— Так это ж Коли Слепого тема.
— Ну, ты сам все сказал. А посмотри, чем занимается его фирма, и вообще все поймешь.
— Ладно, ты только за этим меня видеть хотел?
Айдар сразу посерьезнел и придвинулся ближе:
— Не только. Пацанчика твоего искали уже. Ночью кто-то из цириков приходил. Нет, пока он в моей хате, все нормально будет. Я его даже на прогулку не выпускаю. Но ты имей в виду.
— Что же, спасибо.
— Да не за что. Ладно, я пойду. За хатой пригляд нужен, а то как бы чего не случилось.
8
После Айдара Егоров привел Мишу Краснова. Присутствовать при разговоре снова не стал, сказав Шилову:
— Стукни в стенку, когда закончите. Я буду у ребят в соседнем кабинете.
Шилов поздоровался с Мишей за руку:
— Привет! Как устроился?
— Спасибо, вроде ничего.
Сели к столу, Шилов — на хозяйское место, Миша — напротив.
— Вы Айдару, как и мне, когда-то помогли?
— Он сам о себе позаботиться может.
— Я так понял, он очень вас уважает.
— А с чего ему меня ненавидеть? Мы не враги, хотя и стоим, как это называется, по разные стороны баррикад, — Шилов протянул раскрытую пачку «мальборо».
Миша сигарету взял, но прикуривать не стал. Сидел, мял ее пальцами, смотрел на свое отражение в треснувшей полировке столешницы. Спросил:
— Чибиса так и не взяли?
Шилов отрицательно покачал головой:
— Подумай, где он еще может быть?
— Я вроде все места уже назвал.
— Ты его часто возил?
— Нет. Чаще Катьку, девчонку его.
— Зеленцову? А она что, с ним?
— Я не пойму. Он мужик видный такой, а она — наркоманка убитая. Он с ней нянчился, лечил ее.
— На чем она сидит? На «герыче»?
— Думаю, да. Я ее пару раз к барыге возил. Кажется, у него Пистон погоняло.
— Адрес помнишь?
— На Петроградке. В квартиру я не заходил, но где дом стоит, нарисовать смогу.
Шилов придвинул к нему чистый лист и авторучку:
— Рисуй! — а наблюдая, как быстро Краснов чертит понятную схему, добавил: — Тебе в художественную школу без экзаменов можно устроиться.
Через полчаса Шилов вышел из Следственного изолятора, не глядя по сторонам сел в машину и поехал в отдел.
На освободившееся место у тротуара припарковалась служебная «Волга» начальника 7-го отдела УБОП.
Глядя вслед красной «Альфа-ромео», Арнаутов дернул щекой и с мрачным видом направился в бюро пропусков, крепко держа в руке папку с бумагами.
Настроен он был очень решительно.
* * *В это же самое время Юля встретилась с подругой Наташей. Общение было решено совместить с делом, и они зашли в торговый центр, где Юля хотела посмотреть ткани для работы, а Наташа — выбрать сумочку под новое пальто.
— …Расплатиться мне было нечем, но тут появился он и проявил благородство, после чего мы поехали в ресторан, а потом к нему домой, — рассказывала Юля, когда они, осмотрев первый этаж, поднимались на эсклаторе в верхние секции. — И… В общем, я не знаю теперь, что мне делать.
Наташа всегда очень живо реагировала на любые перипетии в личной жизни подруг. Вот и сейчас она, округлив глазки и представляя, как будет пересказывать девчонкам эту историю, с готовностью рассмеялась:
— Ну и завернула ты, подруга! — Сойдя с эскалатора, они пошли по галерее, разглядывая витрины. — А всегда такой тихоней казалась… Все думали, у вас с Вадимом крепко.
— Я тоже так думала. Когда-то.
— Не пожалеешь?
— Не-а.
— Ну и правильно!
