Хотел, согласился мысленно Венсан. Но через несколько дней графиня опять начнет сходить с ума от мигреней, и что прикажешь мне делать без элесии, единственного средства, избавлявшего ее от боли? Нет, Птичка, необходимо отыскать похищенное.
«Но почему бы вам не пойти к графу, месье Бонне? – предложила воображаемая Николь. – Вы чистосердечно признаетесь его милости во всем, что произошло. Он прикажет обыскать людей в замке».
Но прежде его милость прикажет вздернуть меня, с усмешкой возразил Венсан. Или ты плохо знаешь Гуго де Вержи? Думаешь, он поверит, что я не замешан в смерти его дочери, если я скрыл, что убившее ее средство принадлежало мне?
«Граф сперва разберется…» – начала его собеседница.
Возможно, именно граф это и придумал, заметил Венсан. Тогда он все равно повесит меня. Ведь свалить вину на коварного лекаря намного удобнее, чем на горничную, тем более сгинувшую невесть где. Его милость даже не будет утруждать себя сочинением причин, по которым я мог бы убить его дочь: все вокруг без объяснений примут тот факт, что я чудовище и потому расправился с бедняжкой.
«Под пытками вы сами все успешно сочините, месье Бонне», – прошелестел грустный голос Николь.
Да, и правда, рассмеялся Венсан. Об этом я не подумал. Ничто не делает человека столь изобретательным, как самая обычная кочерга, раскаленная в жаровне. Ведьмы, истребленные маркизом де Мортемаром, могли бы многое поведать об этом.
Голос девочки умолк. Николь нечего было возразить.
Некоторое время Венсан всерьез обдумывал, не исчезнуть ли ему, пока не поздно. Он соберет свои пожитки быстрее, чем наступит рассвет, и к утру следующего дня будет далеко.
«А к вечеру меня уже схватят слуги графа, заинтересовавшегося, отчего его лекарь сбежал всего через два дня после смерти его старшей дочери».
Венсан вернулся за стол и вывел на шершавой бумаге строкой ниже: «Элесия».
Свечи потрескивали и оплывали, по комнате от них распространялся сильный приятный запах. Венсан Бонне всегда использовал самые дорогие, восковые свечи. Их спокойное сияние далеко раздвигало темноту, заставляя тени боязливо ежиться по стенам. Но в углах они впитывали густой отвар ночи, сгущаясь в плотные, будто почти осязаемые фигуры.
Тени скользили мимо Венсана, и он, не приглядываясь, узнавал в них графа, белокожую Элен, Пьера Рю, надменную графиню, маркиза… Сплетаясь в танце, они неслись все быстрее и быстрее, сливались в сплошное мельтешение серых пятен, затягивая и его в свой стремительный круг. Кружитесь с нами, месье Бонне! Сыграйте с нами!
Венсан зажег еще одну свечу, и побледневшие тени дернулись в стороны. Лекарь обвел взглядом стены своего жилища и усмехнулся.
«Вы вступаете в очень опасную игру, месье Бонне», – проговорил в его голове напряженный голосок.
Знаю, Птичка-Николь. Но, похитив второй пузырек, убийца не оставил мне выбора. Ты можешь считать, что он уже втянул меня в свои игры. Если я останусь отстраненным наблюдателем, исход ее предрешен. Так не лучше ли действовать, пусть даже рискуя?
Николь замолчала, и Венсан рассмеялся. Смех странно прозвучал в пустой комнате. Ну не забавно ли, что единственный человек, с которым он мог бы обсудить все не таясь – девчонка-служанка?
«Вы хотите найти убийцу и разоблачить его?»
Не совсем, Птичка-Николь. Да, я хочу найти убийцу. Но лишь для того, чтобы забрать у него свое лекарство. Мне не нужны доказательства его вины, которые я смогу предъявить людям, и мне безразлично, понесет ли он наказание. Ты неодобрительно хмуришься? Но я не карающий меч в руке господа, я врачеватель, ученый, если хочешь, и моя работа мне дороже любого правосудия.
