Олаф немного наклонился вперед на полусогнутых ногах, чтобы подсечь первого, кто подойдет. А потом уже Жизнеродящая в помощь. Летта со свистом дышала за спиной. Гоняла ли она кого-нибудь в своей жизни, кроме назойливых насекомых и мышей? Он не успел додумать последнюю мысль до конца... И не понял, что именно произошло.
Сначала послышался хруст, словно обломилась ветка. Потом закачалась земля под ногами, заставив моментально повернуться, и присесть, прижав к себе девушку. Все вокруг заволокло мраком. Невозможно стало разглядеть что-то даже в паре локтей. Мгла поглотила весь караван работорговцев, наемников, Востова и его прихлебателя, небо, лес, поляну, красоты Лесной Заманницы. Разрывающий барабанный перепонки гул несся одновременно отовсюду, пригибая к земле. Наверное с таким звуком сотрясаются горы, или сдвигаются недра, втягивая в себя океаны и порождая скалы. А потом гул и рокот сменились воплем. Не человеческим и не звериным. Пропитанным тоской и ужасом перед открытыми вратами в самое логово Мракнесущего. И, вероятно, хорошо, что не было видно, чья глотка производит вопль такой силы и напряженности. Дойдя до какой-то точки и оборвавшись на непереносим визге, он уступил место протяжному мученическому стону.
После вдруг стало невероятно тихо. Молодые люди очутились в столбе света, затянувшем их в себя, подобно янтарной капле. Юноша глянул на спутницу. Летта выглядела ошарашенной. Молча и с большой опаской вытянула вперед руку: каменная поделка камнежорки - маленький цветок со стеблем - превратилась в крошево.
- Я, - губы девушки дрожали и не слушались, - я сама не знаю, как это все... Что это все...
- Тихо, - Олаф гладил ее по спине, по плечам, по бледным щекам, - тихо, Летта. Кажется, не зря эти замысловатые камушки не прельщают торговцев.
Все их слова казались тягучими, и вязкими. Голоса стали ниже и глуше. Столб света рассеивал их и поглощал.
- Я так испугалась. А он, словно живой, прыгнул мне в руку, - все повторяла и повторяла Летта.
Юноша порылся одной рукой в своем кармане и достал другой подарок жителя скал. Прозрачный изначально шарик был наполнен яркими всполохами и беспрестанно пульсировал и дрожал, как живой.
- Кажется, эти штуки идут в паре, - пробормотал проводник, и бросил его на землю.
Темнота стала спадать. Сначала мелким пеплом, оседающим слишком медленно, а потом крупными черными хлопьями. Потерянный мир - возвращался. Со всеми красками и запахами. Со всеми своими привычными звуками.
Молодые люди стояли в кольце выжженной докрасна земли. Беспощадный огонь уже потух, но оставил после себя страшные следы. Тела Востова, его тощего прихвостня и четверых наемников лежали в немыслимых позах. Одежда на них истлела, а кожа полопалась и слезла. Смерть их была мучительной и жестокой, как и поступки, творимые ими.
Страшный пожар не распространился далеко. Все повозки, кибитки и клетки остались неприкосновенными. И Мракнесущий пригласивший в свои чертоги шестерых злодеев, не коснулся своим дыханием более никого. Даже мул Востова и ослик тощего не пострадали. Животные, видимо в какой-то момент скинувшие седоков, теперь как ни в чем ни бывало, паслись за пределами выгоревшего круга.
Все рабы сгрудились одной толпой и с безмолвным ужасом взирали на случившееся. От несчастных людей пахло прелой листвой заброшенного сада. У них не хватало собственной воли -поверить в нечаянно обретенную свободу и оценить все правильно. Им было страшно видеть, что столб огня, полыхавший еще несколько мгновений назад, вдруг осел и выпустил из своего чрева живыми и здоровыми молодых людей, заинтересовавших хозяина.
Сонные надсмотрщики, повылезавшие из своих повозок, и упавшие на коле прямо там же, трясущимися губами читали все известные им молитвы и заговоры. От них за версту разило паникой. Наказание, постигшее их собратьев, казалось им лишь отложенным на время, а не отмененным насовсем. Наемники были готовы признать молодых людей воплощениями Жизнеродящей и Мракнесущего, либо какими-то новыми богами, досель не известными смертным. Потому что никто из обычных людей не смог бы избежать смерти в недавнем пламени, столбом вознесшемся до небес.
Олаф тряхнул головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. Прокашлялся и крикнул:
- Разбирайте свое добро и уходите! Отныне только ваша воля правит вашей жизнью! - его голос, вне столба света, вновь обрел прежние тони силу.
