– Марк, у тебя есть координаты Концевича?
…Рита, оставив дочь у мамы, договорилась встретиться с подругой Мирой в маленьком ресторане. Ей не терпелось рассказать про двойника жены Концевича. Мира, верная помощница Риты в подобных делах, выслушав историю, принялась строить свои догадки, по сути совпадающие с предположениями Риты.
Они уже доедали десерт, когда позвонил Марк и необычайно спокойным голосом сообщил, что «Мерседес», в котором видели двойника Веры Концевич, принадлежит Нольде Михаилу Юльевичу.
– Подожди, Марк, может, ты что-то путаешь и машина принадлежит Юлию Михайловичу Нольде?
Мира следила за выражением лица Риты. В какое-то мгновение оно приобрело выражение крайней степени удивления.
– Да, поняла… Конечно, это его сын. И кто он? Понятно… Да. Да, записываю адрес, телефон. Здорово! Вот спасибо тебе, Марк. Теперь кое-что есть… До вечера, милый. Что? Где я и с кем? В кафе с Мирой.
Мира послала ей воздушный поцелуй.
– Она шлет тебе пламенный привет. Кстати, если ты недалеко от «Тройки», заходи, вместе пообедаем. Да знаю, что некогда. Ладно, не буду тебя отрывать от работы. Целую.
Она отключила телефон и повернулась в Мире, сияя глазами.
– Мира, ты не поверишь! Машина принадлежит сыну того самого Нольде, слышала, может…
– Гинеколог…
– Так вот. У него, оказывается, есть сын, тоже, соответственно, Нольде, да только звать его Михаил Юльевич, понимаешь? Но самое удивительно заключается знаешь в чем? Он – анестезиолог! Я же говорила тебе, что она жива!
– Кто?
– Да Вера Концевич, кто же еще? Этот Михаил Нольде оживил ее… Ну, прямо как в романе! Потрясающая история! Мне просто не терпится увидеть эту женщину, наделавшую так много шума!
– Рита, я понимаю, тебе время от времени становится скучновато жить на этом свете и хочется, чтобы повсюду происходили разные необыкновенные вещи. Но посуди сама… Как он мог ее оживить? – Мира развела руками.
– Да почем я знаю? – отмахнулась возбужденная Рита. – Но не случайно же, что в этой истории замешаны Нольде! Я так понимаю, это молодой мужчина, раз он сын того самого Нольде, которого я когда-то видела… Молодой анестезиолог, доктор, понимаешь?! А может, он провел какой-нибудь потрясающий эксперимент по оживлению?!
– Куда тебя занесло! Рита, успокойся! Доешь свой сырный пирог, приди в себя и подумай хорошенько: если бы он оживил Веру Концевич, разве стал бы он об этом молчать, думаешь, не раструбил бы на весь мир? Господи, что я такое говорю…. Словно и сама уже готова поверить в эту чертовщину. И вообще, Рита, по-моему, первое, что нам следует сделать, это найти женщину, похожую на Веру, и поговорить с ней. Удивительно, что этого еще никто не сделал.
– Золотая мысль! А главное – свежая и оригинальная! – расхохоталась Рита.
– Ты, я так поняла, записала адрес Нольде?
– Да. Улица Соляная… Вот сейчас кофе выпьем и поедем. Кстати, а где твоя дочка, красавица Даша?
– У мамы.
– Дуры мы с тобой, Мира, вместо того чтобы заниматься собственными детьми, гоняемся по городу за какими-то призраками.
– Ты сегодня какая-то не такая… Перевозбудилась? Случайно, не выпила?