— Слушай, Нат, у меня к тебе одна просьба будет. Съездишь со мной за вещами? По крайней мере, при тебе Вадим не будет себя вести, как полная скотина.
— Ой, ты же знаешь, как не люблю я эти разборки!
— Я тебя очень прошу.
— Почему ты своего мента не попросишь?
— Не хочу я его впутывать. Наташа, пожалуйста!
— Ну что мне с тобой делать?
— Ничего.
— Ладно. Но только пообещай, что ты меня со своим Шиловым познакомишь.
— Если ты не будешь стрелять глазками, как ты это обычно любишь делать…
— Ты же знаешь, что менты не мой профиль. Ой, Юлька, смотри! Кажется, это то, что мне нужно. И стоит недорого…
Юля вздохнула и следом за подругой вошла в торговый отдел.
* * *Арнаутов разговаривал с арестованными не в помещении оперчасти, а в следственном кабинете — обшарпанной комнатушке с привинченными к полу скамейками и столом.
Первым привели Краснова.
Всю дорогу Мишку терзали плохие предчувствия. Что за дерготня началась? Только пришел, после Шилова, в камеру, как снова команда: «На выход!». Если его так часто будут вызывать, то братва может и в стукачестве заподозрить. Может, Шилов забыл чего-то спросить? Но почему тогда ведут не в ту сторону?
Увидев за столом незнакомого мужика, лицо которого предвещало мало хорошего, Мишка совсем заскучал. Перед мужиком лежали толстая папка, лист бумаги и авторучка. Чего ему надо?
— Садитесь, — каменным голосом сказал Арнаутов, и Краснов присел на скамейку по другую сторону стола. — Здорово вас отделали. Почему не пишете жалобу?
— На кого?
— А кто вас бил?
— Никто. Это мы с Селивановым подрались, когда с явкой хотели прийти.
— Из-за чего подрались?
— Это наше дело.
— Ваше дело, Краснов, будет рассмотрено в суде. У вас есть выбор: сидеть на скамье подсудимых, или быть свидетелем на свободе.
— Я не понимаю… Вы, вообще, кто?
— Я тот, кто может тебе помочь.
— Каким образом?
— Я же знаю, что вы не при делах, — Арнаутов обошел стол и сел рядом с Красновым, вполоборота к нему, облокотившись на стену. — Вас с приятелем подставили. Скажи правду, и выскочишь отсюда.
— Я уже сказал правду.
— Ты что, Шилова боишься? Или Моцарта?
— Никого я не боюсь! А вы кто вообще?
— Узнаешь, кто я, — обделаешься со страху. Вот тебе лист бумаги, пиши.
— Что писать?
— Что тебя и Селиванова избивали сотрудники убойного отдела во главе с майором Шиловым…
— Они не били.
— …и требовали, — Арнаутов будто не заметил реплики Краснова. — И требовали, чтобы вы оговорили себя в подготовке убийства Геры Моцарта.
— А что будет, если напишу?
— До суда уйдешь на подписку. На суде будешь потерпевшим или свидетелем. Тебя защитят и от Моцарта, и от Шилова. Я гарантирую. Да не бойся ты, пиши!
Краснов растерянно посмотрел на бумагу, которую Арнаутов придвинул к нему. Тяжело сглотнул, сцепил под столом руки в замок:
— Извините, я не понимаю…
— Тебе что, Шилов последние мозги отбил? Что тебе не понятно, ублюдок?
— А почему вы разговариваете со мной в таком тоне?
— Что?! — Арнаутов схватил Краснова за грудки, рывком поднял, встряхнул. Сказал, глядя в глаза: — Я с бандитами по-другому не разговариваю. Пиши, …твою мать!
— Я ничего писать не буду. Мне эти ваши ментовские непонятки ни к чему. И вообще, я вас не знаю.
— Ну, так узнаешь, только поздно будет! — Арнаутов с такой силой оттолкнул Краснова, что тот, не устояв на ногах, спиной врезался в стенку и осел на пол, морщась от боли.
