Этот Совет собрали по просьбе Старого. Очень уж все пошло быстро и резко. И не совсем так, как он ожидал. Надо было подумать коллективно, посоветоваться. Поэтому на Совет пришли все командиры отрядов, старейшие хранители, помнящие бои за ворота, пришли учителя и оружейники. Двери — и основные, которые со стороны главного коридора, и задние — были закрыты и к дверям выставлены караулы из не менее чем трех человек. А чтобы никто не подслушал наверняка — из разных отрядов.
Старый по проходу между лавками прошел к задней стене, освещенной стоящей на столе большой лампой, повернулся к собравшимся, кашлянул в кулак:
— Я скажу для зачина?
— Говори, говори, Старый. Мы послушаем.
"Странно, — остановился в недоумении Старый. — Обычно гул голосов, обычно — общее приветствие, обычно — улыбки. А тут тишина. И только Петр почему-то говорит за всех".
— А что, Петро, ты теперь у нас за главного, что ли? — хитро прищурился Старый, изображая именно старого, слабого. — Или секретарем тебя избрали, пока я доплелся? Ась?
А сам внимательно рассматривал собравшихся, не понимая, что же ему не нравится в происходящем. Вроде, все как надо: сам созвал Совет, сам пришел, слово дали для того, чтобы в курс ввести. Но что-то не так. А что — уже некогда обдумывать. Пора говорить. Или опять пустая подозрительность? Кого и в чем подозревает он здесь, среди своих?
— Я скажу, скажу, конечно, — бормотал он, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Вот голос его окреп, стал слышен всем:
— Вот, значит, что, друзья мои… Ночью на село напали пришедшие с юга по старой дороге неизвестные. Они были конно, — со значением поднял он палец, призывая внимание. — Чем вооружены — неизвестно. Трупов не осталось. Раненых не осталось. Это мне рассказал староста села. Дружинникам помогли свободные, услышавшие колокол. Если бы не они… В общем, в селе семеро погибло. Вырезаны все парные патрули. Вырезаны враз, без боя. Селяне в панике. Наши на колокол тоже подтянулись — вон, Пётр со своими ходил. Но помочь не успели, враги отошли. Село договорилось со свободными о помощи. Сейчас в селе патруль. Но патруль пришел уже после боя. И еще учитель прибежал, говорит, что батюшка сельский — агент патруля. Вот такие дела. Прошу высказываться.
— Старый, а ты что же молчишь о свободной? Той, что мы приволокли? Ты же с ней говорил, да? Допрашивал? Что — свободные?
— Я предложил тему, давайте всё же по делу, а? Дело у нас сегодня: новая опасность. Так?
— Так, да не так, — поднялся Пётр. — Старый, я что-то не пойму ничего, а ты не говоришь ничего. Это не по-людски. Не по-нашему это… Вот, скажи, скажи, ты же сам учил нас: главным для нас является охрана хранилища, так?
— Так. Да. Это самое главное.
— И что нам тогда с селом делить и с патрулем? Что ты тут о патруле стал накручивать? У нас с кем кровь? Со свободными! Так, братья? — оглянулся он кругом.
— Так, так, — как ожили вдруг все вокруг. — Правильно говоришь, Петро! Враг наш — свободные!
— Вот. И народ так же говорит. А ты — патруль, патруль… Батюшка… Старый, что говорит свободная, которую мы ночью повязали? А? Ты скажешь сам или мне сказать?
Старый, сгорбившись у стены, опершись на нее, молчал, всматриваясь в такие знакомые лица.
"Так. Командиры отрядов. Ветераны. Учителя — все. Оружейники. Шумят только бойцы. Учителя и оружейники слушают. На ус мотают"
— Молчишь? Ну, так я скажу. Этой ночью мой отряд словил свободную. Мы ее придавили малость, а потом дотащили в хранилище. И была она жива, а лекарь ее подлечил. И старый с ней говорил… И что теперь? Мне передали, что он отпустил свободную!
— Это не тема для обсуждения…
— Он говорит теперь, что освобождение свободной — не обсуждается…,- развел руками Пётр и опять оглянулся вокруг, широко разведя руками, как будто в полном недоумении. — Наши отношения со свободными — теперь, выходит, не обсуждаются… Ну, правильно, ведь? Что там обсуждать? Резать их надо! — резко махнул рукой сверху вниз.
— Да-а-а! Резать! Так! Ты прав! — раздалось слева и справа.
Со своего места в темном углу поднялся старейший из находящихся в строю хранителей. Совершенно седой — его полностью белая голова поблескивала в полумраке — но еще достаточно крепкий, чтобы ходить в караул, он молча стоял и смотрел на Старого. И постепенно замолкли сначала те, кто был ближе к нему, а затем тишина кругами, кругами распространилась на весь зал, на всех присутствующих.
— Старый. Ты еще помнишь меня?
— Ты смеешься? Мы же вместе…
— А то я уже подумал, было, что это — не ты. Старый, скажи этим молодым, что они врут. И я сам предложу сменить командира первого отряда. Ну? Ты не молчи, Старый!
Совет вышел из рамок предложенной темы. Вышел далеко, "загнать" обратно будет трудно, если не невозможно.
Старый оторвался от стены, сделал шаг вперед, по направлению к ветерану, смотря ему в глаза:
— Я хотел говорить совсем не об этом, друг мой. Есть проблемы, над которыми я ломаю голову. Есть проблемы, которые надо обсудить…
— Нет, Старый, скажи им, что ты сделал со свободной? Ты сам зарезал ее? А? Или сначала побаловался? Не так уж мы и стары, да? Ну, скажи этим молокососам! — подмигивал с ухмылкой ветеран.
— Да-да, — из темноты прорезался голос командира второго отряда, невысокого крепыша Виктора. — Скажи нам, молокососам, Старый… Ну?
Именно его люди были в карауле вчера и сегодня утром. Уж он-то знал, где и что со свободной…
— Я…,- начал было.
— Ты отпустил ее, — ласково улыбнулся Виктор, подойдя вплотную и глядя ему в глаза. — Ну? Скажи же всем: ты отпустил ее. Скажи, Старый, народ ждет, — повел он рукой.
Вставали ветераны. Встали все командиры отрядов. Учителя и оружейники остались где-то позади, за плотной стеной крепких спин.
— Старый? Что же это? Ты терпишь такие слова? Ну, Старый? — это было как в собачьей стае, когда окрепший молодой пес начинал вдруг лаять на старого вожака, и вся стая смыкалась кольцом, ожидая, чем закончится схватка.
Учитель, пришедший из села, пытался докричаться из-за этих спин, что вопрос к патрулю — сегодня важнее, что патруль слишком много берет на себя, что скоро хранилищу придется иметь дело с патрулем, пытался прорваться к Старому, помочь, спросить… Но его усадили на место, а рядом встал один из ветеранов, опустив руку ему на плечо:
— Погоди, учитель. Погоди, не дергайся. Дойдет и до тебя сегодня очередь.
Старый поднял руку, прося тишины.
— Я прошу всех сесть. Сесть и успокоиться. Я буду говорить, и скажу о том, что вы спрашивали.
— Да, ладно тебе! Мы и стоя услышим! Говори, Старый! Всем слышно! Что со свободной? Скажи это! — послышалось со всех сторон.
— Я отпустил ее! — произнес он громко и отчетливо. — Ну? Вы этого хотели? Чтобы я сказал сам? Повторяю: да, я отпустил ее.
Тишина обвалилась, придавив всех, как будто упал надежный бетонный потолок, и не слышно ничего под завалами.
