Навстречу нам выскочила босоногая, сплошь в веснушках девочка со смешно торчащими косичками. Замерла и уставилась на нас, раскрыв рот, словно мы были не простыми монахами, а оборотнями в рясах.
По правде говоря, именно так я и ощущал себя в тот момент. Чего не скажешь о моем приятеле.
– Мир и благополучие этому дому, – благостно сказал Грош. – Дочь моя, не найдется ли здесь приюта бедным странникам?
– Чего? – Девочка удивленно шмыгнула носом.
– Пожрать да поспать бы! – буркнул Грош своим обычным голосом.
– А! – Девочка расплылась в улыбке, демонстрируя на удивление кривые зубы. – Это можно! Я мамке скажу! А вы проходите пока туда, в трапезную! Там вас накормят!
– Спасибо тебе, добрая душа! – прослезился Грош.
– А не стесним ли мы других постояльцев? – как бы невзначай поинтересовался я.
– Не! – Девочка помотала косичками. – У нас постояльцев-то – лишь двое рыцарей да слуги ихние…
Мы с Грошем удовлетворенно переглянулись.
Вошли в трапезную и незаметно пробрались к ближайшему столу. Нельзя было допустить, чтобы наше здесь появление хоть как-то походило на злополучную для рыцарей встречу с юродивыми.
Впрочем, пока что мы были здесь одни, если не считать могучей женщины, неторопливо подошедшей к столику.
– Здравствуйте, святые отцы! – сочным низким голосом сказала она. – Что-то я не видела вас в местном приходе. Каким ветром занесло вас в наши края?
На этот раз я взял на себя роль главного лжеца:
– Шествуем мы по святым местам, добрая женщина. По поручению Церкви обходим святыни, выясняя, что уцелело после Великой войны…
– Да, эльфы, будь они неладны, немало наших земель испоганили, – сурово сказала женщина. – У меня самой и муж, и братья на той войне головы сложили. А были они лучшими в округе работниками…
– Упокой Всевышний их души! – сказал Грош.
– Одни девки на хозяйстве остались… – сказала женщина, остановив на моем приятеле долгий пронзительный взгляд.
Готов поклясться – она рассматривала Гроша, отнюдь не лучась благочестием. Мой взгляд невольно опустился на ее фривольно приоткрытую грудь. Та вздымалась высоко и часто, невольно гипнотизируя бедного монаха…
– Э-э… Нам бы перекусить чего, дочь… гм… моя! – запинаясь, сказал Грош.
– Да-да, конечно, – сказала хозяйка, расплываясь в улыбке. Она попятилась, словно боясь упустить нас из виду, и исчезла за дверью.
– Что-то мне не по себе, сын мой, – сказал Грош. – Сдается, меня только что возжелали.
– У меня такое же чувство, – признал я.
– Нехорошо! – строго покачал головой Грош. – Вводить во искушение духовное лицо – грех особый… Взять его, что ли, на душу?
Я вытаращился на приятеля. Тот задумчиво поскреб подбородок и сказал:
– Боюсь, слишком тяжел этот грех. Даже для меня, многогрешного. Фунтов двести мирянка весит, не меньше…
Мы скрючились, давясь от смеха.
В это время по трескучей деревянной лестнице принялись спускаться знакомые нам личности. То были слуги и оруженосцы благородных рыцарей.
Мы немедленно изобразили обреченное уныние, подобающее духовному сословию. В сторону слуг не смотрели нарочно – будто нас и не интересует постороннее присутствие.
– Эй, хозяйка! – развязно крикнул усатый оруженосец. – Принеси-ка нам пива!
Из дверей показалась монументальная женская фигура.
– Придется обождать! – заявила она. – Пока святых отцов не накормлю!
– Но позвольте… – попробовал было возразить один из слуг.
– Потерпите, ничего с вами не сделается! – отрезала хозяйка. – Ваши благородные господа всем довольны?
– Да, но…
– Вот и славно! А вы, прислуга, знайте свое место и ведите себя прилично! – грозно сказала женщина и повернулась к нам.
Тут же лицо ее обрело ласковое, почти материнское выражение.
– Простите, святые отцы, но эти слуги – такие негодники!
– Да уж… – буркнул я.
– Жизнь наша многогрешная… – задумчиво протянул Грош.
Намек на многогрешность жизни заставил хозяйку зардеться. Она бойко приговаривала что-то, расставляя на грубом деревянном столе тарелки и чашки, и грудь ее колыхалась перед нашими несколько ошалелыми физиономиями.
Слуги же взирали на нас с уважением – как будто бы нам прямо у них на глазах удалось приручить медведицу.
Одарив нас многозначительными взглядами, хозяйка наконец оставила нас.