Пусть суды карают преступников, небесные или земные. Я всего лишь человек.
«Но как вы найдете его, месье Бонне? Как?»
Венсан подумал, придвинул к себе чернильницу и начал быстро писать.
Проснувшись утром, он первым делом сжег в камине все, что вывело его перо этой ночью. В записях больше не было смысла: они крепко отпечатались в его памяти.
Кому была выгодна смерть Элен?
Первым именем в его списке стояло «Беатрис».
Что он знает о ней? Легкомысленная, капризная, очаровательная, умеющая получать все, что захочет. Поневоле жестокая, как любое дитя, не привыкшее встречать противодействия в своих просьбах. Что еще? И вполовину не такая красивая, как Элен, но прелестная своей живостью. Кажется, привязанная к Николь – как привязываются к любимой и к тому же нужной вещи.
Может это быть портретом убийцы?
Вполне.
Вскоре Венсан Бонне входил в покои младшей дочери графа.
– Коринна, как себя чувствует наша маленькая госпожа?
– Хвала господу, месье Бонне! Она даже покушала нынче с утра, моя крошка, а потом снова уснула.
Венсан присел перед кроватью девочки и будто бы невзначай дотронулся до ее туфель. Ночь была обильна на росу, и если его подозрение справедливо, расследование на этом можно считать законченным.
Но нежная кожа туфелек была совершенно сухой. Подняв голову, Венсан наткнулся на удивленный взгляд больших темных глаз.
– Простите, что потревожил, ваша милость.
Он поклонился. Правила этикета требовали от него дождаться, не соизволит ли дочь графа одарить его приветствием. Но Беатрис снова нырнула под одеяло. Венсан постоял немного возле ее кровати, но, ничего не дождавшись, прошел в соседнюю комнатку, подав Коринне знак следовать за ним.
– Месье Бонне?
Пухлая нянька выжидательно уставилась на него. В последнее время ее недоверчивость, кажется, слегка развеялась. Во всяком случае, она больше не бросалась на него как цепная собака, за спиной которой скулит обиженный щенок.
– Я должен поручить тебе одно важное дело, касающееся твоей питомицы, – вполголоса сказал Венсан. – Доверить его я могу только тебе.
Коринна вся обратилась в слух.
– Когда человек умирает, – начал он издалека, – его близкие потом могут чувствовать себя виноватыми. Не в его смерти, нет. В том, что при жизни они не ладили с ним, или не обращали на него внимания, или обманывали его. Ты понимаешь, о чем я?
Коринна кивнула.
– Это чувство вины точит их изнутри, как вредный жук. Особо совестливые могут даже заболеть из-за этого.
Нянька сосредоточенно слушала.
– Очень важно убедить их, – продолжал Венсан, тщательно подбирая слова, – что они ни в чем не виноваты. Люди частенько обманывают друг друга или ссорятся, верно?
Коринна по-прежнему не понимала, к чему он клонит.
– Возможно, Беатрис не может простить себе, что спорила с Элен, – объяснил Венсан. – Из-за этого ее болезнь и затягивается. Ты должна объяснить девочке, что сестры часто ссорятся, и что ей не стоит казнить себя из-за этого.
Наконец-то бедная нянька сообразила. И отчаянно замахала на него руками:
– Что вы, что вы, месье Бонне! Они никогда не ругались, наши ласточки!
Венсан снисходительно улыбнулся, словно отдавая должное ее доброте.
– Коринна, так не бывает. У ее милости Элен был нрав…
– Нрав что твой железный прут, – перебила женщина, – уж мне-то можете не рассказывать! А все ж таки разладов между ними не случалось. Беатрис как ивовая веточка: гнешь ее, а она все гнется, да не ломается. Уступчивая, податливая… Да и подумайте сами: что им делить?
– Элен была красивее, – напомнил Венсан, понизив голос.