– Выпила. С самого утра. Знаешь, есть такие капсулы французские, вроде сиропа из абрикосов, словом, там аминокислоты, чтобы по весне не хандрить. Как примешь утром, так весь день чувствуешь себя сильной и здоровой и, главное, спать не хочется… Ладно, поехали, по дороге расскажу. Сарженор называется…
14
Телефоны Ларисы не отвечали. Концевич, обуреваемый желанием встретиться с ней, чтобы забыться и вернуться к своей прежней, пусть скудной на любовь, но все же какой-никакой жизни, был крайне настойчив – он звонил так часто, что длинные гудки, которые он слышал в ответ, превратились в сплошной, нервический гул и звон в ушах. Но Лариса так и не ответила. Между тем она, судя по всему, находилась «в зоне действия сети», и телефоны ее были исправны. Вот только ответного желания встретиться или хотя бы услышать своего любовника у нее не было. А ведь прошло не так уж и мало времени… Концевич никак не мог вспомнить, говорил он в ее присутствии о появлении в городе женщины, похожей на Веру, или нет – так все смешалось в его сознании. Понятное дело, что Лариса отошла на второй план. Быть может, Таня Маева сболтнула что-то лишнее, и Лара обиделась? Как бы то ни было, но Ларису терять он не хотел. А потому, не дождавшись обеда, он сказал секретарше, что у него важная встреча, и покинул кабинет, почти выбежал из конторы, сел в машину и помчался к Ларисе домой. Он долго звонил, даже пытался стучать в дверь, но потом понял, что если бы даже Лариса и спала крепко, то давно бы уже проснулась. Во всяком случае, она не стала бы слушать все эти дикие звонки и удары в дверь, даже если бы и не хотела его видеть, то все равно распахнула бы дверь и наорала на него, а то и запустила в него чем-нибудь тяжелым. Она такая, Лариса. И он в какой-то степени любил ее за это. За бескомпромиссность, прямоту, жизнелюбие и энергию, которой он питался всякий раз, когда держал ее в объятиях.
На шум вышла соседка. Осмотрела Концевича внимательно, после чего сказала вполне серьезно:
– Вообще-то дома она. Во всяком случае, я не слышала, чтобы выходила.
– А вы что, всегда знаете, когда она выходит или заходит?
– У нее дверь скрипит так, что петли хочется смазать… Понимаете, у меня беда, я плохо сплю, поэтому все звуки воспринимаю как шум.
Анатолий только после этих слов соседки обратил внимание на ее бледность и нездоровый вид.
– Но она не открывает.
– Говорю вам, на дома… Ночью к ней кто-то заходил, я слышала, как скрипела дверь, но ненадолго. Может, это были вы?
– Нет, – устало произнес Концевич. – Я не был. И что?
– Да ничего. Она весь вечер музыку слушала, такую грустную, красивую. Какая-то женщина пела на французском. Еще кофе варила.
– Да вы что, сквозь стены видите? – раздраженно спросил Концевич и сморщился, как от боли.
– Нет, но у нас такая система вентиляции, что, когда кто-то из нас что-то печет или варит кофе, то всегда унюхаешь. Вы извините, что я так много говорю, но мне кажется, что с Ларочкой что-то не так. Я долго прислушивалась, очень уж тихо. Обычно так бывает, когда Лары нет.
– Послушайте, что вы меня пугаете? Она может спать, наконец!
– Я чувствую…
Концевич достал свои ключи. Он пользовался ими всего несколько раз, когда привозил Ларе подарки, цветы или деньги: «Сюрприз, Ларочка».
– Вот увидите, ее действительно нет. Она не могла не открыть мне, она знала, что так упорно и долго мог звонить в дверь только я, – Концевич словно оправдывался перед соседкой. – Если хотите, пойдем вместе.
Он сказал это искренне. Настолько искренне, что даже сам удивился тому паническому, животному страху, охватившему его при мысли, что с Ларисой могло случиться что-то страшное. И теперь эта соседка была необходима ему, чтобы пережить это чувство, чтобы не раствориться окончательно в своих кошмарах.
– Да-да, пойдем, увидите, что только зря нагнали на меня страху…
…Лара лежала на полу, на ковре, вниз лицом. Руки и ноги раскинуты, вишневого цвета халатик задрался, обнажив голые белые бедра. На цветном, густом от узоров ковре она смотрелась как кинодива… Фрагмент криминального фильма. Не хватало только крови. На столе стояла чашка с остатками чая (на дне подсохший и потемневший ломтик лимона), бутылка коньяку, грязный, липкий на вид стакан и коробочка со снотворным.
Соседка, не растерявшись, первым делом бросилась к Ларе – щупать пульс. Она хватала пальцами ее безжизненную руку и давила, давила, словно пытаясь заставить кровь, застывшую в венах, биться, бурлить хотя бы потому, что к ней, к Ларе, пришли гости… Из вежливости. Концевич понял, что сходит с ума.
– Послушайте, я знаю, вы – ее друг, любовник, словом, близкий человек. Понимаете, вашей Лары больше нет. Она умерла. Я же говорила вам, что она дома, говорила… – рот женщины искривился, и она беззвучно заплакала.
– Вы говорили, что ночью к ней кто-то приходил. Кто? Кто к ней вообще, кроме меня, приходил?
– Разные люди, – соседка подняла на Анатолия полные слез глаза. – Самые разные. Но не сказать чтобы она была общительной, нет… Да и подруг-то у нее не было. У таких красивых девушек не должно быть подруг.
– Что, и мужчины тоже бывали?
– Да… иногда. Но вы не подумайте про нее плохо…
Концевич усмехнулся про себя: конечно, теперь, когда Лара мертва, зачем же говорить плохо? Но соседка могла и ошибиться.
– Если у вас такой плохой сон и вы все хорошо слышите, то скажите, кто у нее был этой ночью – мужчина или женщина? Каблуки стучали, черт вас подери?!
– Нет, не слышала, чтобы каблуки стучали. Но кто был – не знаю. Если бы знала, разве ж не сказала? Но только у нее точно кто-то был… Был… Послушайте, что вы стоите, как истукан? Надо же вызвать милицию. Разве вы не понимаете, что здесь случилось что-то нехорошее? Очень нехорошее?
– Может, она приняла слишком большую дозу снотворного? Хотя Лара ни при каких обстоятельствах не покончила бы с собой. Это не в ее характере. А если это сердечный приступ?
– Конечно, всякое может быть, но я никогда не слышала, чтобы Ларочка жаловалась на здоровье.
– Сейчас позвоню в милицию. А вдруг она жива? – вдруг встрепенулся Концевич. – Вы точно можете сказать, что она мертва?
– Конечно… Если не верите, вызовите «Скорую», там – профессионалы, они вам скажут, – поджав губы, обиженно проговорила соседка.
– У меня уже было так… – устремив взгляд остекленевших глаз в пространство, проговорил Концевич. – Все думали, будто бы моя жена умерла, она и в гробу лежала, как мертвая, а потом оказалось, что она жива…
– Господи, – женщина прикрыла рот рукой, – да что вы такое говорите?
– Говорю то, что есть! – вскричал Концевич. – Она жива, понимаете?! Моя жена жива, а Лара – умерла… Как это понимать? Неужели она вернулась, чтобы убить ее? Убить свою соперницу?! Но ведь Лара никогда не была ее соперницей, она появилась в моей жизни уже после ее смерти!
Он говорил, громко, бессвязно бормоча что-то о смерти и воскрешении, пока не заметил, что рядом с ним никого нет. А буквально через полчаса квартира наполнилась людьми в форме…
К счастью, до приезда милиции он успел позвонить Марку:
– Марк, записывай адрес… Моя…
Он не сразу сообразил, как именно представить Марку Лару: приятельница, подружка, знакомая, возлюбленная, любовница?…
Не мог же он сказать: моя любовница умерла. Это звучало бы по меньшей мере цинично. По отношению к Ларе.
– Лара… Женщина, с которой я встречался последнее время, Лара, она умерла… Лежит на полу… Думаю, что соседка уже вызвала милицию… А еще она, верно, подумала, что я спятил, потому что я начал распространяться о том, что моя жена была живая, когда ее хоронили… Не знаю, что на меня нашло… Но ты и меня пойми – сначала возвращается Вера, потом уходит Лара…
Марк оборвал его, сказав, что сейчас приедет.
Следом за представителями закона в квартире вновь появилась соседка. На этот раз на ней вместо домашней одежды было черное платье. Она сильно напудрилась. Вот только глаза по-прежнему были красными и влажными. Она, рассказывая о том, как они обнаружили труп Лары, постоянно облизывала языком и без того тонкие, бесцветные губы.
– Этот человек… Вот этот. Они, можно сказать, жили вместе. Вернее, Ларочка часто жила у него. Она рассказывала мне. Это хороший человек, очень хороший. Он был щедр к Ларочке. Я вспомнила, его зовут Анатолий.
Концевич вдруг понял, что соседка спряталась здесь, в квартире, где теперь обитал дух покойной, от своих, собственных страхов, от своей беды, о которой он, Концевич, возможно, никогда не узнает. Беда, обрушившаяся на него, оказалась спасением для женщины, возможно, тоже потерявшей кого-то из близких.
Его о чем-то спрашивали. Он отвечал. Говорил, что ночью его здесь не было. Соседка подтвердила, что его не было, но что кто-то был, только не он, не Анатолий.
– Откуда вам известно, что это был не он?
– Знаю, и все. Он не мог… Лара его ждала, музыку грустную ставила, но он так и не пришел. А пришел кто-то другой. Я не могу это объяснить. Она открыла дверь, кто-то вошел, музыка стихла. Они разговаривали. Нет, мужской голос или женский, я сказать не могу – предупреждаю сразу. Но это не он. Думаете, я его выгораживаю? Нет, просто знаю, что он не хотел Ларочке зла. Он ее любил. Ведь так?
И она бросила на него взгляд, в котором он прочел: ну же, защищайтесь!
– Где вы были ночью? – спросили его.
– В ресторане.
– Что, до самого утра?
– Да.
– У нас нет таких ресторанов.
И тут кто-то вместо него ответил:
– Есть! Он был со мной в «Серебряном гусе».
Это пришел Марк. И Концевич заплакал.
15 Три года тому назад. 2005 год.
Она поняла, что это конец. Дверь лифта закрылась, и они остались в кабине вдвоем – она и этот псих, Алексей. И это был вполне реальный человек, опасный настолько, что Вера мысленно начала уже прощаться с жизнью. Но в том, что с ней произошло, она винила не столько этого ненормального с горящим взглядом и раскрасневшимся лицом, сколько своего мужа – Анатолия Концевича, человека, не поверившего ей. Он оказался больше преступником, чем Алексей.
– Как ты мог, говоря, что любишь, так напугать меня? – спросила она бесчувственными губами. – Ты зачем зашел в лифт? Ты прятался, поджидал меня где-то на лестнице, чтобы, когда я войду в лифт, ворваться следом. Тем более ты знаешь, что я беременна.
Она тянула время в надежде, что кто-нибудь, пока они будут подниматься, войдет в лифт. А вдруг?..
– Ты не дала мне ответа. Ты поговорила со своим мужем? Ты сказала ему, что хочешь жить со мной?
– Ты давишь на меня…
Он навис над ней, она сжалась и хотела зажмуриться, как произошло невероятное: лифт встал, дверь открылась, и в кабину вошел мужчина, сосед, она видела его раньше.
– Вообще-то я наверх, но нажал сразу на две кнопки, – немного смущаясь, проговорил мужчина и повернулся к ним спиной, лицом к двери, словно давая понять, что он извиняется за то, что стал, возможно, свидетелем разговора.
И тут на глазах Веры Алексей достал что-то из кармана, резко повернулся и сделал сильное движение на выдохе, после чего мужчина стал валиться на пол.
Вера почувствовала тошноту, ее замутило так, что голова ее закружилась, но она все еще продолжала стоять и смотреть на мужчину к углу кабины. Потом медленно перевела взгляд вниз и увидела в руке Алексея нож. Окровавленный нож.
– Что ты сделал? – спросила она, все еще не веря в то, что только что произошло у нее на глазах.
– Я убил его, – вытирая свободной рукой катящийся по лицу пот, ответил Алексей. – Зарезал. Не видно, что ли? И так же я поступлю с твоим мужем, если он не отпустит тебя или, что уж совсем плохо, расскажет о нас с тобой в милиции.
– Ты сумасшедший?
– В какой-то степени да. Я сошел с ума, когда увидел тебя. Теперь ты веришь, что я люблю тебя и что я не шучу?
– А меня… меня ты тоже убьешь, если я не соглашусь жить с тобой?
– Нет, что ты такое говоришь? Как же я могу убить, если я люблю тебя?! Ты не должна меня бояться. И то, что я на твоих глазах убил этого мужика, вовсе не означает, что я так же поступлю с тобой. Поговори с мужем, я найду тебя, ты должна быть готова. Собери все необходимые вещи, скажешь мне, когда я могу за тобой приехать. И прошу тебя, давай обойдемся без милиции. Это может очень плохо закончиться.
Он схватил ее за плечи, поцеловал куда-то в ухо, дверь лифта открылась, Веры выбежала, перепрыгнув через ногу распростертого на полу мужчины, Алексей следом. Она услышала только, как он скатился с лестницы, перила дрожали, и еще какое-то время было слышно, как он спускается, сотрясая, как ей показалось, весь подъезд Лифт закрылся и начал спускаться вниз.
Она достала ключи и дрожащими руками принялась открывать двери…
– Верочка, это ты?
Он, оказывается, был дома! Сказал, что задержится на работе, что не сможет ее встретить, а сам – дома!!!
Когда она увидела его, спокойного, жующего, пахнущего чесноком, отвратительного, она приблизилась к нему, слабея на глазах, и с размаху ударила по лицу… У Концевича округлились глаза.
– Я… Я ненавижу тебя, ты слышишь? И я сегодня же, сегодня уйду от тебя! Мерзавец.
Она выплевывала слова, как комки яда, и с каждым произнесенным словом чувствовала, что слабеет…
– Там… в лифте… Маньяк, он напал…
В глазах ее потемнело, и она потеряла сознание.
16
– Толя, постарайся взять себя в руки и успокоиться…
Марк допрашивал его в кухне, они все еще находились в квартире Ларисы, и Концевича не покидало чувство нереальности происходящего. Неужели он никогда больше не увидит Ларису живой, и она не улыбнется ему, не обнимет, не поцелует, не скажет ему о любви? Понятно, что она лгала, но делала это так восхитительно, что хотелось верить, будто он любим, будто после смерти Веры появилась женщина, способная привязаться к нему.
– Марк, как я могу успокоиться, если в моей жизни происходят вещи, из ряда вон выходящие. Лариса. Да она лапочка… Она маленькая и глупая девочка, которая так скрашивала мою жизнь в последнее время. Конечно, я понимал, что она не любила меня, что встречалась со мной из-за денег, но я-то надеялся, что когда-нибудь она полюбит меня за доброе отношение к ней, за ту нежность, которую я испытывал. Она была красива, необыкновенно красива, и я знал, что когда нахожусь рядом с ней, все мужчины мне завидуют. Она принадлежала к той редкой породе женщин, которых всегда хочется раздеть и уложить, ты понимаешь меня? Она была очень сексуальна, она привораживала к себе, сама того, быть может, не желая. Да, у нее в крови было кокетство и желание нравиться. Она любила наряжаться, как и все женщины, любила сорить деньгами, но при этом была, как это ни странно, вполне организованным человеком и всегда точно знала, чего хочет. В отличие, скажем, от меня. К тому же она очень любила жизнь. Ее редко можно было увидеть расстроенной, плачущей. Даже если ее кто и обижал, она, мысленно расставаясь с этим человеком и никогда больше не впуская его в свою душу, быстро находила утешение в чем-то другом. Слезы ее были, можно сказать, детскими, она быстро успокаивалась, как ребенок, которому подарили новую игрушку. Ты пойми, что для меня, человека мрачного, скучного, пребывающего в основном в сумеречном состоянии, заиметь пусть даже и в качестве любовницы такую светлую и веселую девушку, какой была Ларочка, – подарок! Ты это хотел узнать – какой была Лара и что она значила для меня?