Некоторое время мы с Грошем все еще обалдело пялились друг на друга. Затем чинно приступили к трапезе. Ловя на себе внимание слуг, как бы невзначай перебрасывались негромкими фразами.
– Устал я что-то с пути…
– А еще отцу-настоятелю про беду рассказывать…
– Да… Кто бы мог подумать, что такое случится…
– Видать, недоволен Всевышний нашей Церковью…
– Свят-свят… Молиться надо больше!
– Да куда ж больше! Все лбы себе порасшибали уже…
– А все-таки чудно это…
– Что – чудно?
– Что звезда с неба – и прямо на храм рухнула.
– И не говори, брат мой, – как мы только уцелели?
– Хорошо, что по нужде со службы отлучились. Грех, конечно…
– Грех был бы, если бы во время молитвы не утерпели!
– И то верно. Говорил – не надо было ту похлебку хлебать…
– Да уж… Но как звезда бабахнула – у меня сразу все как рукой сняло!
– Тише ты, миряне услышат…
Само собой, нам только и нужно было, чтобы до мирян донеслась суть нашего разговора. Не прошло и минуты, как усатый оруженосец уже подходил к нам – неуверенно, бочком.
– Здравствуйте, святые отцы, – неловко поклонился он.
– И тебе не болеть, сын мой, – хлебая наваристый суп, отозвался Грош.
– Можно присесть? – спросил он и, не дожидаясь ответа, присел на краешек лавки. – Случайно услышал, что вы видели, где упала звезда.
– А тебе какое до того дело? – с подозрением спросил я. – Нехорошо это – чужие разговоры подслушивать! Ступай себе с миром…
Нарочито равнодушно я принялся поедать жаркое с большой черной сковороды, макая в густую ароматную подливку кусочки свежего хлеба. Грош же отставил пустую миску, чинно вытер руки о рясу и принялся вгрызаться в зажаренную гусиную ножку.
Усатый невольно сглотнул, скосился в сторону своего все еще пустого стола.
– Ты голоден, сын мой? – чавкая, спросил Грош. – Не желаешь ли вкусить с нами этого божественного гуся?
Усатый помотал головой, будто стряхивая наваждение:
– Н-нет, что вы…
– Может, пива? – Я пододвинул к усатому кружку с густой пенной шапкой. Усатый, облизываясь, вытаращился на кружку.
– Не отказывайся, сын мой, – строго сказал Грош. – Раз послал Всевышний – грех отказываться!
Оруженосец снова скосился на товарищей и взял кружку.
Когда же хозяйка смилостивилась над слугами и принялась носить им пиво и закуски, усатый уже вовсю тянул нас за общий стол. Мы, ясное дело, отнекивались, пока, сломленные уговорами, не перебрались в компанию слуг.
Мы все ждали, когда в трапезную спустятся господа рыцари. Но те то ли отдыхали после тяжелого боя с виверной, то ли брезговали обстановкой и обществом. А потому нам пришлось переключиться на общение с менее взыскательной публикой.
Меж тем на столе появлялось все больше и больше пивных кружек, что пустели со стремительностью полета той самой виверны. Хозяйка уже не справлялась с доставкой хмельного напитка к столу добрых постояльцев, и ей принялась помогать знакомая нам веснушчатая девчушка.
Захмелевший усатый оруженосец, как оказалось, по имени Вилл, продолжал наседать на нас с расспросами:
– А правда ли, святые отцы, что падучая звезда принесла чудовище?
– Нет, добрый человек, про такое мы не слыхивали, – отвечал я.
– А правда ли, что там, где упала звезда, поселился такой страх, что смертные от него каменеют на месте?
– С чего ты это взял, сын мой? – сдувая с кружки пену, поинтересовался Грош. – Знаете ли вы, что братья-инквизиторы делают с болтунами за распространение подобных слухов?
– Не… – помотал головой усатый. – Откуда ж мне знать?
– Темнота! – заключил Грош, прихлебывая из кружки.
– Так что же теперь там, где звезда упала? – спросил усатый.
– Яма там. И весь наш несчастный приход, – скорбно ответил я, не сильно согрешив против истины. – Разрушило храм наш, одни руины остались. Видимо, за грехи наши ниспослана сия кара. Но, хвала Всевышнему, мы вдвоем уцелели. И теперь держим путь по святым местам, чтобы замолить грехи наши…
Меня внезапно посетила муза, и я принялся сплетать небылицы, облачая их к тому же в красивые поэтические формы. Конечно, местами путался и противоречил сам себе, но слушателей мало волновала правдивость моих слов – их забавляла увлекательность приключений и притягивала зловещая сущность известного небесного явления.
Меня внезапно посетила муза, и я принялся сплетать небылицы, облачая их к тому же в красивые поэтические формы. Конечно, местами путался и противоречил сам себе, но слушателей мало волновала правдивость моих слов – их забавляла увлекательность приключений и притягивала зловещая сущность известного небесного явления.
К тому же монашеская ряса добавляла авторитета моим словам, а избыток хмеля в головах слушателей притуплял рассудок, которого, впрочем, и не полагалось слугам по рангу.
Когда потребление пива плавно перешло в попойку, я с некоторым беспокойством услышал неожиданное заявление Гроша.
– А что, дети мои, не раскидать ли нам картишек? На интерес…
Ткнул приятеля в бок, прошипел:
– Ты чего, дурень, совсем сбрендил?! Какие еще карты? Ты же монах!
– Это ничего, что я монах! – заявил Грош, ловко, по-шулерски тасуя колоду и возглашая диаконским голосом. – Дети мои, не побрезгуйте игрой с бедным монахом, ибо никакой радости нет в скорбной монастырской жизни в ежечасных молитвах за ваши грешные души… Пять монет ставочка – кто желает?
Я понял, что друг мой уже изрядно пьян и остановить его не в моих силах. А потому вылез из-за стола и направился к двери, чтобы подышать свежим воздухом. Вышел на крыльцо, вдохнул вечерней прохлады, радующей после душного смрада трапезной…
– Куда же ты, святой отец? – донесся до меня томный женский голос.
Я затравленно обернулся. За спиной, ласково глядя на меня, стояла хозяйка.
– Такой юный, невинный – и уже монах… – с чувством произнесла она. – Небось не изведал даже скромных радостей жизни… Бедненький…
На меня надвигалась необъятная грудь, магнетически притягивая взгляд и в то же время вызывая панику.
– Ты чего, дочь моя? – неуверенно произнес я, пятясь к ступеням крыльца. – Оставь греховные мысли свои…
– А знаешь ли ты, как сладок он, этот грех?! – угрожающе проворковала она.
Я почувствовал себя загнанным зверем. Сделал еще один шаг назад и, споткнувшись, кубарем полетел с крыльца. Чудом не переломав кости, растянулся на пыльной земле.
– Ой! Ты не ушибся? – испуганно воскликнула хозяйка, спускаясь с крыльца. – Пойдем – я осмотрю тебя, смажу ушибы целебной мазью! На внутреннем дворе есть баня – никто и не узнает…
Упоминание про баню придало мне сил – я вскочил и помчался прочь, придерживая волочащиеся полы рясы.
– Постой! – разочарованно кричала вслед женщина. – Ты не знаешь, от чего отказался, святой отец!
Некоторое время я бродил по округе, боясь приближаться к постоялому двору. Но вдруг вспомнил про Гроша. Конечно, пьяные оруженосцы могли и не разглядеть в нем жулика, но стоило благородным рыцарям увидеть, как монах ловко уделывает в карты их простодушную прислугу…
Я вовсю припустил обратно. Через главный вход идти не решился, опасаясь встречи с любвеобильной хозяйкой. А потому решил пройти со двора.
Каково же было мое удивление, когда я увидел осоловевшего Гроша, выводящего под уздцы пятерку лошадей.
– Ты с ума сошел! – воскликнул я. – Нас же повесят за конокрадство!
– Тс-с! – пьяно сказал Грош. – Никакого конокрадства. Это мой честный… ик!.. выигрыш.
– Слуги проиграли тебе своих лошадей?! – изумился я.
– Грешен, сын мой, грешен… – кивнул Грош. – Наши благородные рыцари лишись сопровождения. Правда, боевых коней слуги продуть не успели…
– С ума сойти… – пробормотал я, с опаской оглядываясь по сторонам.
– А теперь поспешим, – сказал Грош устало. – Не ровен час – протрезвеют…
Да, приятель мой времени зря не терял – пока я во всю прыть бегал от навязчивых соблазнов, он сделал всю работу за нас двоих. Непросто придется привыкшим к удобствам рыцарям с пешими оруженосцами! Да и самим слугам теперь не позавидуешь…
Мы не без труда взгромоздились на лошадей – мешали рясы. Со стороны, наверное, зрелище представало комическое и богопротивное.
Так и двинулись рысью, ведя за собой еще трех привязанных скакунов, даже не веря свой удаче.
Заг довольно хихикал, слушая нашу историю. Мы встретились с ним на развалинах древнего языческого храма. Заг забрал лошадей, неожиданно подкинув за них несколько монет.
– Вы не перестаете меня удивлять своими придумками, – сказал вор, поглаживая по шее особо приглянувшуюся ему кобылу. – Ей-богу, если переживете всю эту историю – возьму вас в свою шайку!
– Спасибо за доверие, – вежливо сказал я. – Мы подумаем.
– Вот-вот, думать – оно никогда не мешает, – сказал вор и убрался прочь, уводя за собой трофеи Гроша.
Протрезвев, тот сам подивился собственной выходке:
– Эва, что я учудил! А ведь могли и сапогами затоптать! Друг Свидрик, ты в другой раз следи за мной: я как захмелею – у меня азарт просыпается неимоверный, ничего с собой поделать не в силах!
– Я заметил, – задумчиво отозвался я. – Однако это дело прошлое. А вот удалось ли нам остановить Ламберта?
Глава восьмая, в которой Ламберта одолевают сомнения, а друзья неожиданно поступают на службу
Ламберт был в ярости. Не очнувшиеся еще с похмелья слуги разлетались от ударов его крепких кулаков, как набитые соломой чучела. Доблестный рыцарь переворачивал столы и расшвыривал лавки, метал в стены пивные кружки, сопровождая свои действия крепкими, отнюдь не рыцарскими выражениями. Хозяйка невозмутимо следила за происходящим, сложив на груди руки и взглядом оценивая сумму наносимого заведению ущерба.
Слуги начинали приходить в себя и предпринимали попытки улизнуть с места побоища. Однако этим только усугубляли свое незавидное положение. Ламберт хватал провинившихся и с рычанием швырял через столы и лавки. При этом некоторые из потерпевших от рыцарского гнева проделывали в воздухе прелюбопытнейшие пируэты. Шлепаясь в лужи пенящегося пива, они стонали и молили хозяина о пощаде.
– Вот сволочи! – рычал Ламберт. – Дармоеды! Пропойцы! Дураки набитые! Я вам покажу, как имперское добро в карты проигрывать!
– Мы же не знали, как он играет! – вопил усатый оруженосец, удирая на четвереньках от гнева рыцаря и ловко увертываясь от летящей в него посуды. – Он про звезду рассказывал, мы хотели его вам показать! Думали – это простой монах…
– А с монахом, значит, в карты играть можно?! – орал Ламберт. – На что он играл с вами – на свою рясу?! Или на отпущение грехов?!
– Помилуйте нас, милорд! – рыдали слуги.
– А что мне даст это прощение? – устало произнес наконец Ламберт. – На кой вы сдались мне – без лошадей? Отрубить бы вам головы, чтобы не мучались…
– Пощадите! – взвыл усатый.
– …да марать о вас клинок нет никакого желания, – сказал Ламберт. – Значит, так: отправитесь пешком в столицу, к канцлеру, который снаряжал вас в путь. Сами ему все объясните…
– Нас же повесят… – всхлипнул усатый – За то, что господ бросили…
– Можете идти не спеша, – мстительно усмехнулся Ламберт.
Слуги, опасливо прижимаясь к стенам, прокрались к выходу.
Зато в центр вышла хозяйка.
– Славно гуляете, благородный господин, – с достоинством произнесла она. – Не хотите ли оплатить удовольствие? Или еще что сломать желаете? Глядеть на вас – одно удовольствие.
Ламберт непонимающе посмотрел на женщину. Затем кивнул и бросил в подставленную ладонь несколько золотых.
– Покорнейше благодарю, милорд! – Хозяйка удивленно вздернула брови и расплылась в улыбке. – Ежели пожелаете к своему удовольствию и дом поджечь – сочту за милость. Только предупредите заранее…
Стаффорд с любопытством наблюдал эту картину с высоты галереи, опоясывающей трапезную. Когда страсти наконец улеглись, он спустился вниз.
– Выходит, мы остались без слуг, мой благородный наставник? – поинтересовался Стаффорд.
– Боюсь, что так, – мрачно кивнул Ламберт. – Хорошо, что наших с тобой коней они не успели пропить. Мерзавцы…
– Сдается мне, непростые это были монахи, – заметил Стаффорд.
– Я тоже так полагаю, – сказал Ламберт. – Чую предательство, друг мой. Похоже, враги идут прямо по пятам. А потому давай не будем терять времени. Двинемся дальше. Теперь у нас развязаны руки – ведь мы совсем налегке!
И рыцари, рассмеявшись, обменялись рукопожатием.
У дорожного камня рыцари пришпорили коней. Привстав на стременах, Ламберт вгляделся в даль.
– Вот ее след… – проговорил он. – Проклятые юродивые отняли у нас уйму времени!
– Придется наверстывать упущенное, – сказал Стаффорд. – В галоп?
И крепкие рыцарские кони, медленно набирая скорость, загрохотали копытами по плотной земле. Рискуя загнать коней, Ламберт и его спутник уверенно мчались по следу, оставленному небесной гостьей.