После этого разговора Ванилла, набегами появляясь в трактире, изводила подругу предположениями:
— Красное? Или сиреневое?
— Красный, — глубокомысленно отвечала Матушка Бруни, не отрываясь от готовки или обслуживания посетителей за стойкой, — любимый цвет шлюх. Сиреневое тебе к лицу, но у тебя уже есть сиреневое! И вообще, цвет свадебного наряда должен сочетаться с цветом свадебного камзола жениха. Ты хоть поинтересовалась, во что планирует облачиться его смешливость?
— Ох, Пресвятые тапочки! — истерично вскрикивала Старшая Королевская Булочница. — Я совсем о нем забыла!
И исчезала, чтобы через пару дней явиться с новыми идеями.
Каждый вечер Весь уходил с полковником Торхашем. Бруни замечала, как мальчишка вытягивается, на глазах раздается в плечах. Как меняется его голос, становясь ниже и приобретая вкрадчивые, такие знакомые нотки Красного Лихо. То ли дело было в том, что он стал питаться, как и подобает оборотням: только что пойманной добычей, еще дымящимся мясом, горячей кровью; то ли он быстро взрослел рядом с представителем своего народа. Кай подарил ему настоящий меч — солдатский, простой, но остро заточенный и отлично сбалансированный. И он, и его друг давали юному оборотню уроки фехтования на заднем дворе трактира. Когда фехтовал Кай, Бруни буквально замирала в дверном проеме, наблюдая за его четкими, но плавными движениями. Она даже затруднялась сказать, кто лучше фехтует: полковник Торхаш — с нечеловеческой быстротой и грацией, или ее Кай — с отточенными уверенными движениями.
Иногда после тренировок они ужинали все вместе — и Лихай не спешил уйти из-за стола, за который присаживались и Пип, и сестрички Гретель. В разговорах, правда, не участвовал, помалкивал, поблескивая глазищами, однако прежней злой насмешки в них Бруни не замечала. Весь, подражая ему, учился властвовать собой. Почти перестал ругаться и жутко скалиться, а коли злился — смотрел с прищуром, от которого становилось не по себе.
Между тем близилась свадьба младшего королевского отпрыска. По словам Ваниллы, принцесса Оридана с нетерпением ждала окончания шестидесятидневного пребывания в монастыре, которое проводилось в Гаракене для всех невест с целью очищения души, тела и помыслов. А принц Колей, совместно с Главным Королевским Распорядителем и все тем же вездесущим Дрюней, уже составлял план увеселительных мероприятий: балов, фейерверков, охот и маскарадов. К зимнему солнцестоянию, когда, по легенде, богиня Индари прятала озябшие ножки в меховые сапожки, а не в тапочки, ожидались визит королевской делегации Гаракена во главе с его величеством Иорли Вторым и свадебные торжества.
Ванилла наконец определилась с цветом платья. От отца невесты его держали в строжайшей тайне, ибо Пипа, почитающего обычаи предков, хватил бы удар: платье девица шила себе ярко-оранжевое, с кружевами и вуалью в тон молодой листве. А на зеленом бархатном камзоле жениха должна была появиться оранжевая отделка и вышивка, изображающая… морковь!
— Морковка — суть символ нашего чуйства! — заявила невеста в субботний вечер, сидя на столе в кухне и с хрустом грызя предмет разговора. — Придворный портной, который шьет наши с Дрюней костюмы, в процессе работы пребывает в постоянном шоке. Но мы надеемся, он сотворит-таки шедевру!
Матушка только головой покачала и бросила взгляд на часы. Было около восьми вечера. Кай обычно приходил ближе к полуночи.
— А между тем, подруга, тебе тоже надо задуматься о платье! — лукаво заметила Ванилла. — Тебе и Персиане — поскольку вы будете моими подружками на свадьбе!
— И какой цвет ты выбрала для нас? — с подозрением поинтересовалась Бруни.
— Салатовый! — торжественно объявила та. — Вы будете изображать молодые грядки и оттенять наше с Дрюней великолепие!
— Вот спасибо! — хмыкнула Матушка, пытаясь представить себя в салатовом.
— Завтра ты и Перси должны быть во дворце для примерки! — не давая ей опомниться, добавила Ванилла. — В три пополудни. Найдете меня на кухне, и я вас отведу к портному. Мастер Артазель — очень изысканный и достойный старикан! А шьет так, что загляденье просто! Дрюня только у него и одевается.
Вспомнив любимые шутом несочетаемые сочетания цветов в предметах одежды, Бруни невольно пожалела портного.