Люди, будто разом очнувшиеся от своего оцепенения, зашевелились. Рабы сбивали свои цепи, забирали из повозок нехитрое добро, маленьких заплаканных детей и расходились в разные стороны. Мало кто норовил задержаться, хотя бы для того, чтобы объединиться в группы по два-три-четыре человека или поймать пасшегося мула или ослика. Вновь обретенная воля гнала недавних невольников подальше от этого места, где они не принадлежали сами себе. Они спешили, получив разрешение самих небес.
Бывшие надсмотрщики вставали с колен. Не сговариваясь между собой, скидывали свое оружие в одну кучу, как раз рядом с нарядной повозкой своего бывшего хозяина. И, перебрасываясь напоследок между собой редкими скупыми фразами, уходили прочь. Теперь всем этим людям оказалось нечего делить и доказывать что-то друг другу. Их ничего не связывало. Даже хорошо не зная эту породу, можно было предположить, что случайно встретившись где-то на задворках Империи, они сделают вид, что не знакомы и отведут взгляд.
Вскоре все обезлюдело. На поляне из живых остались лишь Летта и Олаф. О том, что недавно здесь проходил караван, напоминали только голые повозки и кибитки. Они стояли одинокие, закрытые, как внезапно ослепшие глаза.
- Никогда не слышал о таком диве, - пробормотал Олаф и посмотрел на Летту.
- Я тоже. Но, думаю, нам очень повезло, - прошептала она.
- Думаю, впредь я поостерегусь взять в руки камнежоркину поделку, - смог найти силы, чтобы улыбнуться, юноша.
- Лучше не ходите вслед за упрямой девицей, принесенной к вашему порогу ветром, - в тон ему произнесла девушка.
Она отводила взгляд от останков и пахла чем-то непонятным, смешанными эмоциями: облегчением, стыдом, раскаянием, печалью.
- Пойдем? - шепнула едва слышно.
И Олафу показалось совершенно понятным, что девушка предлагает не поспешить вперед по дороге, а проверить, нет ли в кибитках кого-то, кто еще не осознал до конца своей свободы. Парень согласно кивнул. Сделал осторожный шаг. Угли не только не давали тепла, но даже холодили ноги через обувь.
Выбравшись из круга, молодые люди поочередно подходили к каждой кибитке. Проводник распарывал дверные полотнища кинжалом. Но внутри обнаруживался лишь какие-то бесчисленные тюки, утварь и предметы обихода, накапливаемые, видимо, для продажи или для отвода глаз.
- Кажется, действительно, никого? - радовалась Летта. - Все ушли. Представляете, мы вернули свободу этим людям! Они вернутся домой, к своим семьям.
- И однажды расскажут о нас в какой-нибудь сказке. Хорошо же, - вторил с улыбкой Олаф.
- Смеетесь, да? - она сделала вид, что обиделась, но в ее глазах горели шутливые червоточинки, совершенно преображая взгляд.
Полог последней кибитки был уже откинут. Теперь очередь дошла до богатой повозки хозяина. Внутри оказалось неожиданно пусто. Только пушистый ковер, брошенный на пол, и куча тряпья в дальнем углу. Вроде бы ничего необычного. Однако в нос лез какой-то не связанный с эмоциями сладковатый тягучий запах. И если бы не он, можно было не продолжать поиски.
Летта, видимо, почувствовала его тоже и проскользнула вперед. Разворошив рукой тряпьё, извлекла небольшой сундучок. Открыв крышку, молодые люди обнаружили обложенные мягким материалом склянки, заполненные жидкостями разных цветов и небольшой граненый флакончик, от которого и исходил привязавшийся к Олафу запах. Плескавшаяся внутри субстанция была густой, рубиново - красной, будто кровь.
- Что это? - заинтересовался юноша. - Упомянутый дурман?
- Не думаю, - протянула девушка, открыла крышку и понюхала, потом задумалась, нахмурила белесые брови и наморщила лоб, словно пытаясь вспомнить что-то полузабытое.- Мне знаком этот запах. Я не уверена, но он как-то связан с моей матерью. Кажется, она поила меня чем-то похожим в детстве.
- Зачем? - удивился парень.
Летта пожала плечами:
- Возможно, это лекарство, а я была в тот момент больна? -она зажала в руке флакончик и, молча, выскользнула на дорогу.
Олаф закрыл сундучок и взвесил его на руке. Лишняя поклажа, конечно, им нужна не была, но мало ли что могло оказаться полезным из этих отваров. Возможно, в знающих руках они покажутся настоящими бесценными сокровищами, и бросать их посреди дороги - неосмотрительно. В конце концов, вес находка имела не большой. Последний аргумент во внутреннем монологе оказался решающим. Юноша схватил сундучок и выскочил следом за Леттой.
Она все принюхивалась к содержимому флакончика. Теперь в ауре ее запаха преобладали нотки печали и сомнения. Олафу хотелось как-то ободрить спутницу, но, как назло, в голову ничего не лезло.
- Сколько нам еще идти? - спросила девушка.
- Завтра вы увидите Темьгород, - пообещал Олаф, глядя в ее усталые глаза. - Но пообещайте мне, что не будете принимать поспешных решений.
Летта кивнула и опустила флакончик в карман плаща. Видимо, именно там хранился превратившийся в пыль каменный цветок. Юноша непроизвольно передернулся, лишний раз осознав, какие страшное оружие оказалось в их руках и удивился то ли проницательности, то ли предусмотрительности его создателя - камнежорки, обезопасившей их другим своим даром.
Подхватив оставленные вещи, молодые люди тронулись в путь. Дорога тянулась ровной лентой, в какой-то момент, слившись с выложенным брусчаткой трактом. В этих местах уже можно было встретить случайного прохожего, спешащего по своим делам. И даже, наверное, запряженную повозку. Происшествие с работорговцами, Заоблачный Путь, привал с душком и пещера с останками недоеда казались делом давно минувших дней, почти страшной сказкой. Не верилось, что все это могло произойти в цивилизованной Империи.
Молодые люди шагали, молча, внутренне сосредоточенные на своих мыслях. Но это не отдаляло их, а сближало. Особое родство не нуждается в бессмысленной болтовне или глубокомудрых разговорах. Оно выражается именно в молчании. Когда никто даже не подумает, что за ним прячется неприятие, цинизм и гордость. Когда тебе комфортно и спокойно.
А что Летта разделяет чувства Олафа, он ощущал по свежему запаху родниковой воды, плещущемуся от нее. Она бросала на проводника благодарные взгляды и все прибавляла и прибавляла шаг. Почему-то эта спешка ужасно досаждала юноше. Олаф не жалел ни мгновения, что пошел вслед за Леттой. Что, возможно, потерял работу и жилье. Почему-то впервые за много лет чувство вины, гнавшее его подальше ото всех людей с их бедами реальными и выдуманными, отступило и забылось. И даже дар, так досаждавший всегда юноше, не мешал. Ароматы эмоций внешне бесцветной спутницы были богаты и радовали, как ребенка долгожданная игрушка. Но было невыносимо осознавать, что путь подходит к концу. Что Олаф так и не нашел аргументов для того, чтобы заставить девушку передумать хоронить себя в Темьгороде. Возможно ли, что их просто не было, или она намеренно что-то утаила?
А Темьгород оказался даже ближе, чем юноша ожидал. Белая городская стена вырисовалась в сгущающихся сумерках. Ворота были уже закрыты по причине позднего часа. На смотровых вышках один за другим зажигались фонари. Снизу не было видно часовых, но, наверное, при большом желании, можно было докричаться, они бы открыли запасную калитку и впустили путешественников, как в любом другом городе.
Однако Олаф был готов поклясться, что ни у него, ни, как ни странно, у его спутницы, такого желания не возникло. Она запахла горечью тревоги и сомнения. Это обрадовало юношу.
Летта остановилась и схватила его за руку.
- Подождите! Я не хочу туда, - шепнула девушка, замолчала на краткий миг, заставив сердце проводника пропустить удар, а потом добавила, - затемно. Доброе дело начинают с утра, а не с ночи, не так ли?
Юноша вздохнул. Пожал плечами. Он никогда не поднимал руку на более слабых. А вот Летту ему хотелось потрясти хорошенько, как грушу. Авось, вытрясется все глупое упрямство. Только разве кому помогало насилие?
- Тут должен быть домик, - сказал сухо.
- Чей?
- Да, ничей. Разве вы не знаете?
Она помотала головой.
- Неподалеку от ворот каждого имперского города стоит такой домик. В нем чисто, всегда есть сменное белье, вода и хлеб. Каждый, кто хочет, как вы, начать новую жизнь с утра, может остановиться там, на ночлег, в оплату оставив то, что не хочет брать с собой дальше. И взять то, что ему понадобиться.
Летта пытливо глянула на рассказчика. Закусила губу, задумавшись. Олаф не торопил. Не отнимал руки. И не отводил взгляда.
- Там должно быть масса ненужных вещей?
Он пожал плечами.
- Идем, - решилась, наконец, девушка.
- Куда?
- В ничей домик, конечно.
Олаф понимал, что отсрочка длиною в ночь - мало что даст, но настроение улучшилось, а в душе появилась надежда.
