Вместо Женьки пришел Гавриков.
— Я войду? — спросил он, стоя на лестничной клетке и поглядывая на Жанну со смесью жалости и неловкости.
— Входи, — обреченно выдохнула она и отступила чуть в сторону.
Все! Не будет никакого Женькиного возвращения. И ничего того, чего она так ждала и чего напридумывала, тоже не будет. Он там, она здесь. Он там один на один со своей бедой. Она тут один на один со своей. Хотя беда, казалось бы, у них одна на двоих — общая.
Илюша вошел. Глянул на нее, восхищенно выдохнул и догадливо спросил, почти угадав:
— Женьку ждала…
— Не вернется? — Жанна повернулась к Илюше спиной и побрела в гостиную.
— Пока нет, — прозвучало ей в спину. Потом раздалось пыхтение, это Илюша разувался, и тяжелые шаги за ней следом. — Все не так плохо, Жан, просто… Просто подождать немного нужно.
— Сколько? Год? Два? Сколько обычно длится следствие по таким вот делам?
Она села на диване, подобрав под себя ноги и обхватив их руками. Илюша сел рядом, почти вплотную к ней, и тут же заговорил:
— Я не знаю, сколько будет длиться следствие. Женьку подставили конкретно. Мало того что фотографии кто-то прислал секретарше нашей, так еще…
— Фотографии? Какие фотографии?! — встрепенулась Жанна сразу, вспомнив о снимках, что притащил ей в кровать Виталя и с наслаждением перелистывал, демонстрируя. — Как это вы не знаете, кто их прислал?! Там должен быть обратный адрес и…
— Да знаем мы, Жанна, знаем! — перебил ее с горечью Илюша и покосился в ее сторону с явным неодобрением. — Женишок твой бывший расстарался, а он у нас теперь знаете кто?
— Кто? — Жанна потупилась.
Она и правда теперь о Витале ничего не знала. Кто он, что он, чем занимается и чем дышит. Он ей вот лично плел, что живет только мыслями о ней. Все так может и быть, но вот компроматом на ее Женьку все же обзавелся. Посему жил, оказывается, еще чем-то. Откровенной ненавистью и жаждой мести, выходит, тоже жил, так получается?
— А он у вас, Жанночка, теперь в прокуратуре обжился. И так, скажу я, обжился основательно, что напрямую в прокуроры области метит. И такая это… — Илюша ощутимо скрипнул зубами, снова покосился на нее, теперь уже с опасением — то ли боялся оскорбить возможного прокурора области при посторонних, то ли ее боялся, как бывшую невесту возможного прокурора, но потом все же закончил: — Такая это мразь, Жанночка, что…
— Что если не найдут настоящего убийцу, то Женьке оттуда не выйти, так? — теперь уже она перебила Илью.
— Да, получается, что так, только вот…
Илья замолчал, заполняя повисшую паузу тяжелыми горестными вздохами. Что именно так тяжело было ему рассказать — об этом оставалось только догадываться.
Жанна догадалась.
— Только вот никто не собирается искать этого самого убийцу, так, что ли? — произнесла она, устав слушать, как надрывается Илья, с печалью выдыхая воздух.
— Ага, — кивнул он ей с заметным облегчением. — Не собирается искать, поскольку фотки эти очень гнусными оказались. На них твой Женька-идиот и по роже этой девке съездил пару раз. И за волосы вот так вот держит. — Илья осторожно ухватил ее за основание французской косички и слегка подергал. — Налицо явное напряжение в отношениях. Стало быть, ссорились? Ссорились! Физически он… ну это, расправлялся? Да! Значит, и убить запросто мог из ревности. Мотив-то ясен! Девка эта ему изменяла! Да с кем?! С Удобным!
— Слушай, Илюша. — Жанна толкнула его в плечо, тот так увлекся проведением следственных параллелей, что почти забыл о ее существовании. — А на каком основании делались эти фотографии? Если я что-то смыслю в законодательстве, то приобщить их к делу, да что там! Просто даже вести наблюдение необходимо с санкции прокурора! Была такая санкция? За Женькой что, следили?!
— Нет, не за Женькой. — Илюша снова погрузился в мучительный процесс исторгания из груди трогательно-печальных вздохов. — Следили за Удобным. Его давно спецслужбы пасли. А Удобный с телкой этой таскался. Такая тварь, прости господи!
Кого конкретно Илюша назвал тварью, Жанна так и не поняла. То ли девица недостойным своим поведением вызвала подобные эмоции, то ли Удобнов. Ей понятно стало одно: Женька попал.
— Еще как, Жан, он попал, — согласно закивал Илюша, уже обуваясь с пыхтением у порога. — Компромат есть, алиби отсутствует. Свидетелей в его пользу никаких. К тому же заинтересованное лицо имеется, это я про Виталика.
— Я поняла, — молвила Жанна с тоской, припоминая, каким злорадным торжеством сияло лицо Виталика при вручении ей пачки фотографий. — Зачем ему только это?
— Это нужно у него спросить! — фыркнул Илюша и тут же заспешил: — Я пошел, Жан, а ты звони, если че. Ну и я позвоню, если новости какие-нибудь будут. Ага?
— Ага… — прошептала она, снова едва не заревев, закрыла дверь за Гавриковым, привалилась к ней спиной и снова прошептала: — Ага…
Женьку арестовали по подозрению в умышленном убийстве молодой девушки. Ах, да! В двойном убийстве! Был еще господин Удобнов, что самозабвенно трахал молодую прелестницу, не брезгующую ни следователями, ни криминальными авторитетами.
Ай да девчушка! Ай да молодец! Где же ты ее откопал, Женя, Женечка? В каком таком месте пересеклись ваши пути-дорожки?!
Это были первые два вопроса, которые она задала Масютину через два дня при встрече, устроенной его адвокатом.
Масютин глянул на нее из-под грязной челки зло и со значением покосился на конвойного.
— Еще тебя ничего на данный момент не интересует, дорогая? — выдавил он сипло.
— Пока нет. — Его злость она выдержала спокойно.
Пускай злится. Это все же лучше, чем горестно вздыхать да пузыри пускать от отчаяния.
А вопрос она ему задала не из праздного любопытства и не от бабских своих обид и печалей, а для того, чтобы хоть с чего-то начать. Начинать ведь уже пора. Тем более что Гавриков ясно дал понять: никто не собирается искать настоящего убийцу. Всем очень удобно, что Удобного удобно отправили на тот свет, пускай под это дело подставился и их теперешний сотрудник. Сейчас ведь запросто из следователей попасть на скамью подсудимых. Это даже порой приветствуется для рейтинговых показателей. Вот, мол, как мы работаем! Никого не щадим! Преступник должен сидеть в тюрьме! И он туда сядет, невзирая на должность, ранг и чин…
— Масютин, посмотри на меня, пожалуйста, — попросила Жанна мягко. — Посмотри и скажи, похожа я на глупую бабу, собирающуюся именно сейчас выяснять с тобой отношения?
Снова бешеный взгляд из-под грязной челки. Вялое пожимание плечами. И тихое:
— Нет.
— Именно! — обрадовалась сразу Жанна, хотела было пододвинуть руки по столу, чтобы ухватиться за Женькины запястья, но была остановлена строгим окриком «не положено». Вздохнула и снова повторила свой вопрос: — Где ты с ней познакомился, Жень? Что вообще ты о ней знаешь? Где жила, где работала? С кем дружила? Кто ее родители?
— Нет у нее никого, — прервал поток ее вопросов Женька и опустил глаза в стол. — Она из детского дома, кажется.
— Из какого? Детских домов в нашем городе не так уж и много, и…
— Да я даже не знаю, в этом ли городе она выросла, Жанка! Я ничего, в сущности, о ней не знаю, кроме того, что она работала в торговой палатке на Семеновской! — громким шепотом поведал ей супруг и с привычным грохотом установил локти на стол. — Сидит девчонка за прилавком. Торгует сигаретами.
— Иногда от нечего делать тебе дает, — едко вставила Жанна, не сдержавшись. — Очуметь же просто можно, Масютин! Просто очуметь!
— Ну и что? — без агрессии отреагировал Женька. — Можно очуметь, согласен, но давай по-другому… Зачем мне знать, кто и что она? Зачем знать, где живет, чем зарабатывает? Я же не собирался на ней жениться, Жан!!!
Действительно, как все просто! Он не собирался на ней жениться, он с ней просто проводил свободное от жены и службы время. Он не собирался жениться на ней, не собирался убивать ее, не собирался отвечать за то, что ее кто-то убьет. Он вообще ни о чем таком и не думал. Он просто жил так, как хотел.
Все это Масютин моментально прочел в ее глазах и психанул тут же, вскочив со стула.
— Я пошел, — буркнул он недовольно, не до-ждавшись от Жанны других вопросов. — Время кончается.
— Угу, иди, — кивнула она, тоже поднялась со стула и пошла к выходу из комнаты для свиданий.
Шла медленно, потому что пространства совершенно было мало для того времени, чтобы Масютин созрел и окликнул ее. Совершенно крохотным было пространство — всего-то в семь с половиной шагов. Она и смаковала их по сантиметру, черепашьим темпом пробираясь к двери.
Окликнет, нет?! Окликнет, нет?! Неужели нет?..
Господи, какое гадкое, черствое, настырное все это его показное самолюбие! Ведь любить-то ему себя, в сущности, было не за что! Такого ведь наворотил.
А может, бросить все к чертовой матери, а?! Может, оставить всю эту затею с расследованием, оставив Масютина с носом? Взять, к примеру, и укатить с Виталиком куда-нибудь, пока Женьку тут под статью подводят. У нее на это, между прочим, полное моральное право имеется. И не должна она ему совершенно ничего — верность блюсти уж тем более, — и не обязана ничем.
— Жанка, — все же окликнул Масютин, вознаградив за медленный вояж к двери. — Ты не дури, ладно!
— Ладно. — Она оглянулась на него, охватив взглядом сразу всего, начиная от ботинок без шнурков и заканчивая измятой рубашкой и жесткой щетиной, рельефно разделившей его лицо пополам.
— Аккуратней там, смотри, — попросил Женька и вдруг пробормотал надломленным, каким-то не своим голосом: — Ты уж прости меня, жена. Так вышло…
Снова зареветь? Нет, сил просто не осталось ни на слезы, ни на жалость к самой себе. Только ведь и делала последние дни, что жалела и жалела себя, удостоившуюся чести быть обманутой, преданной и нежеланной.
Жанна вышла в коридор и чуть быстрее, чем по кабинету, пошла к выходу. Возле дежурной части в маете ожидания метался под служебными щитами Илюша Гавриков.
— Ну?! Чего там, Жан?! — Сразу кинулся он к ней, едва завидел, даже не поздоровался.
— А ничего. — Там и правда ничего не было, все больше смотрели друг на друга, упрекая взглядами, и только.
— Совсем ничего, что ли?! — не поверил Илья.
— А чего там может быть? Ты думал, что я уговорю его написать явку с повинной, так, что ли? — Она вдруг разозлилась и на Илью с его слоновьим любопытством, и на всю их систему, позволившую так вот запросто упечь невиновного за решетку. — Так не напишет он ее никогда, так можешь и передать туда наверх.
И она даже пальцем для убедительности потыкала в потолок, чтобы понятнее было, куда передавать.
— Не напишет, потому что не виновен, Илюша.
— Это еще нужно доказать, — вяло отреагировал Гавриков, с опасением косясь в сторону стеклянной перегородки дежурной части, за которой навострил уши молоденький дежурный.
— Что нужно доказать, Илья? Что виновен или что нет? Вы, по-моему, уже все решили со своим руководством, теперь буду решать я. — Жанна прошла мимо грузноватого Гаврикова, еле удержавшись, чтобы не плюнуть ему под ноги, с трудом открыла тяжелую дверь и буквально вывалилась на улицу.
Хотелось поскорее выбраться на улицу, хватануть легкими пускай и обжигающего, но все же относительно свежего воздуха. Относительно прокурорского с милицейским произвола, относительно ведомственного нежелания покопаться в грязном белье, пытаясь отыскать там хоть один, да чистенький клочок.
Спустившись по горячим, будто угли, ступенькам, Жанна прислонилась к железному столбу, удерживающему козырек. Порылась в сумочке, пытаясь отыскать темные очки, но все время натыкалась на что-то ненужное. То ключи, то телефон, то кошелек. Чаще всего попадался носовой платок, хотя и вовсе, казалось бы, был ей без нужды.
Она же не собирается плакать! Вовсе не собирается! Пускай дерет все внутри, пускай глаза кипят слезами, пускай дышать нечем, плакать она не станет. Все, точка! И платок ни черта ей не нужен! Ей нужны темные очки, чтобы спрятать свой взгляд от любопытствующих, вроде таких, что ждал ее сейчас возле дежурки. А что со взглядом? Да ничего, господи! Ничего, кроме затаившейся, будто змея, боли. Ничего…
Очки нашлись. Жанна пристроила их на переносице, заправив дужки за уши трясущимися, как у припадочной, пальцами. Вскинула сумку на плечо и ровной поступью двинулась прочь с милицейского подворья. Она скорее угадала, чем услышала, что ее кто-то догоняет. И спустя мгновение, даже не оглядываясь, поняла, что это снова Гавриков. Запыхался, пробежав десятиметровку, бедный. Дышал ей в затылок так, что ее французская косичка, казалось, подпрыгивает.
— Жан, погоди, — взмолился Илюша, настигнув ее на перекрестке. — Погоди, что скажу!
— Что?
Она повернулась к нему и тут же растянула губы в улыбке. Теперь, когда глаза были прикрыты очками, можно было вытворять со своим лицом все что угодно. Можно было даже, как вот теперь, изображать откровенную приязнь, либо радость, либо то и другое вместе.
— Слышь, Жан, ты это чего имела в виду, когда говорила, что теперь сама решать все будешь, а? — Илюша упорно отводил взгляд, задавая ей вопрос, отчаянно потел, сопел, терпеливо ждал ответа, но на нее не смотрел. — Ты это, не дури, ладно? Меня и Женька просил, чтобы я тебе это сказал.