Арнаутов брезгливо отряхнул лацканы пиджака и выглянул в коридор:
— Голиков! Этого в камеру, второго сюда.
Селиванова привели минут через десять. С одного взгляда Арнаутов понял, что с ним проблем не возникнет. Парень и изначально-то был не особенно крепким, а уж после того, как его ломали и у Моцарта, и у Шилова, совсем потерялся. Что ж, так бывает всегда: из двух подельников кто-то обязательно оказывается более слабым. Надо было с Селиванова начинать. Тогда бы, может быть, и Краснов не так выкобенивался.
Арнаутов встал, прошелся вдоль стены, глядя на Селиванова через плечо. Селиванов сидел, опустив голову. Руки его заметно тряслись, и он даже не пытался это скрывать.
— Как вас захватили?
— Мы сами пришли, — не поворачиваясь, ответил Селиванов таким голосом, каким в школе двоечник начинает читать стихотворение, из которого он выучил только первые две строки. — С явкой.
— Этот спектакль для дураков будешь разыгрывать, а я тебя насквозь вижу. Хочешь, расскажу, как было дело? — Арнаутов оперся кулаками на стол, мощной глыбой нависая над Селивановым.
— Как? — Тот попытался незаметно отодвинуться, но только скрипнул скамейкой и замер, как будто издал неприличный звук на первом свидании с девушкой.
— Чибис Моцарту явно дорогу перешел. Поэтому мочить Чибиса в открытую Моцарту нельзя. Он подбил своего дружка Шилова, и решил официально косяка на Чибиса повесить. Сколько вас прессовали, не знаю, но вижу, прилично. Оговорили себя под пытками — так это теперь называется.
— Нет, ну в общем как бы…
— В общем и в частном, — Арнаутов усмехнулся, чувствуя, что дело сделано, и уселся рядом с Селивановым. — Твой дружок уже написал заявление прокурору. Теперь — ты. Или считаешь себя виноватым?
— Нет, — после короткой заминки сказал Селиванов, словно пробуя это слово на вкус.
— Ну, так пиши!
Селиванов посмотрел на толстую папку, в которой лежало, наверное, заявление Мишки, и взял ручку:
— Чего писать?
Арнаутов указал на правый верхний угол чистого листа:
— Прокурору города Санкт-Петербурга от: фамилия, имя, отчество…
* * *В семнадцать часов исполнительный Федоров доложил шефу о результатах. Помимо материалов на Шилова, он принес все, что успел собрать на Соловьева и Скрябина:
— Если Шилов что и проворачивает, то вместе с ними. Они все не разлей вода.
Федоров навытяжку стоял перед столом, Виноградов листал бумаги, иногда подчеркивая что-то голубым маркером или с многозначительным видом кивая. Федоров вытягивал шею, пытаясь рассмотреть, что выделил шеф, но как ни старался, не мог отследить траекторию полета начальственной мысли.
— Ну, что: телефоны всех троих на прослушку, — Виноградов закончил читать и посмотрел сквозь Федорова в дальний угол своего кабинета. — За Шиловым — «ноги». Если он действительно связан с Моцартом, то по звездочке мы с тобой срубим, я тебе обещаю.
— Есть!
9
Шилов и Скрябин стояли на загаженной лестнице дома, в котором жил наркобарыга Пистон, этажом вышел его квартиры. Под ногами валялись использованные шприцы, упаковки от таблеток, закопченная ложка; стена была истыкана окурками и исписана матерными словами, частично безадресными, частично — адресованными ментам и каким-то безвестным Лёхе, Катьке, Носорогу, кому-то еще…
Они заняли пост больше двух часов назад, но до сих пор к Пистону никто не пришел, а из квартиры не доносилось ни звука.
— Может, у него товара нет? — спросил Скрябин, глядя в мутное окно, выходящее на помойку.
— Может…
— Может, его и самого-то нет?
— Может…
— И что тогда будем делать?
— Ждать.
— Одержимый, — покачал головой Стас, думая, что надо бы позвонить домой, узнать, приезжала ли Светка покормить мать.
А Серега Соловьев, Василевский и Джексон сидели в синей «девятке», припаркованной у какого-то офиса на противоположной от пистоновского дома стороне улицы.
— Старый фонд с капремонтом. Высокие потолки, звукоизоляция… — Разглядывая фасад его дома, сказал Василевский. — Если вокруг немного прибрать, будет полная красота. И Петропавловку из окна видно. Почему наркотам так везет?
— Начни ширяться — узнаешь, — отозвался сидящий за рулем Соловьев.
— Я бы лучше сожрал что-нибудь. Джексон, сгоняй за шавермой!
Джексон промолчал, и Василевский обернулся посмотреть. Джексон крепко спал, запрокинув голову и приоткрыв рот.
— Опять дрыхнет! Счастливый, во сне жрать не хочется, — рассмеялся Василевский.
— Ничего, недолго ждать осталось. Скоро потянутся соколики. — Ободрил его Соловьев, наблюдая за каким-то пареньком, вывернувшим из прохода между домами и дерганой быстрой походкой идущим по другой стороне улицы.
— С чего ты решил?
— Вечерняя ломка начнется.
— У меня ломка раньше начнется. От голода.
Дерганый паренек явно направлялся к подъезду Пистона.
Соловьев поднес к губам рацию:
— Похоже, к вам гости…
— … Понял, — ответил Шилов, и они со Скрябиным встали так, чтобы, имея возможность контролировать дверь нужной квартиры, самим оставаться невидимыми.
Паренек поднялся, позвонил. Из-за двери донеслось:
— Кто?
— Пистон, это я, Кузя!
Дверь приоткрылась, паренек скользнул в квартиру. Шилов успел увидеть Пистона. Лет двадцати пяти, среднего роста, с таким одновременно настороженным и надменным лицом, какие бывают у торговцев наркотиками, которые еще не начали сами колоться.
Меньше, чем через минуту Кузя появился обратно и, держа одну руку в кармане облезлой кожаной куртки, побежал вниз по лестнице.
— Встречайте клиента, — сообщил Шилов по рации.
Кузю встретили Серега и Джексон. Серега, заранее достав сигарету, еще издалека жестами спросил наркомана, нет ли у него огонька, и Кузя притормозил, отыскивая зажигалку: небритый здоровяк Джексон и коротко стриженый Соловьев не вызвали у него подозрений в том, что могут оказаться ментами. Достать зажигалку, равно как и сбросить наркотики, Кузя не успел. Джексон, пройдя мимо него, схватил в охапку за плечи и шваркнул спиной о стену дома, а Соловьев сунул под нос пистолет:
— Тихо! У Пистона товар есть?
— Какой товар? Я не знаю никакого Пистона!
Джексон врезал Кузе под ребра. Кузя охнул и рефлекторно согнулся, но Джексон, сжав рукой его лицо, заставил выпрямиться.
— Слышь, придурок, мы не менты, мы два раза не спрашиваем, — Соловьев продолжал угрожать пистолетом, и Кузя, между сжимающих его скулы и лоб растопыренных пальцев Джексона, завороженно смотрел в черную пропасть ствола. — Ну!
— Есть!
— Где?
— Не знаю, он меня в комнату не пускает.
— Проводишь нас — будешь жить. Пошли!
Когда они поднялись на этаж, Шилов и Скрябин уже стояли перед железной дверью квартиры Пистона.
— Стас, перекрой выход, — распорядился Роман, и Скрябин спустился ниже.
Немного оклемавшийся Кузя проводил его подозрительным взглядом — внешний вид Скрябина был довольно «бюджетным», на бандита он совершенно не походил, и спросил:
— А вы точно не из милиции?
