Костя жил на противоположном конце Москвы, но тем не менее проводил меня до подъезда. Перед тем как попрощаться, он неловко сгреб меня в охапку и поцеловал в губы. Чуть помедлив, я ответила. Несколько мгновений мы стояли, прижавшись друг к другу, и я почувствовала, что в брюках моего кавалера что-то твердеет и упирается мне в ногу. Поразмыслив, я поняла причину этого явления и, уже поднимаясь по лестнице, высоко подняла правую руку с оттопыренным средним пальцем. Это был мой торжествующий «fuck!» тому подвыпившему парню из вагона, его компании и... всему Московскому метрополитену.
Мы стали встречаться и ходить на всевозможные культурно-массовые мероприятия по несколько раз в неделю. Но однажды я вынуждена была извиниться и отменить запланированную встречу, так как вечером провожала деда Лешу на Ленинградский вокзал. Алексея Матвеевича пригласили в один из питерских музеев поработать пару месяцев с обнаруженными там материалами на каком-то редком языке. Старик обрадовался не столько неожиданной подработке, сколько своей востребованности и возможности погулять по любимой им Северной столице.
Поезд отходил в десять минут первого ночи. Когда состав плавно тронулся, я помахала Алексею Матвеевичу в окно и направилась по платформе в сторону здания вокзала и входа в метро. И тут подкравшийся сзади человек прикрыл мне глаза ладонями. Хорошо, что я сразу догадалась, что это Костя, а то... в общем, зная меня, понятно, что могло быть!
Меня очень растрогало, что Костя не захотел, чтобы я ночью возвращалась домой одна. Все-таки здорово иногда побыть слабой и беззащитной! Когда мы добрались до моего дома, метро уже не работало, и мне стало совестно отправлять ухажера восвояси. Я пригласила его заночевать у меня. Меня обрадовало, что сопротивляться моему предложению он не стал.
Костя никак не мог удобно устроиться на старенькой растянутой раскладушке, и я сама позвала его к себе в постель. У меня возникла идея позабавиться и помучить парня, и я специально нацепила в качестве ночнушки растянутую спортивную майку, из которой, естественно, все вываливалось. Я притворилась, что не просто страшно хочу спать, но что уже, собственно, заснула. «Во сне» я прижалась к его плечу грудью и даже поелозила немного по его руке. Мне стоило огромных усилий не захохотать в голос, слыша, как Костик скрипит зубами, но я продолжила развлечение.
– Спи скорее, подушка нужна! – пробормотала я ему куда-то в шею.
Костя вздрогнул, и тогда я закинула на него сверху свою ногу. Мое колено легло точно на ту продолговатую окаменелость, с которой я уже неоднократно соприкасалась через многочисленные слои нашей одежды, когда мы целовались. Сейчас эта забавная часть организма, не уместившись в Костиных трусах, выскочила через прорезь наружу.
– А это еще что такое? – решив проявить инициативу, я ухватилась за напряженный до предела член своего ухажера.
Костя не ответил, но замычал. Надо сказать, замычал он приятно. От зубной боли так не мычат. Я хихикнула и несколько раз интенсивно потерла натянувшуюся нежную кожу своей не слишком гладкой ладонью, привыкшей к рифленому грифу штанги и к грубым отворотам хлопчатобумажного кимоно, а не к маникюру.
– Приятно? – При полном отсутствии опыта в подобном мероприятии меня искренне интересовало, правильно ли я действую.
Костя перестал стонать и, прислушавшись к своим ощущениям, прошептал:
– В общем, да! Но в каком-то смысле я ощущаю себя морковкой, которую трут на мелкой терке.
– Ах так! – Я не на шутку обиделась, убрала руку и повернулась к нему спиной.
– Не обижайся! Я пошутил!
– Ваши шутки, молодой человек, х...вые! Причем в самом прямом смысле этого слова.
Очевидно, употребление ненормативной лексики Костю несколько шокировало. Ничего, пусть терпит! А я тем временем сделала вид, что хочу отпихнуть его, но от этого движения так выпятила зад, что все тот же твердый объект провалился у меня между ягодиц. Мои трусы вполне соответствовали современной моде и сзади были представлены лишь узкой шелковой тесемочкой, никак развитию событий не препятствовавшей. Чтобы хоть как-то себя проявить, я напрягла ягодичные мышцы. В результате Костя оказался крепко зажатым. Но вместо того, чтобы возмущаться, он приступил к оглаживанию и обцеловыванию моей спины и шеи. Иногда его ладонь проскальзывала под майку к моей груди и нежно сжимала ее, а иногда опускалась вниз, и я чувствовала, как подрагивающие пальцы ласкают мою попу.
– Я все равно оскорблена, – прошептала я. – Про морковку и терку – это очень обидно! Ты еще за это ответишь!