— Я считаю, что нам надо срочно заключить перемирие со свободными, — продолжал Старый в наступившей тишине. — Я считаю, что появилась новая опасность, которая страшнее свободных, с которыми мы уже научились воевать. Я считаю, что временно — повторяю, временно — мы должны перестать думать только о свободных…
— Старый, ты отпустил свободную отсюда, из хранилища? Отпустил с оружием? — седой ветеран (Михаил — вот как его зовут, вспомнил Старый) смотрел непонимающе и даже с какой-то детской обидой.
— Да, Михаил, я сделал это. И не просто сделал это, а послал с ней молодого. А еще с ними пошел человек патруля. Они идут на юг, на разведку. Идут вместе. Вот так я решил. А утром к свободным пошел Лекс. Ну, вы все знаете Лекса… И я жду известий от него буквально с минуты на минуту…
Стук в двери, кто-то приоткрывает их, выслушивает, поворачивается к залу:
— Там караульный снаружи — к Старому. Говорит что-то о свободных…
— Пусти, пусти! Вот и известия эти!
Вошел один из караульных внешних постов и тут же направился к свету, туда, где стоял Старый. Четко доложил:
— Старый! На наш пост вышел свободный. Он был без оружия. Он не подходил к посту, но знал, где мы. Мы не стреляли, как ты и приказал. Свободный оставил мешок, повернулся и ушел.
— Ага! Начался диалог! Давай мешок, — обрадовано протянул руку Старый.
— Нет, погоди, — отодвинул его в сторону Петр. — Мало того, что ты отпустил свободную, так еще и какие-то посылки от свободных? Нет уж, дай я сам открою твою посылку.
— Ну, пожалуйста, — Старый снова отошел к стене, привалился к ней.
"Ну, вот… Вроде, получилось. Вроде, пронесло? Вот только на сердце все равно тяжесть… Что может быть в этом мешке?"
Командиры отрядов столпились вокруг стола. Петр засапожным ножом срезал узел, и, взяв кожаный мешок за два нижних угла, со стуком вытряхнул содержимое на стол. В полной тишине охнул кто-то из учителей.
— Ну, пожалуйста, — Старый снова отошел к стене, привалился к ней.
"Ну, вот… Вроде, получилось. Вроде, пронесло? Вот только на сердце все равно тяжесть… Что может быть в этом мешке?"
Командиры отрядов столпились вокруг стола. Петр засапожным ножом срезал узел, и, взяв кожаный мешок за два нижних угла, со стуком вытряхнул содержимое на стол. В полной тишине охнул кто-то из учителей.
— Да, как же это, Старый? — повернулся Виктор к старику, непонимающе уставившемуся на лежащий на столе предмет.
— Что это? — тот не понимал, что видят его глаза. Чернота подползала со всех сторон. Жало, тянуло с болью что-то слева в груди.
К нему шагнул от стола Петр, и, кривя в ярости губы, почти шепотом, страшным, хриплым, слышным в каждом углу, произнес старую формулу изгнания, тыча с каждым словом пальцем ему в грудь:
— Ты больше не Старый. Старый умер сегодня. Ты никто, и звать тебя — никак. Тебе не место здесь. Тебе не место в хранилище. Иди.
Старик с больным бледным лицом, пошатываясь, невидяще шагнул вперед. Все расступились, как будто даже прикосновение его стало заразным, и в полной тишине он дошел до дверей. Двери распахнулись. Сопровождаемый всеми членами Совета, он дошел до ворот, которые приоткрыли специально для одного человека. Вернее, для мертвеца. Старый умер сегодня. Уходил не Старый. Уходил живой мертвец.
Локо
Локо сидел на поваленном то ли бурей, то ли старостью сосновом стволе и жевал выданный ему кусок вяленого мяса, временами отхватывая небольшими укусами от ломтя хлеба, который держал в горсти, чтобы крошки не сыпались на землю. Запивал он из своей фляги, до этого лежащей в мешке, для этого откладывая мясо на расстеленный на коленях платок. Было заметно даже со стороны, что парень сильно проголодался. Еще бы не сильно, когда он со вчерашнего вечера бродил по лесу!