* * *В последние дни растущей луны Лихай и Весь отправились на охоту, затянувшуюся на целую неделю. Матушка нервничала, много молчала и реже улыбалась. Даже Кай не смог убедить ее не беспокоиться за мальчишку, ставшего ей родным.
— Глупенькая моя, — шептал он, целуя Бруни, уютно устроившуюся в кольце его рук, — если бы ты знала Лихо, как я, ты отпустила бы с ним Веся даже в преисподнюю!
— Но я не знаю! — оправданно возражала она. — Расскажи мне…
И Кай рассказывал — о том, как снял Лихая со столба, стоящего в центре костра, и был вынужден вместе с ним бежать от поселенцев, разъяренных тем, что какой-то юнец благородного происхождения посмел отнять у них законную добычу, приговоренную ими к смерти. Как он подрался с Лихаем сразу же, едва опасность отступила. Подрался жестоко и глупо, как могут сцепиться только подростки. Рассказывал, как они, странствуя вместе, слово за словом, шаг за шагом узнавали и учились ценить общество друг друга. Как Кай привел Торхаша к себе домой, и отец, приказав отмыть, накормить и подобающим образом одеть гостя, одновременно отправил самого Кая на порку — за то, что тот сбежал навстречу приключениям и за необдуманное вмешательство в казнь, которое могло иметь далеко идущие последствия. И как Торхаш, чудом прознав про это, тоже пришел на задний двор и молча встал с Каем плечом к плечу, чтобы разделить наказание.
Кай вспоминал, как они охотились вместе, и Лихай учил его читать следы и определять запахи, призраками витавшие под лесным пологом. И как он сказал своему другу-оборотню, собираясь на войну: «Это не твой бой!», а тот ответил: «Мой бой никогда не закончится, но я могу помочь тебе победить в твоем!»
— Знаешь, — тихо говорил Кай затаившей дыхание Бруни, — именно там, на войне, я понял, что наша земля для оборотней такая же родная, как и для нас самих! Люди были и остаются для них соперниками, даже врагами, но мы — свои. Как деревья в лесу, как птицы в небе. С теми же, кто пришел со стороны и решил забрать эту землю себе, оборотни воевали безо всякой жалости. И хотя с ними сложно, а иногда просто невыносимо общаться, я могу сказать, что вряд ли мы выиграли бы ту войну с такими относительно небольшими потерями, если бы не они!
Матушка слушала его и вспоминала судорожные всхлипы спящего Веся, на глазах которого толпа озверевших людей рвала на части очеловечившихся оборотней, а их соотечественники в это же самое время на войне отдавали свои жизни за покой тех самых, озверевших…
— Когда-то мы были для них дичью, — невесело усмехнулся Кай, — но те времена давно ушли в прошлое, и сейчас люди могущественнее оборотней. Быть добрым — это право, которым должны владеть те, кто сильнее!
Бруни запрокинула голову, разглядывая любимого. Он смотрел на затухающий огонь печурки, той самой, что топилась яблоневыми поленцами, наколотыми Питером Конохом, и лицо его — задумчивое, суровое, казалось ей невыразимо прекрасным. Этот Кай был совсем другим, лишь отдаленно похожим на того, высокомерно-отстраненного, гарцующего на великолепном скакуне. И этого Кая ей еще предстояло узнать!
— На той войне погиб мой муж… — неожиданно для самой себя призналась Бруни. — Он не писал мне писем. Совсем. Пару весточек я получила от ребят из нашего квартала, ушедших на войну вместе с ним. Единственное письмо, подписанное командиром его полка, сообщало о том, что Ральфа больше нет в живых.
Матушка развернулась, закинула руки на шею Каю и уткнулась носом в его грудь. А он молча гладил ее по волосам, как обиженную кем-то девочку, и ни о чем не спрашивал.
— Я вышла за него замуж, потому что он был хорошей партией — работящий, бережливый, сильный. И, наверное, прожила бы с ним достойную жизнь… — Бруни замолчала, тяжело дыша, а потом прошептала едва слышно, — и никогда не узнала бы, что значит — любить!
И вдруг расплакалась, чувствуя, как отпускает сердце невидимый стальной силок, сжимавший его с тех самых пор, как она не понаслышке узнала одиночество.
Почему-то вспомнилась тишина, на мягких лапах вошедшая после закрытия в трактир в тот день, когда она получила похоронку. Бруни сидела рядом с Пипом, положив голову ему на плечо, а он укачивал ее, как маленькую, и уговаривал поплакать. