Включив во всех комнатах полное освещение, Алла лежала на широком кожаном диване и подряд смотрела записи из составленной лет двадцать назад, наверное, видеотеки.
Громкий звук из динамиков заглушил щелчок открывавшегося замка и шаги по пластмассовому паркету.
Она обернулась, лишь ощутив рядом присутствие постороннего.
Не оставляющее сомнений в его намерениях выражение лица знакомого, ранее безупречно корректного охранника, заставило Аллу вскочить и метнуться к двери спальни, где имелась внутренняя задвижка.
Но реакция профессионала была, конечно, лучше.
Подсечкой он сбил ее с ног, не дав подняться, прижал к ковру и, срывая застежки, за лацкан куртки перевернул на спину.
Кричать было бессмысленно, Алла это понимала и боролась молча. Известно, что молодая и сильная женщина может успешно сопротивляться насилию, но не в таких, конечно, условиях, и не выстоять ей против специалиста, умеющего не только крошить кирпичи и кости, но и знающего на теле все болевые и парализующие точки.
Противодействие только распаляло его азарт.
Стоя на коленях над уже беспомощной жертвой, он расстегнул пряжку и потянул вниз ее узкие замшевые брюки.
И вдруг что-то необычное увидел в распахнутых от ужаса и отчаяния глазах Аллы.
Привыкший реагировать на малейший признак опасности, охранник обернулся.
К нему подходила, призывно улыбаясь и протягивая руки, рыжеволосая красавица, куда более соблазнительная, чем распростертая на полу Алла, притом совершенно обнаженная и с формами, от которых захватило бы дух у самого Рубенса…
Понять, что никого из посторонних здесь быть не могло, и даже попытаться вскочить, потянувшись к оружию, охранник не успел; инстинкты, начав действовать, всегда тормозят благоприобретенные навыки… Пары секунд ему не хватило. Впрочем, сейчас скорость его реакции не имела никакого значения.
Вера сомкнула ставшие каменно-твердыми пальцы на горле врага.
Оттолкнув от себя обмякшее тело, она жестом предложила едва владеющей собой Алле застегнуть пояс и вернуться на диван.
Говорить в этом воплощении она, естественно, не могла, но написала все, что нужно, на экране телевизора, напрямую подключившись к входному контуру.
…Мы видели, как Аллу вывели из двери бункера под конвоем двое автоматчиков. Еще четверо блокировали ближайшие подходы к вертолетной площадке.
Свистя турбинами, вертолет поднялся вверх и взял курс на юго-запад.
— Теперь все будет нормально, — сказал Артур, возвращаясь в свое тело. — Я знаю, куда они летят. Можно ехать не спеша, тут недалеко, и времени у нас хватит.
Следом за ним ожила Вера. Впервые я услышал и ее голос.
— Лучше бы нам поторопиться. Алла долго не выдержит…
…Наконец-то я убедился в правильности своих самых первых подозрений. Аллу привезли на виллу Майкла.
Я знал, что при попытке ее освобождения могут быть жертвы. Слишком много всего случилось, чтобы они отдали ее без боя. Но мне этого очень не хотелось. И я, несмотря ни на что, надеялся на… Ну, пусть не на дружеские чувства, а хотя бы на здравый смысл Панина.
С детства у меня сложилось мнение, что любой человек способен принять правильное решение, если ему все как следует объяснить. Не скажу, что всегда оно подтверждалось, но все же…
Потому и попросил своих спутников до поры оставаться в машине, а сам пошел к воротам виллы.
Майкл встретил меня радушно, однако в его улыбке прочитывались недоумение и растерянность. Его эмоции я теперь ощущал, как собака запахи.
— Ты?.. А мне сказали, что произошла трагическая случайность…
— Как видишь, слухи оказались преувеличенными. Что же касается случайности… Мне показалось, совсем наоборот, все было тщательно спланировано. Надеюсь, хотя бы здесь в меня не будут стрелять без предупреждения?
Мы сидели в его кабинете, совсем как три дня назад, и вполне можно было подумать, что ничего не произошло, мы по-прежнему довольные обществом друг друга старые товарищи, вот только руки Панина, когда он наклонял над стаканом бутылку виски, заметно дрожали. А я был на удивление спокоен.
— Как ты можешь так говорить? В моем доме… Здесь, кроме нас, никого и нет. Лучше расскажи, что все же произошло? И вместе подумаем, как быть дальше. Мне вчера позвонили, сказали, что ты нарушил договоренность, устроил засаду, ну и в возникшей потасовке… И ты ведь действительно подсунул пустой кристалл?
— Для точности — я никому ничего не подсовывал. Мало ли что могло быть в карманах… моего трупа. Я же сказал, что товар — в обмен на Аллу. Но твои друзья выбрали самое, на их взгляд, простое решение. Теперь, сам понимаешь, ставки изменились…
— Подожди… Разве ты не видишь — меня сейчас не это интересует. Когда я узнал, ну… о тебе… я сразу сказал, что рву с ними всякие отношения. Чтобы на меня больше не рассчитывали. Но как же тебе удалось спастись?
— Пусть это будет моей маленькой тайной. Игра пока не окончена. Я не зря говорил, что вам пора думать не о барышах, а о собственных шкурах. Сколько там по американским законам набегает по совокупности? Позвони адвокату, проконсультируйся. Тебе, кажется, тоже кое-что светит. За соучастие… или сразу как организатору.
Он неприятно оскалился.
— Уж тут я совершенно ни при чем. Единственно, в чем я признаю свою вину, так лишь в том, что поделился твоей историей с несколькими людьми… С которыми ты, кстати, согласился вступить в сделку. А что было после…
— Ну-ну, старик, зачем так уж скромничать? Не просто поделился. Я только сразу не понял, чего они так загорелись… Ты им выложил, о чем мы с Аллой в самолете говорили, то есть навел на мысль, соучаствовал в похищении, выступал посредником при шантаже, всеми силами старался передать меня в их руки, знал и не сообщил в полицию минимум о двух тяжких преступлениях — похищении и убийстве, — опять же, если только не сообщил, а не сам участвовал… Не так уж и мало…
Он заметно сник. Его мясистая физиономия утратила тонус, приобрела бабьи черты.
Я решил его немного подбодрить.
— Но все не так и плохо. Я ж тоже не мальчик и не ангел, само собой. Можно как-то договориться, раз уж… Правда, теперь исключительно на моих условиях…
Я обошел вокруг, затягивая паузу, стал перебирать бутылки на его столе с доской из черного кварца, смешал себе жуткий коктейль, попробовал его и выплеснул в кадку с пышным лимонным деревом.
— Условия, скажем, такие… Пять миллионов за моральный ущерб после возвращения Аллы — в целости и сохранности, разумеется, ну а потом, в цивилизованной обстановке и в присутствии моих адвокатов и консультантов, можно будет вернуться к первоначальному раскладу… Понимаю, с моей стороны все похоже на совершенно неуместное толстовство, однако… Люди мы не чужие, воспоминания об общем боевом прошлом как-то сближают… Других компаньонов еще искать и искать, а вы люди денежные и в курсе проблемы. Свою заинтересованность подтвердили вполне убедительно…
— Игорь, — ответил мне Панин. — Ты все время переоцениваешь мое участие в этом деле. Я тебе уже поклялся — моя роль почти такая же случайная и… глупая, как и твоя. Я ничего не могу решать сам. Я передам твои предложения. Надеюсь, ты не блефуешь и тебе будет чем подкрепить свою позицию. Здесь не любят, когда берут на арапа. Ты сможешь доказать в суде, что все было так, как ты говоришь? Против тебя выступят лучшие адвокаты, масса безукоризненных свидетелей, да, наконец, каждый твой шаг уже нейтрализован соответствующими, документально подтвержденными фактами, зафиксированными полицией… Боюсь, что и Алла даст показания не в твою пользу…
Чего-то в этом роде я от него ждал. Конечно, за прошедшее время у них была возможность подстраховаться. Хотя после моей убедительной смерти они не могли не расслабиться… А если наоборот? Вот черт, вдруг сообразил я, ведь в полицию еще утром должен был поступить сигнал о том, что найден труп убитого постояльца… А раз его не было?
— И тут ты прав, сын мой, — процитировал я царя Соломона. — Только ведь все равно тебе будет хуже всех. Ты слышал, что даже выстрел в упор меня, оказывается, не убивает? А вдруг я бессмертен? С тобой во всяком случае успею посчитаться… И от виллы твоей один дым останется. А, дружок?
Я сделал движение, будто собираюсь протянуть через стол руку. Панин взвизгнул и стал оседать, стараясь спрятаться под столешницу.
В зеркальной стенке шкафа я уловил движение за моей спиной, оттолкнулся ногой от тумбы, крутнулся в вертящемся кресле и навскидку трижды выстрелил в появившегося из-за портьеры человека, уже поднявшего ребристый ствол плазменного деструктора.
Такая штука спалила бы меня, невзирая на браслет: инструкция ведь и предостерегала от одномоментного полного разрушения организма… Да заодно и Панина. На нем тоже, выходит, крест поставили.
Серебряные, приготовленные для Артура пули швырнули неудачливого убийцу на ковер.
А я уже стоял на коленях за креслом Майкла и упирал ствол пистолета в его жирный бок.
— Никак, сволочь, не успокоишься? — прошипел я, приходя в настоящую ярость. — Прикажи всем, кто тут еще есть, выходить и бросать оружие… Или через пять секунд стреляю…
И, клянусь, в тот момент я не шутил. Почти наверняка выстрелил бы.
Панин, колотясь от озноба, подчинился, и еще два вооруженных типа появились из-за драпировок.
— Лицом к стене, руки за голову…
По моим подсчетам, оставался еще один, видимо, непосредственно охранявший Аллу. Если в доме не было других охранников, кроме прилетевших с ней.
— Ствол будет у тебя под ребром, пока сюда не приведут Аллу. Кончай думать об интересах фирмы. Подыхать придется лично тебе. Если твои идиоты считают иначе — тем хуже… И прикажи открыть ворота, там ждут мои ребята…
…Когда в холл вошли Андрей и Артур, я разжал сведенный на спуске палец. И первым делом решил взглянуть на валяющееся с раскинутыми руками тело. На его счастье, карбоновая кольчуга под пиджаком выдержала. Но полутонные удары пуль основательно вышибли из него дух. Только минут через десять он начал стонать и шевелиться.
— Пригласишь сюда кого-нибудь из главарей? — поинтересовался я, когда Алла уже была с нами, медленно приходя в себя после пережитых потрясений. Мне хотелось обнять ее, успокоить, но времени совсем не было.
Панин, убедившись, что ни стрелять, ни бить его я не собираюсь, отрицательно мотнул головой.
— Ну, твое дело. Сам будешь выкручиваться. Глядишь, еще тебя потом и обвинят… В сговоре со мной. А что? От тебя и этого ждать можно. Загадочная славянская душа, непредсказуемая и коварная…
Он внимательно следил за моими зигзагообразными перемещениями по комнате, видимо, пытаясь понять, как следует трактовать эти рассуждения. А я просто давал выход чувствам. И — вот что забавно — не испытывал больше к нему ненависти. Злость была, но несколько благодушная, вроде как на неразумного ребенка, сдуру натворившего бед, благополучно, впрочем, разрешившихся.
— Как, Алла, этот толстый придурок тебя не обижал?
Она мотнула головой.
— Нет. Я его и не видела ни разу с тех пор, как мы уехали. Со мной все время занимался тот молодой профессор…
— Гендерсон, — с готовностью подсказал Панин. — Его назначили исполнительным директором.
— А самый главный кто? — спросил я.
— Джильола, жена Абрамовитца… — ответил Панин. — Она все придумала, Джильола Ревелли, миллиардерша, все тут так или иначе у нее в руках…
Мне осталось только присвистнуть. А я, дурак, на старичка ставил. Что значит стереотипы! Психолог из меня…
— Ну бог с вами, разбирайтесь сами. Только передай очаровательной синьоре, что вот это как раз знаменитый Артур и есть. Если что — он с удовольствием нанесет ей визит. Как он любит — в самое неподходящее время. Почему и советую вести себя очень тихо. А теперь, значит, так. Мы сейчас поедем. Куда — наше дело, тебя прихватим с собой для вящей безопасности…
— Не надо, — Артур впервые вмешался в разговор. — Я здесь с ним побуду, а после вас догоню…
Наверное, так действительно будет лучше, вот только бедняге Панину лишние переживания. Шутка ли, наедине с настоящим зомби остаться, на уединенной вилле…
— Договорились. Теперь дальше. Вопрос о компенсации остается в силе. Хотя ставки снова меняются. Десять миллионов ты платишь мне сейчас, а уж потом с коллегами промеж собой разбросаете, на паритетных началах, в меру вклада каждого. Сам понимаешь, твое неконструктивное поведение непосредственно влияет на финансовую сторону…
Панин без звука полез в сейф.
— А кстати, где все наши записи?
— Не знаю. Гендерсон забрал. — Майкл достал из сейфа несколько кредитных карточек, вложил в компьютер. — Какой у тебя счет?
Я протянул ему свою визитную карточку на предъявителя.
— Ободрал ты меня как липу, — печально сказал Панин, глядя на дисплей.
— Ничего, зато у вас останутся все материалы. Даст бог — сумеете воспользоваться. Желаю успеха.
И тут меня позабавила Алла. Порозовевшая от коньяка, она подошла к Майклу, как-то очень проникновенно посмотрела ему в глаза.
— А это ведь великолепно подтверждает ваши слова. Насчет того, что если б Игорь был умнее, давно бы стал миллионером. Вот он и решил сделать вам приятное.
Я не сдержался и расхохотался совершенно беззлобно.
Да и сам Панин не сдержал улыбки. В общем, ему ничего не оставалось, кроме как радоваться. Отделался он удивительно для его положения легко… Небось не последнее отдал, а жизнь у него пока еще одна…
Глава 19
Казалось бы, теперь-то что мешало мне отвлечься от всего, что за эти дни случилось, перевернуть страницу и начать жить попроще, как большинство людей, достаточно разумных, чтобы наслаждаться настоящим, не горюя о несбывшемся и не заглядывая во все равно не представимое будущее?
Сбылась еще одна моя детская мечта — я иду путем старинных чайных клиперов на настоящем трехмачтовом паруснике. Вокруг «виноцветное море», пустынное, как в начале времен, под ногами плавно раскачивающаяся палуба, в воздухе витают пленительные запахи смолы и нагретого дерева, просоленных манильских канатов, кофе и пряностей. Последние, увы, не из трюмов, набитых колониальными товарами, а из приоткрытого камбузного люка, но так ли уж это важно?
Почти полный бакштаг выгибает тугие полотнища парусов, поскрипывают обтянутые ванты, и шкоты гудят едва слышно, в тональности контрабасных струн.
При внезапных порывах ветра точеные спицы штурвала упруго отдают в ладонь, но курс яхта держит великолепно, да и пятибалльный пассат настолько устойчив, что «Призрак» несется к зюйд-весту, словно по рельсам, свободно делая четырнадцать узлов.
В положенное время сдвоенные удары рынды отмечают, что еще полчаса прошло и недалек конец вахты.
Три прелестные женщины оживленно беседуют под кормовым тентом, и взгляд, отрываясь от картушки компаса, надолго задерживается на их загорелых телах.
И главное — все так и есть на самом деле. Несмотря на несколько нарочитую красивость этой сцены.
Когда, чуть слышно работая моторами, «Призрак» выбрал якоря и над его мачтами проплыли фермы моста Голден-Гейт, в борта плеснула первая океанская волна, а огни Сан-Франциско слились за кормой в мутное электрическое зарево, я ощутил не то чтобы облегчение, а истинную свободу. От страха, от ответственности за Аллу, от финансовых, если угодно, проблем.
Пока Андрей готовил яхту к выходу, я посетил несколько припортовых банков и сначала перевел полученные от Панина миллионы в абсолютно анонимные золотые сертификаты, а потом половину разменял на десять пятисоттысячных кредитных карточек на предъявителя.
Теперь при всем желании мой старый друг не сможет аннулировать сделку, а главное — выследить меня. В том, что первым же его побуждением будет именно это, я не сомневался ни на грош и знал, что с его возможностями такая операция займет буквально минуты. Хорошо, что Артур остался его докарауливать.
О цели нашего плавания мы не говорили. Да мне думать о будущем не слишком и хотелось. Куда бы мы ни проложили курс, до ближайшей земли как минимум две недели ходу. Достаточно времени, чтобы разобраться в своих намерениях и желаниях.
Ну а пока — все прелести хорошо организованного южного круиза. Оправдывающий свое название океан, приятная компания, трюмы, набитые провизией, что позволяет Ирине баловать нас кулинарными изысками всех веков и стран, рыбалка прямо с борта и купание, особо щекочущее нервы, потому что под ногами пятикилометровая глубина и легкий риск внезапного появления акул или барракуд. Затягивающиеся за полночь застолья при луне и долгие, неспешные беседы обо всем, что может прийти в голову не обремененным повседневными заботами людям.
Нет, тут я, конечно, слегка приукрашиваю действительность. Заботы были. Прежде всего меня беспокоило состояние Аллы. Стресс для нее, прожившей почти тридцать лет «на солнечной стороне жизни», не привыкшей даже и к любовным неудачам, оказался слишком силен. Трагедия на острове, и та потрясла ее меньше, чем произошедшее во Фриско. Предательство так ей поначалу понравившегося Панина, похищение, подземная тюрьма, страх смерти, попытка изнасилования, встреча с подругой-покойницей — многовато за три дня для привыкшей лишь к победам и всеобщему поклонению женщины. Вот она и сломалась. Смотреть на нее было тяжело, и здесь не мог помочь даже волшебный новиковский браслет, поскольку психические травмы он лечить не умел. Надежда у меня была лишь на Ирину, на ее ласковую и деликатную психотерапию. Ну и на время тоже.