Он присматривался к тем, кто, как они сказали, ищут его. Чего тут искать-то? И что они насчет нападения на село говорят? Какое нападение? Там же патруль на дороге!
Вчера вечером он очень удачно, потому что совсем незаметно, ушел из дома, прихватив свой арбалет и дубину. Но дойти до наступления темноты до свободных не получилось, поэтому пришлось забраться под большую елку, под самые густые ветки, и там подремать, просыпаясь от холода и снова засыпая, до самого рассвета. Колокол? Да, он слышал ночью колокол. Но что он означает — не знал. Нет, раньше по ночам он колокола не слышал. Ну, а теперь — услышал. Мало ли что там батюшка нового выдумал. Какие враги? По какой дороге? Никого он не видел и не слышал!
— Но постой, постой…,- остановил его веснушчатый и рыжий даже в бритом виде Найф. — А как же ты оказался здесь? Ну, там, где мы шли? Как у нас так получилось встретиться? Лес — он большой. В случайности такие верится не очень.
— Чего это — случайности? — бурчал баском под нос здоровенный, весь в отца-богатыря, деревенский парень. — Вовсе и не случайно…
— Что-что? Ты еще скажи, что ты нас ждал! — вскочила Ким.
"Симпатичная девчонка,"- отметил Локо. — "Но маленькая очень. И одета странно. Балахон какой-то на завязках…"
— Ну, не вас, конечно. Я же не знал, что именно вы будете. Но — ждал, — гордо заявил он. — Я же не дурак. Раз готовят засаду, значит, нужно кого-то ждать.
Он, оказывается, с самого утра, как только посветлело, потихоньку двигался вглубь леса. Медленно-медленно, с долгими остановками, с замираниями на месте. Его так научил один свободный, который назывался Листом.
— Лист? Ты знаешь Листа? — опять вскочила Ким. — Когда ты его видел?
Давно это было, объяснял Локо. Лист тогда заходил несколько раз в село к лекарю. У него была рана на плече, и лекарь его лечил. А Локо тогда тоже к лекарю бегал, чтобы от цыпок мазь взять, там они и познакомились. И Лист в разговоре на какой-то вопрос ответил, что в лесу надо двигаться, как тень от дерева, так же медленно, и как лист, так же легко. Вот, Локо, когда решил пойти в лес, думал так идти, пока не остановят свободные, а потом он бы сказал, что его учил Лист, и тогда его бы провели в поселок, а там бы он учился, и стал бы тоже свободным.
— А их матриархат тебя не пугает? — спросил Витас, до того молчавший и только присматривавшийся к сельскому парню.
— Чего это — матриархат? — удивленно смотрел Локо.
— У них женщины командуют всем. Всем-всем. А ты, что, не знал?
— Ты-то откуда свои знания взял? — сразу взорвалась Ким. — Вот, не зря ты мне с самого начала не нравился. Мало того, что ничего не знаешь сам, так еще и другим мозги паришь!
— Мозги парю? — теперь удивился и Витас.
— Она хотела сказать, что ты вводишь Локо в заблуждение, — вмешался в разговор Найф. — Попросту — врешь.
— Да это же все знают! — гнул свое представитель хранителей.
Солнечные лучи играли в хвое, повторяя колебания деревьев под легким ветерком. Четверо сидели рядом, но врозь и пытались разобраться, кто, кому и что сказал.
— Стоп. Брейк! — поднялся на ноги Найф. — Нам еще вместе возвращаться в село, поэтому надо все неясности здесь, пока есть время, разобрать.
— А у нас есть время? — невинно заметила Ким.
— Время у нас есть. Но не очень много. Засаду мы уничтожили — спасибо, Локо — иначе была бы уже погоня, и нас гнали бы, как зайцев, а мы тут пока еще сидим. Но я думаю, что один хотя бы там жив все-таки остался. Тот, в которого он попал. Так что погоня будет в любом случае. Не сразу, но будет. А пока разберемся, чтобы не было в дальнейшем споров: я правильно понял, что в селе главный — староста? Да?
— Ага, — глотнул из фляги и закрыл ее Локо. — Староста — он у нас самый главный.
— А его, как — выбирают, что ли?
— Ну, — кивнул тот. — А как же еще? Доверие должно быть. Выбирают самого крепкого и умного. Вот, как мой отец, например, — он гордо приосанился, посматривая на полулежащих ниже, прямо на мягкой рыжей хвое, Витаса и Ким.
— То есть, демократия у вас, правильно?
— Чего это — демократия?
— Ну, власть народа, да?
— Не-е-е, — протянул нахмурившись Локо. — Какого народа? У нас — власть старосты. Народ выполняет, что он скажет.
— Но народ же выбирает? Народ и сместить может?
— Не может! Только если умрет он. Или заболеет так, что не сможет руководить… Не было такого у нас, — нахмурился сын старосты, вспомнив отца и дом.
— Всем ясно? Теперь — о хранилище, — ткнул Найф пальцем в Витаса.
— Что — хранилище? — приподнялся на локте Витас, настороженно смотря на палец.
— Спокойно, спокойно, Витас! Я только хочу спросить, а кто главный в хранилище?
— Это тебе зачем?
— Ну, ты смотри сам, у вас слухи сплошные, вы как заговорите друг с другом, так и обижаете сразу, а там и до драки… Значит, надо выяснить, чтобы каждый знал, что и как, — Найф старался быть максимально убедительным. Да, ему и самому хотелось все это услышать.
— Ну… Это не секрет, наверное… У нас главный — Совет.
— Как — совет? У вас же Старый, — распахнула широко глаза Ким.
— А вот так. Все серьезные и сложные вопросы решаются только Советом. А Старый — он командует, чтобы все быстро решать, чтобы не ждать сбора…
— А его у вас как выбирают? Или назначают?
— Совет его и назначает из самых опытных и умных хранителей.
— А Совет-то кто выбирает?
— Никто. Как можно Совет — выбрать? — удивился Витас. — В Совете все командиры отрядов, учителя, оружейники лучшие.
— А кто командиров назначает?
— Ну, так, Старый назначает, чего тут непонятного…
— А у нас, а у нас главных вовсе нет! — опять подскочила Ким.
— Как это? А договор село с кем заключило? — удивился Витас.
— Не знаю я, кто там договор, а у нас — лес, свобода! — обвела она вокруг себя рукой. — Каждый поселок управляется собранием. И только когда поисковики уходят на юг — они себе старшего выбирают, командира. И подчиняются ему. Так, в поиске по-другому и нельзя никак.
— Ну, вот. Все вопросы порешили? Все выяснили? Или есть еще что-то? И что дальше теперь делать будем? Возвращаемся в село? — Найф говорил, как будто в воздух, никому конкретно и всем сразу, посматривая на свою команду чуть искоса. Он уже начал чувствовать их своей командой, но надо было, чтобы и они стали единым целым хотя бы на период выполнения очередной задачи (квестами это называлось в играх — вспомнил он мирное время).
Все сразу замолчали и опять с недоверием уставились друг на друга. Такие разные: свободная в бесформенном балахоне, на котором вместо пуговиц — ременные завязки, хранитель в длинном плаще с жестким твердым кожаным ранцем за спиной, селянин в рыжей кожаной куртке, назвавшийся патрульным бродяга в сером пыльнике и в холщовых штанах. У них и оружие рознилось: сабля у Ким, короткий меч и небольшой арбалет у Витаса, арбалет и дубина у Локо, два ножа у Найфа.
Локо во все глаза рассматривал их: впервые он видел вместе, в одном походе, кровных врагов, да еще и непонятный этот Найф. Он-то откуда взялся? И командовать еще вроде как пытается… И вроде, свободная уже готова его слушаться. Ну, во всяком случае, так кажется.