— Да ну! — ее брови неестественно высоко поднялись над стеклами очков. — А лучшую койку в камере он тебя не просил для него забить, а, Илюша?
— Не веришь, — кивнул он, будто заранее был уверен в ее ответе. — Смотри не нарвись, Жанка, на неприятности. Там ведь Женькина баба стороной проходит, если ты еще не поняла. Там ведь основная фигура — Удобный. За его убийцу братва вроде награду назначила.
— Выплатила? — Она снова неестественно широко улыбнулась Гаврикову. — Награду, говорю, выплатила братва? Убийца найден, чего же тянуть?
Илюша сердито засопел, ну просто мастер художественного сапа. Все эмоциональные оттеночные модуляции проходят у него сквозь легкие и нос. Чудеса…
— Ну не выплатила, и че! Умничаешь, что ли? — Он выругался грубо вполголоса, но как-то так, чтобы она непременно услышала. — Выплатят еще, успеют. Только не в награде дело, если ты еще не поняла.
— А в чем?
— А в том, что ты тут одна с пацанами осталась, а бандитам это на руку. Возьмут вас на заметку и… — Илюша многозначительно причмокнул языком.
— Что «и»? — Ей вдруг сделались совершенно безразличны и смешны его неуклюжие запугивания. Устала бояться, наверное.
— На перо, так сказать, — снова очень выразительно выдохнул Гавриков, покосился на нее с испугом и прошептал: — Сынок у Удобного, говорят, больно лютый. Таких вот баб, вроде тебя, сильно любит.
— Придурок, — не выдержала Жанна, отвернулась и пошла прочь.
— Кто придурок, сынок, что ли? — решил все же уточнить Илюша, снова запыхтев ей в затылок.
— Оба! И ты придурок, и сынок, хотя его я совершенно не знаю. Не ходи за мной, Гавриков, не ходи. Нам с тобой в разные стороны.
— Ты хорошо подумала? Однозначно? — сопение начало стихать.
— Однозначно, — выдохнула Жанна и махнула рукой, подзывая такси.
Вишневого цвета «восьмерка» резво отпрянула от противоположной стороны тротуара и метнулась к ней.
— Куда?
За рулем сидела немолодая женщина с усталым лицом и очень живыми глазами цвета спелой оливы. Бейсболка козырьком назад, потертые джинсовые шорты по колено, кроссовки, футболка навыпуск.
— На Семеновскую, — коротко обронила Жанна, усаживаясь с ней рядом и упорно не глядя в сторону подбоченившегося Гаврикова.
Тот до последнего стоял и ждал, пока они отъедут.
— Семеновская большая, — озорно стрельнула в нее игривыми глазищами таксистка. — Куда конкретно?
— Я не знаю, — призналась она. — Там есть палатки какие-то, где, ну, сигареты там продаются, вода, что-то еще. Вот мне туда.
— А-а-а, понятно. Значит, высажу тебя в самом начале, а потом пешочком. Ибо палаток этих там, что у дурака махорки — на каждом шагу. Едем?
— Едем, — обреченно всплеснула руками Жанна.
На каждом шагу так на каждом шагу. Значит, пройдет весь свой путь шаг за шагом, раз уж решила его пройти. Не оставлять же, в самом деле, эту затею, хотя бы даже из любопытства.
Чем же таким могла пленить ее Женьку эта молодая девчонка?! Что в ней оказалось такого, чего не было в ней, Жанне?
Глава 13
Он поехал по адресу, что прочирикала ему малолетняя милиционерка, сразу же с вокзала. Можно было пройтись пешочком, мельком осмотреть город, раз уж судьбой было велено забросить его именно сюда. Можно было снять номер в гостинице, принять душ, наконец, и поменять рубашку, но Щукин пренебрег всеми этими отсрочками.
Зачем? Для чего? Что смогут изменить эти лишние час, полтора, потраченные на препирательство с измотанной ночным дежурством администраторшей, которая ни за какие деньги не поселит его в отдельном номере. И не потому, что номера нет, а просто так, из вредности. И станет совать ему ключи от душной конуры с тремя койками вдоль стен, и уговаривать, и врать, что это единственное свободное место и там ему будет очень удобно.
Не станет. Ему теперь нигде и ни при каких условиях не станет удобно. После всего, что натворила Тамарка, ему теперь лишь одни удобства уготованы — на небесах.
Щукин влез в полупустой автобус и сразу прошел к месту за водителем. Сел спиной ко всем, пристроив в ногах спортивную сумку, в которую все же уложил смену белья, три футболки, рубашку и спортивный костюм. Не успел устроиться, как в плечо его недружелюбно толкнули.
— Обилечиваться будем, или как? — толстая кудрявая тетка в капроновой косынке тыкала ему в нос пухлой сумкой, из которой жадными языками свисали билетные ленты. — Билет, спрашиваю, берешь или льготник?