Шилов выдернул из-под куртки «беретту»:
— Ты такие пушки у мусоров когда-нибудь видел?
Кузя позвонил в дверь.
— Кто?
— Это я, Кузя! Я пришел для Юрки взять. — Как только он это сказал, Соловьев потащил его вниз, чтобы передать в машину Василевскому.
Пистон отомкнул замки, начал открывать дверь. Шилов рванул ее на себя, ударил Пистона, втолкнул в квартиру. Подсечкой сбил на пол, перевернул мордой вниз, заломил руку к затылку:
— Лежать, тихо!
— Вы чего, охренели? — Пистон задергался, и пришлось сильнее надавить ему на руку и ткнуть в лоб пистолетом.
— Товар где?
— Что? Вы чего, не знаете, на кого я работаю?
— А нам по барабану, — присев рядом на корточки, Джексон взял какие-то ножницы, валявшиеся на тумбочке у стены. — Сейчас ухо отрежу…
В подтверждение слов он действительно оттянул ухо Пистона и пощелкал ножницами, касаясь кожи их холодными кончиками.
— Ты чего?! Не надо! Ты чего? В рояле!
— Что?
— Товар в рояле, бабки в комоде!
Приоткрылась дверь одной из комнат, Шилов увидел перепуганное женское лицо.
— Стас! — крикнул он.
Девушка отпрянула, заперлась в комнате на задвижку и, пока Скрябин вламывался к ней, успела позвонить. Стояла с телефоном у окна и истерично кричала:
— Приезжайте скорее, они Лешу бьют!
Пока Скрябин отбирал телефон, она несколько раз ударила его по рукам и попыталась лягнуть. Пришлось не слишком деликатно усадить ее на пол и пристегнуть наручниками к батарее. Дернувшись и убедившись, что освободиться не выйдет, девушка с ненавистью посмотрела на Стаса:
— Вы не имеет права, у меня мама работает в мэрии. — Кажется, она уже поняла, что имеет дело с милицией, а не с налетчиками.
— Да хоть в Госдуме…
Квартира Пистона представляла собой смесь роскоши и убожества. В некоторых местах царила непролазная грязь, в других было чисто прибрано. Дорогостоящая аппаратура стояла на каких-то кустарных подпорках и тумбочках, будто принесенных со свалки. Одежда и висела в шкафу, и валялась по углам, и свисала с поломанных стульев. В двух комнатах был сделан недешевый ремонт, в третьей, с протекшим потолком и драными стенами, пылилась всякая рухлядь.
Венцом интерьера был черный рояль, внутри которого и нашли множество пакетиков с героином. Такого количества доз хватило бы, чтобы осчастливить половину района. Роман подумал, что у Пистона должна быть очень надежная «крыша», если он хранит дома такое количество дури. И что не скажи он им, где искать, они могли бы до вечера проковыряться с осмотром.
— Джексон, а ну-ка пристегивай этого любителя кайфа наручниками к батарее и вызывай понятых.
— А ты чего, из ментов, что ли? — Пистон вытаращил глаза и дернулся, но Джексон тычком в грудь усадил его в нужное положение и защелкнул «браслет»; не обращая на это внимания. Пистон продолжил: — Дайте позвонить, сейчас все выясним.
— Катька Зеленцова когда у тебя затаривалась в последний раз?
— Не знаю, первый раз слышу.
— Пистон, у тебя здесь товара на тысячу доз. — Шилов взял его за ворот рубахи, приподнял. — Тебя посадят, посадят по-крупному…
— Ты докажи! Кузю взяли? Так Кузя — шиз, он на учете состоит. А ко мне вы по беспределу ворвались. Ордер, ордер где?
— Посадят, Пистон, не волнуйся.
— Не Пистон, а Леонид Григорьич…
— Что-то ты сильно борзый, дядя, — Джексон железными пальцами взял его губы в щепотку.