В общем, я доразвлекалась. Не знаю почему, но во мне не было не то что страха, но даже тревоги. Может быть, многолетние тренировки сделали свое дело, но в свой первый раз я не ощутила почти никакой боли. Одним словом, мне было очень хорошо. Костя заснул, не выпуская меня из объятий, и я с нежностью ощущала его горячее дыхание на своей груди. Пакостный образ засранца, что довел меня до слез в метро, умчался в черный тоннель ненужных и безвозвратных воспоминаний.
За окном начинало светать, мне было почему-то легко и весело. Впервые за долгие годы я ощутила, что действительно кому-то нужна в этом мире. Алексей Матвеевич, разумеется, не в счет!
Наши любовные ночи продолжались три недели почти без перерыва. За это время я привыкла не высыпаться, а круги под глазами были у нас обоих. Единственное, что мне мешало, это то, что я все время должна была подыгрывать в сексе своему партнеру. Почему все так устроено, что мужчина берет женщину, а она ему отдается. Я – тигре! И я не желаю никому отдаваться. Я сама должна брать! Несомненно, подобные размышления в конце концов могли бы привести нас обоих на прием к сексопатологу, но до поры до времени бурные эмоции, свойственные юношеской сексуальности, сглаживали проявления моих воинственных комплексов. А потом... а потом проблема снялась сама собой!
Я уже стала задумываться об организации жизни после возвращения деда Леши из его научного вояжа. Наши сексуальные излишества, несомненно, нарушали бы покой пожилого человека. Я, разумеется, считала себя уже достаточно взрослой и самостоятельной. Плюс к отцовской пенсии и все возрастающим поступлениям из Афганского фонда, я еще неплохо зарабатывала, помогая Батыю тренировать корпоративных клиентов. Разумеется, мне и в голову не приходило, что сам факт моих интимных отношений с кем-либо может явиться предметом для обсуждения. Но я очень любила и уважала своего старика и меньше всего на свете хотела бы причинять ему неудобства.
Но пока я размышляла о том, как и о чем мне предстоит пообщаться с дедом Лешей по его возвращении, произошло малоприятное событие.
В один прекрасный вечер Костя пришел ко мне домой с очень серьезным видом. Он заявил, что есть тема для очень важного разговора. Я приготовилась слушать. Костя, краснея и заикаясь, объяснил, что считает правильным жениться на мне, несмотря на то что не верит, что к моменту начала наших интимных отношений я была еще девственницей. Причем говорит это только для того, чтобы не выглядеть в моих глазах дураком. Уж больно легко у нас все в ту ночь получилось, развел он руками. Я продолжала слушать, хотя меня и подмывало объяснить парню, что он несколько заблуждается насчет серьезности моего отношения к его персоне и насчет степени и глубины моей заинтересованности в нем.
– Я считаю необходимым рассказать моим родным и близким о тебе, – бормотал он, – о твоих родителях... Все не очень просто, как ты понимаешь... Но я надеюсь, что ты поможешь мне доказать им, в смысле главным образом маме, что ты девушка, достойная стать моей женой.
Костик закончил свою речь, и на лице его воссияла удовлетворенная улыбка человека, справившегося с непростой задачей. Да, по поводу его умственных способностей я явно заблуждалась.
– То есть, если я правильно поняла, ты предлагаешь мне, женщине, которой ты по десять раз на дню исповедовался в страстной любви, мне, дочери русского офицера, дочери врача, доказывать твоей маме, что я достойна ее сына?
Я сдержалась, чтобы не дать ему по физиономии. Так или иначе, до тех пор он мне делал только хорошее.
– Ну в общем, да. А что тут необычного? Ты же знаешь, как беспокоится каждая мать о будущем своего единственного сына? Ты ведь, как бы это сказать, не совсем обычная девушка...
– Это что, тонкий намек на цвет моей кожи?
– Ну зачем ты... мм... – Он замялся так отвратительно, что я вдруг осознала, что место не любви, нет, но теплой симпатии в моей душе окончательно занимает раздражение.
– Или предмет для предполагаемого беспокойства – то, что у меня родителей уже нет? И как ты посмел заикнуться о том, что не веришь моим словам?! Неужели ты настолько не знаешь меня, что не понимаешь – мне было плевать на свою девственность, когда она была, и плевать на ее отсутствие сейчас?
– Да, я был не прав, наверное... Прости... – Он глупо и беспомощно развел руками, и бешенство захлестнуло меня всю.
– Да, я был не прав, наверное... Прости... – Он глупо и беспомощно развел руками, и бешенство захлестнуло меня всю.
– Наверное?! Да-да, конечно! И про маму понятно – сын есть сын! – закивала я, сдерживая нервный смех. – Костик! Дорогой! Сними штаны, пожалуйста!