Если он ждал, что Коринна бросится превозносить достоинства своей любимицы, то просчитался.
– Так ведь ее милость Беатрис этого даже не понимала, – улыбнулась нянька. – Моя голубка думает, что краше ее во всем свете нет.
Перед этой спокойной убежденностью Венсан вынужден был отступить. Он спросил, выпила ли девочка на ночь лекарство.
– Я его взболтала, как вы говорили… – начала нянька, и осеклась, склонив голову набок. Умильная улыбка расползлась шире по ее лицу.
– А кто это там ходит! – проворковала она, хотя Венсан ничего не слышал. – Проснулся, наш ягненочек!
И бросилась прочь, рассыпая ласковые прозвища.
Коринна оказалась права: Беатрис поднялась и стояла посреди комнаты, жмурясь и зябко переступая с ноги на ногу.
– Ах! Зачем же босыми ножками на пол, ваша милость! – укоризненно вскричала Коринна.
Под квохтанье няньки Венсан посчитал удары сердца девочки, осмотрел кожные покровы. Беатрис была по-прежнему болезненно бледна, но выглядела лучше, чем накануне. Юность брала свое.
– Николь здесь? – тихо спросила девочка, когда Коринна отвернулась.
Венсан покачал головой.
– Я плохо обошлась с ней, – через силу сказала Беатрис и сморгнула выступившие слезы. – Не хочу, чтобы ее нашли.
Лекарь испытующе взглянул на нее, но ничего не сказал. Про себя он подумал, что вряд это зависит от Николь – скорее от тех, кто преследует ее.
Преследует!
Он едва не вскочил. Маркиз де Мортемар должен был давно возвратиться! Со всей этой историей с похищением элесии Венсан совершенно упустил из виду, что отряд ускакал на поиски ведьмы еще вчера. Время для него сократилось до нескольких ночных часов, которые он потратил на версии об убийстве Элен.
Лекарь торопливо пробормотал что-то в свое оправдание, поклонился и покинул комнату с такой быстротой, что Коринна осуждающе скривила губы.
«От ее милости так не уходят. Мужлан!»
…Венсан направлялся в конюшню. По лошадям он поймет, вернулись ли всадники, а если они уже здесь, то отыщет Гастона и узнает у него, увенчалась ли успехом охота маркиза.
Но дойти до старшего конюха ему не удалось: свернув за угол, Венсан врезался в кого-то. Столкновение оказалось до того сильным, что человек отшатнулся назад и чудом удержался на ногах.
– Дьявол меня раздери! Это вы, Бонне!
На лекаря с изумлением взирал Пьер Рю.
Венсан поспешно извинился.
– Вот уж не думал, что кто-то в этом замке может сбить меня с ног, – проворчал Медведь, потирая ушибленное плечо. – Куда вы так несетесь?
Откровенность не входила в число достоинств Венсана. Или недостатков – зависит от того, с какой стороны посмотреть. Как бы там ни было, он не собирался посвящать начальника охраны в свои дела.
Но оказалось, что Пьер и не ждал ответа.
– Вы уже осмотрели маркиза? Кажется, он неудачно упал и расшиб лицо.
– Его светлость здесь?
– Вернулся к первым петухам.
Венсан немного помолчал.
– Охота была удачной? – спросил он.
– Как сказать… – протянул Пьер со странным выражением, которое лекарь не смог истолковать. – Во всяком случае, они поймали Птичку.
Лекарь сжал губы – это было единственное внешнее проявление его чувств.
– А что с ведьмой?
Показалось ему, или лицо Медведя и впрямь омрачилось на мгновение?
– Они нашли ее укрытие и сожгли дотла, – медленно проговорил Пьер. – Полагаю, можно считать это удачной охотой.
Взгляд его переместился с Бонне на необъятное море леса, волнующееся далеко за стенами замка. Он словно что-то искал глазами – столб дыма, может быть, подумал Венсан, но тут же понял, что дым давно должен был развеяться.
Пьер Рю, рассеянно скользя взглядом по зубчатому краю леса, думал о том, какую глупость сделал маркиз де Мортемар. Опасную глупость! В Пьере жил глубоко въевшийся, как грязь в ладони крестьянина, страх перед тем существом, что обитало в лесу. Он видел его лишь однажды, много лет назад, и от встречи у него сохранились не воспоминания, а, скорее, ощущения. Но до сих пор, стоило ему мысленно вернуться на темную лесную тропу и почувствовать запах дыма от пылающего за спиной замка, в памяти его всплывала женщина, в которой не было ничего человеческого.
Пьер так глубоко задумался, что не сразу услышал, о чем его спрашивают. К тому же от Бонне никак не приходилось ожидать лишнего любопытства.
«Страх! – думал Пьер. – Отчего он не остановил Мортемара? Ведь не мог же маркиз не знать…»
Воспоминания обрушились на него.
…Треск, вопли людей, гигантское зарево пожара, бушующего за спиной. Черный лес в отблесках пламени, луна в небе, как шар белого огня. Тропа теряется в глубине чащи, где свежесть ночи еще не разбавлена горечью дыма. Жертва близко, она промчалась здесь совсем недавно. Воздух сохранил ее тревожный запах, на ветках кое-где сияют видимые даже в темноте золотые нити: она бежала быстро, ее распущенные волосы цеплялись за них.
Он слышит собственное тяжелое дыхание, лязг меча в ножнах. Хватило бы и кинжала, но тот, кто послал Пьера, потребовал ее голову.
Быстрее, быстрее, быстрее! Азарт охоты, жажда крови ведут его, он уже не принадлежит себе, он посланник огня, который там, в замке, в эту минуту облизывает мертвые тела. Там нынче пир смерти, но его трапеза ждет здесь.
Внезапная тень на тропе. Блеск золотых волос, взмах белых рук. И шепот – ее шепот, отдающийся в его голове. Она не разжимает губ, она безоружна, но он бежит прочь, объятый ужасом. Ветки царапают его лицо, он падает, ползет в мокрой траве, скулит от ужаса, и все время чувствует спиной, что она там, на тропе, ждет его и смеется…
– …ведьмы! – прорвался в сознание Пьера голос лекаря.
– Что? – переспросил начальник охраны, сильно вздрогнув.
Ему потребовалось время, чтобы сообразить, где он.
Страх въедается крепче, чем любая грязь. Крепче, чем кровь, что пятнает руки даже годы спустя.
Пьер непонимающе огляделся, как человек, которого разбудили после кошмара. Чертов маркиз, будь он проклят со своей охотой на колдуний!
А тут еще этот Бонне: вглядывается в него, прищурившись, и повторяет:
– Где тело ведьмы?
Пьер вытер вспотевший лоб. Он наконец понял, о чем его спрашивают, и воззрился на Венсана с искренним удивлением.
– Мой дорогой Бонне, с чего вы взяли, что она мертва?
Лекарь нахмурился.
– Вы сказали, они нашли ее укрытие…
– Верно. И сожгли его.
– А ведьма?
Пьер некоторое время смотрел на Венсана молча.
– Скрылась, – наконец уронил он. Собственный голос показался ему чужим, и он добавил: – Неужели вы полагаете, ее так легко убить?
Лекарь по-прежнему озадаченно молчал.
Губы начальника охраны раздвинулись в подобии улыбки:
– Не будьте наивны, Бонне.
Пьер собирался проследовать дальше, но его остановил новый вопрос. Определенно, сегодня лекарь на удивление разговорчив.
– Где сейчас Птичка?
Медведь недоуменно взглянул на него через плечо. В серых глазах Бонне что-то сверкнуло, словно отблески огня, и Пьера вновь бросило в холодный пот.
«Довольно!» – разозлившись, приказал он себе. Злость не уничтожила страх, но заставила его уйти куда-то глубоко в тайники души, в самые черные дебри. Оттуда, надеялся Пьер, он вернется не скоро.