Молодые люди сошли с дороги и прошли немного в сторону. Дом ждал их в тени огромных деревьев. Стоял, слегка накренив крышу, будто приглядываясь к незнакомым странникам. Он не выглядел необжитым и заброшенным. Казалось, чья-то рука хоть и временами, небрежно, но приводит его в порядок: дверь не скрипнула, с порога дохнуло пищей и теплом, по углам зажглись светляки, освещая единственную довольно большую комнату, в мойке копошились мыльники, готовые привести в порядок одежду гостей.
В доме нашли свое пристанище довольно разномастные вещи. Бывшие их хозяева имели неодинаковые достаток, происхождение, возраст и вкус, но, как ни странно, не возникало ощущения разброда. Или, напротив, искусственного отбора. Выдолбленная домовина тут соседствовала со старинной резной колыбелью; горка нехитрых дешевых побрякушек с настоящими произведениями из драгоценных металлов и камней; лубочная дешевая картинка с искусно выписанным портретом; тряпичная затасканная кукла с изящной коллекционной игрушкой. В стремлении начать новую жизнь, люди безжалостно оставляли напоминание о старой. Словно пытались откупиться от бед и купить будущее благополучие.
Из мебели в доме стояли только стол, несколько стульев и лавка с периной у стены. Чистое белье лежало стопкой в изголовье, надо было лишь застелить. А в углу примостился навесной умывальник, полный воды.
Летта, как и на станции, сначала поклонилась изображению Жизнеродящей, и лишь потом сняла плащ, перекинув его через прибитую почти под потолок перекладину. Поплескала руки в бадье с водой, умыла лицо. Принялась с любопытством оглядываться по сторонам, изредка прикасаясь к какой-нибудь вещи. Олаф подобного удивления не испытывал. Проводник встречал ничьи домики и в иных землях. Не имевшие ни одного хозяина они, тем не менее, были похожи, словно в них рано или поздно оказывались одни и те же люди. В них обитал какой-то свой незыблемый дух временного, но и одновременно постоянного пристанища.
После легкого ужина девушка расшнуровала ботинки и примостилась на лавке, оставляя место и для юноши. Но он выудил из огромного незапертого сундука скатанный соломенный тюфяк, накрыл его простыней и растянулся с блаженной улыбкой, всем видом показывая, что подобное наслаждение не променяет ни за что. Летта не стала спорить и легла свободнее. Наверное, впервые с начала своего путешествия она заснула скоро и крепко.
Олафу же не спалось. Он, отчаявшись приманить сон, тихонько поднялся со своей лежанки. Неслышно побродил по комнате, а потом шагнул за порог дома. Присел у двери на корточках, поеживаясь от ночной прохлады и отмахиваясь от налетевших насекомых. В голове безостановочно прокручивались разговоры с Леттой. Как она появилась на его станции, буквально принесенная ветром, как она усыпила вечным сном недоеда, как терпеливо ждала на привале и рассказывала моменты своей жизни или сказки. Юноша пытался найти хоть какое-то решение, способное остановить ее. Если просто начать уговаривать остаться, толку, знал, будет мало. Может быть, рассказать о том, что он увидел в дупле дерева? Что в полумраке Летта выглядела утонченной красавицей. Но не показалось ли все? Не было ли просто следствием усталости?
Теплое непонятное чувство, вызванное воспоминаниями, томило душу, печалило и радовало одновременно. Оно не было знакомо Олафу. Но одно он понимал совершенно точно: ему будет легче расстаться с Леттой, если он будет знать, что она счастлива. А в таком месте, как Темьгород - счастливым быть нельзя.
Юноша вздыхал, маясь невозможностью решить проблему. Опять он решил помочь тому, кто не желает, чтобы ему помогали? Наконец, прихлопнув особо надоедливого кровососа, Олаф поднялся на ноги. Ни звезды, ни луна, ни свежий ветер не могли помочь найти верный ответ, значит, не было нужды кормить своей кровью мошкару.
И в этот момент Летта страшно закричала. Будто все страхи прошедшего дня вернулись к ней под покровом ночи и незваными гостями вошли в сон. Юноша распахнул дверь и метнулся к своей спутнице. Она беспокойно, вся в испарине, ворочалась на своей постели. Подушка слетела на пол из-под головы девушки, одеяло сбилось с одну кучу в ногах. А сама Летта, вся во власти кошмара, кричала и звала Олафа, родителей, кого-то, чьи имена юноша слышал впервые.
Он склонился к ней, пытаясь разбудить. Но девушка не реагировала ни на слова, ни на прикосновения. Ее глаза скользили под веками, руки не могли найти себе места, а грудь тяжело вздымалась. Похоже, у Летты началась лихорадка. Ее знобило и трясло. Тяжелый бред прекратился, но начался кашель, чередуемый со стонами.