– Зачем? – он беспокойно заерзал на стуле.
Я встала и подошла к нему. Костя, оцепенев, неотрывно смотрел в мои глаза. Я взяла в правую руку кожаный хлястик ремня, а левую положила парню на плечо. Один рывок – и ремень полетел на пол. Хлипкая пряжка развалилась на части, молния рассыпалась, и джинсы оказались стянуты почти до самых колен. Костя не понимал, что происходит. Он замер, раскорячившись на паркете. Нелепейшая, надо сказать, у него была поза! Я сунула руку под резинку Костиных трусов и вытащила оттуда его сморщенное с перепугу мужское достоинство.
– Знавали мы его и другим! Но ничего! – Я сжала жалобно сжавшийся кусочек плоти в ладони. – Прощай, приятель! Приятно было познакомиться!
– Почему «прощай»?! – воскликнул Костя.
Я с презрением оторвала свой взор от члена, впервые не порадовавшегося прикосновению моей руки.
– Я не с тобой, Костя! Я с ним попрощалась!
– Не понял.
– Повторяю для дураков: члену твоему я сказала «прощай»! Он лучше и, главное, умнее тебя! А с тобой я даже прощаться не буду! Ты – вали из моего дома! Подтягивай штаны и уматывай к своей мамочке! Давай быстро, на счет «три»! Раз!..
Сука я, конечно! Уже совсем скоро, задумываясь, я сама не понимала, почему это дурацкое «сватовство» привело меня в такое бешенство. Он же действительно хороший парень и действительно мне нравился. Да и не перестал, наверное, нравиться. Спас меня от комплекса неполноценности. Ну спорол херню, ну оказался не таким взрослым и сильным! И что? Зачем я так?! Можно было просто поставить на место и предложить задуматься о собственном поведении. Ведь я же не истеричка? Нет. Но я – тигре!
С тех пор Костя почти каждый вечер встречает меня возле подъезда моего дома. Он никогда не знает, когда именно я приду. Он стоит и ждет с одинокой розой в руке. Пару раз он успел мне пробормотать, чтобы я его простила. Я ответила ему вежливо и спокойно, что прощать мне его не за что. Просто он мне более не интересен и не нужен. Один раз мне домой звонила его мать, наверное, милая и интеллигентная женщина. Я объяснила ей, что у нас нет темы для общения. У нее прекрасный сын. Я очень хорошо отношусь к нему, но лично мне он в жизни ни к чему. Я, как женщина, не считаю себя обязанной брать в мужья молодого человека, с которым несколько раз переспала и в свое, и в его, судя по всему, удовольствие. Поговорив с Костиной матерью таким образом, я вначале осталась собой очень довольна – ведь именно так должна поступать в подобной ситуации сильная, уверенная в себе женщина. А потом... потом поняла, что произвела я, видимо, впечатление дуры! Дуры и б...и! И если бы я оказалась на месте Костиной матери, то безумно радовалась бы тому, что и сын, и вся семья оказались избавлены от такого «счастья». Иногда мне очень хотелось «прокрутить кино назад», но... Я оставалась собой.
Всякий раз Костя ломал свой цветок после того, как я отказывалась принять его, но сегодняшняя роза была такая красивая, что я пожалела ее и приняла колючее чудо из Костиных рук.
– Спасибо, Костя! Я поставлю ее в воду! – Я, как могла, доброжелательно кивнула ему. – Найди себе девушку, в конце концов! Чем здесь торчать, на танцы сходи или на концерт какой-нибудь. Или опять пригласи кого-нибудь в кино! Ты классный! Честно! Я тебе только благодарна за все!
– Мне, кроме тебя, никто не нужен! – глухо отозвался он.
– Тогда ты меня прости! – Я развела руками и оставила его стоять под фонарем.
«Ведь ты же, зараза, не хочешь, чтобы он с кем-нибудь шел в кино! Ты что, любишь его?» – это вопрос к самой себе. И ответ: «Нет. Но ты ведь хочешь, чтобы он где-то там маячил в качестве потенциальной собственности! И ты не хочешь, чтобы он кого-нибудь себе заводил! Сука!!!» – это я тоже самой себе.
Беда
Вот я и дома! Испытываю смешанные чувства к нашей старой хрущевке. Здесь дали временное жилье моему отцу после возвращения из Эфиопии. Сюда принесли меня из роддома. Из этого вечно обоссанного подъезда я выбегала каждый день в школу. Здесь меня подкараулили и избили хулиганы из соседнего профтехучилища за то, что я «черножопая людоедка».