Венсан видел, как каменеет лицо Медведя, как сужаются холодные глаза. Он не мог понять, чем вызвал раздражение начальника охраны, но тот, безусловно, был в гневе, когда отчеканил:
– Вопросы у вас, дорогой Бонне, один страннее другого. В конюшне, разумеется. Где еще ей быть?
Глава 14
– Просыпайся, лягушоночек!
Николь села на своем топчане, протирая глаза. Ночь, глухая ночь кругом. Под открытым окном беспокойно пиликают цикады, на столе трепещет робкий огонек свечи, как крылышко испуганного мотылька.
– Что случи…
– Чш-ш-ш!
Старуха ладонью закрыла ей рот. И тогда среди густого стрекота стало слышно, что за дверью кто-то скребется.
Николь вскрикнула бы от ужаса, если б не твердые, словно из дерева выточенные пальцы, с силой прижатые к ее губам.
Кто может проситься к ведьме посреди ночи?
Озерная дева! Утопленница, чье лицо объели рыбы, и теперь она выходит ночами на берег, ищет, у кого бы забрать новое.
А то еще хуже: болотный тролль выбрался из чавкающей трясины за невестой для своего бородавчатого внука!
– Сиди тихо, – беззвучно шепнула ведьма.
Не открывай, хотела крикнуть Николь. Но как ослушаешься приказа? Ей оставалось лишь беспомощно смотреть, как старуха сдвигает тяжелый засов и толкает дверь.
Ночной гость проскользнул в дом, и девочка в ужасе отшатнулась. Баргест! Злой дух чащи, преследующий жертв в облике черного пса с горящими глазами.
Не обратив на нее внимания, Баргест закружился, заскулил негромко, но настойчиво. Ведьма запрокинула лицо вверх. Сейчас завоет, решила Николь. Но вместо этого старуха лишь сильно втянула воздух носом.
– Жди здесь, – приказала она неизвестно кому и скрылась в темноте.
Баргест сел, напряженно вглядываясь ей вслед. Николь шевельнулась, и страшный зверь, уловив движение, обернулся.
Девочка и пес уставились друг на друга.
«Съест», – подумала Николь, но страх уже сменился любопытством. Баргест, кажется, не собирался нападать: смотрел на нее озадаченно, но морда его то и дело обращалась к выходу. Звук шагов он услышал раньше, чем Николь, и бросился к двери, виляя хвостом.
Старуха не вошла, а влетела в дом.
– Вставай, живо! – приказала она Николь.
Тревога в ее голосе заставила девочку позабыть даже о страшном звере. Она мигом слетела с кровати.
– Надень башмаки! – скомандовала ведьма. – И накидку, в углу! Нет, не ту. Из заячьих шкурок.
Сама она уже стояла возле шкафа и поспешно, но аккуратно перекладывала его содержимое в большой мешок.
– Готова? Ступай за мной.
Она задула свечу и, как была, босиком, в одной рубашке, вышла из дома. Ничего не понимающая Николь последовала за ней.
Ночная роса промочила подол накидки, захолодила щиколотки. Девочка на ходу обернулась и в сумраке увидела, что пес неотступно следует за ней.
Ведьма торопливо обогнула дом. Николь была уверена, что они тут же углубятся в лес, но вместо этого старуха нырнула в какую-то пристройку и, к изумлению девочки, вывела оттуда сонную, но послушную козу.
– Зачем это? – не удержалась Николь.
Колдунья промолчала. Лишь снова принюхалась и ускорила шаг.
Подул ветер. Он принес свежий, влажный запах земли и грибницы, повеял дымом.
Старуха с девочкой прошли еще немного и остановились перед густыми зарослями сочень-травы – высокой, в человеческий рост. Тропа огибала пригорок и терялась в лесу, но старуха отчего-то медлила: наклонившись, шарила в траве сбоку от дорожки.