезнь совести и нервов, которую не излечить даже метеоритом со звезды Инера…
Между тем Хлопец продолжал давить с неотвратимостью бульдозера.
— Предоставляю вам еще один шанс стать человеком, Всеволод Римасович. В первый раз вышло недоразумение. Все испортила моя жена, верно? Сказала не те слова… Но вы простите глупую бабу, дело прошлое…
— Что-то я не совсем понимаю… — Изжога покатилась по пищеводу расплавленным оловом и раньше обычного. — Ваше настойчивое желание вывести меня в люди. Может, вы мой настоящий папа, скрывающий отцовство?
— Нет, я современных мыльных сериалов не смотрю.
— В чем же причина, товарищ генерал?
— Да все просто. Вы самый приличный человек из всей окружающей нас публики. А я изучил ее, уж поверьте… Циники, подлецы или зажравшиеся идиоты. В том числе, и в «Бурводстрое»… И я выбрал вас, чтоб счастливыми были не только глаза.
— Спасибо за комплименты…
— А это не комплименты. Совершенно трезвая оценка личностных и деловых качеств. Вы — человек старого, нынче не модного, воспитания. А я консерватор. Заметили, мы с вами похожи: оба честно служили, оба стремились достичь совершенства в своей области, и обоих нас потом вышвырнули Я все-таки генерал, а вам должно быть обиднее — оказаться на улице майором. С полковничьей-то должности! А те, кто служил с вами, сделали карьеру. Муровитин — генерал, Сиплов и Стяжкин — полковники, в генштабе сидят. Все трое — моложе вас и были в вашем подчинении! Вам не надоело ходить в бессребрениках?
— Надоело, — честно признался Самохин.
— И нищета достала?
— Еще как! Говорю же, недавно была мысль постоять с шапкой. Где-нибудь в переходе…
— Мне тоже все это обрыдло. — Хлопец налил виски, выпил, перетерпел отвращение. — А больше всего одиночество… Генеральская жизнь в КГБ, да и в ФСБ тоже… это вечное мучительное одиночество. Перед глазами узкий крут одних и тех же людей, одни и те же разговоры, шутки, анекдоты. Дома жена, беспутная дочь, и больше ни одной живой души. И тоже одни и те же слова, проблемы, шутки… Думал, на гражданке все изменится, появятся новые знакомства, другие лица — нет. В «Бурводстрое» опять те же физиономии, и все похожи на Баринова. А еще и командир — баба, молодящаяся дура… У меня никогда не было друзей, только сослуживцы. В детстве хотел брата, но вырос с тремя младшими сестрами. Сына хотел родить — получилась дочь… Вы не хотите вырваться из этого крута?
— Как-то не задумывался… — Столь редкостная откровенность генерала даже подкупала. — А потом, я не испытываю ни замкнутых кругов, ни одиночества…
— Перестаньте! Это потому, что вам еще не пятьдесят девять.
— Меня смущает другое…
— Что?
— Неожиданное предложение.
— Объясняю. Дело с жемчугом совершенно чистое, нет никакого криминала. Неужели думаете, я самоубийца и ничего не проверил?
— Я так не думаю…
Хлопец зачерпнул горсть жемчуга.
— Это никому не принадлежит. Реставратора Сумарокова Федора Кирилловича на этом свете больше не существует.
— Куда же он делся?
— Умер полтора года назад и похоронен на монастырском кладбище Полого Яра. Его паспорт не сдали после смерти, и вот теперь по нему неустановленный… пожилой гражданин заключил договор с камнерезом Власовым. Можете посмотреть, даже фотография не переклеена.
Фаворит достал из папки копию паспорта, справку о смерти и ксероксный отпечаток фотографии, где седобородый, аскетичный старец лежал в гробу, окруженном такими же заморенными дедушками и бабушками. И снимок скромной могилы под крестом с табличкой, на которой хорошо читалось имя захороненного, дата рождения и смерти.
— Вокруг стоят бывшие работники реставрационных мастерских, — пояснил генерал. — Пока еще живы. Можно побеседовать…
— А если объявится хозяин? Неустановленный гражданин? И потребует вернуть жемчуг. Или добытый из него песок.
— Поэтому в России нам делать нечего. Чем скорее выедем, тем лучше.
— Заманчиво. — Самохин оттягивал время, чтобы осмыслить положение. — Как же «Бурводстрой»?
— Вам что, приятно смотреть на Баринова? Или на Принцессу?.. Уверяю вас, остальные одиннадцать сотрудников такие же. В общем, все дети Скрябинской.
— Кстати, она ведь знает о жемчуге. Приезжала сюда…
— И что? Чем она помешает?
— Не знаю…
— Скрябинская получит свою скромную долю. На подтяжки. И будет молчать как рыба.
— А если она вместе с Липовым мечтает не о деньгах, а об эликсире, который получают из жемчуга?
— Да будет вам! Принцесса сама уже чокнулась на новых технологиях и адмирала с ума свела. Он уже неадекватен и сидит в совбезе последние денечки.
У генерала, как и положено, на все был ответ, но информацией он не владел, по крайней мере не знал, что Самохин был у Липового и получил особое поручение.
— У меня есть время подумать?
— Меньше сорока минут…
— Погодите, а граница, таможня? С таким-то багажом…
— Нас встретит ваш брат. И проводит.
— Мой брат?
— Войтекунас, Роман Римасович…
— Меня как-то не очень прельщает жизнь в Литве…
— Кто вам сказал, что жить придется в Прибалтике? Весь Евросоюз открыт…
— А, ну да… — боль вспучила желудок, словно раскаленная лава растеклась по животу. — Товарищ генерал, а жемчуг вы хотите продать?
— Разумеется… Нет, горсточку можете оставить себе, на бусы для возлюбленной. Может быть, ответит взаимностью.