Они так сильно стукнули меня головой о ступеньку, что я даже на какое-то время потеряла сознание. Очнулась я на руках незнакомого мне, очень странного на вид человека. Тумэнбаатар Орчибатович по счастливой для меня случайности вошел в наш подъезд. Вроде бы навещал кого-то, жившего в нашем доме. Батый принес меня к деду Леше, обезумевшему от случившегося, и они вместе выходили меня. С этого дня я бросила фигурное катание и перешла... туда, куда перешла.
Уже первого сентября следующего учебного года я встретилась по очереди со всеми тремя своими обидчиками. На каждого из них у меня ушло не более двух минут. Ни один из них в тот год уже не пошел учиться. А тот, что бил меня лбом о бетонную ступеньку лестницы, и по сей день ходит только в одном смысле – под себя. Иных перспектив, судя по всему, у него нет.
Не слишком ли я жестока? Не знаю. Это вопрос не ко мне. Это вопрос к тем мальчикам и девочкам, над которыми уже поиздевались мои «крестники», и к тем, кого они могли еще избить и изнасиловать в будущем. Какой может быть спрос с меня?!
По наводке «пострадавших» и их родителей к нам с Алексеем Матвеевичем приходил дознаватель из милиции. Он был встречен опешившим от удивления стариком, а потом увидел и меня, щуплого смуглого заморыша с двумя тоненькими косичками и белыми бантиками, не очень умело повязанными дедом Лешей в честь главного школьного праздника. Разумеется, следователь понял, что его просто развели, и, выматерившись под нос, ушел, не задав мне ни одного вопроса. А Учитель к тому моменту уже полгода плотно работал со мной, и я не думаю, что сам этот тридцатилетний здоровяк-мент устоял бы против меня больше полуминуты. Обычно скупой на похвалы Батый сказал мне однажды, что таких способных, как я, он еще не встречал. Еще бы! Ведь я – тигре!
Нырнув в прокисшую темноту подъезда, я бегом взлетела на свой пятый этаж. Дед Леша встречал меня, как обычно, в костюме-тройке. На шее сиял синий шелковый галстук, а из кармашка выглядывал безукоризненно белый треугольник носового платка. Я прожила с этим человеком под одной крышей все восемнадцать лет своей жизни, но ни разу так и не увидела его в затрапезном виде. Боюсь, непросто мне будет в личной жизни. В единственный свой период бурной сексуальной жизни я осознала, что могу созерцать мужчину либо абсолютно обнаженным, возбужденным от самого факта моего присутствия рядом с ним, либо... безукоризненно одетым. Промежуточные состояния тошнотворны. Костюм-тройка – это, может быть, через край, но шляющийся по квартире нечесаный тип с безвольно болтающимся в трусах «хозяйством» – бр-р-р!
Сегодня Алексей Матвеевич был какой-то особенно торжественный. Увидев роскошную розу в моих руках, он поднял домиком седые брови:
– И как это понимать, барышня?
Я поцеловала старика в пергаментную щеку.
– Это вам, дед Леша!
– Благодарю!
Он направился на кухню и поставил цветок в высокую бутылку из-под белого рейнского вина «Молоко любимой женщины». Вино мы с ним выпили еще месяц назад, и оно было не ахти – столь же слащавое и примитивное, как его название. Имелось лишь два достоинства: цена и бутылка. Синяя «эльзасская флейта» была совершенна и по цвету, и по форме. Она идеально подходила к бордовой бархатной розе, полученной мною от моего бывшего любовника.
– Эва! Дорогая! У нас с тобой сегодня как минимум один повод для торжественного ужина! А может быть, к нему добавится и второй!
– Рассказывайте, дед Леша! – Я уже снимала с себя верхнюю одежду и туфли.
– А я могу не только рассказать, но и показать! – воскликнул старик и помчался вприпрыжку к себе в комнату.
– Я тогда буду на кухне сервировать ужин!
– Ты, конечно, его, гм... сервируй! Но учти, ужинать мы будем только через минут двадцать, а то и все полчасика! Я еще должен из дома сбегать по второму поводу.
– Куда вы собираетесь бежать, дед Леша?
– К метро! У меня там встреча с человечком одним. – Алексей Матвеевич активно шелестел бумажками у себя на письменном столе. – Он нам с тобой какое-то письмецо привез...
– Какое письмецо? От кого?
– Не знаю. Пока не знаю! Принесу, вместе посмотрим.
Алексей Матвеевич наконец прекратил свое шуршание и появился на кухне с тоненькой пачкой документов.
– Вот, родная! Теперь квартира у нас с тобой больше не коммунальная, а отдельная! Это раз!
Я знала, что Алексей Матвеевич все эти годы боролся за объединение каких-то жировок и с нетерпением ожидал моего восемнадцатилетия, которым я его осчастливила полгода назад. До этого момента важные жилищные бумаги не могли начать своего движения в бюрократических коридорах.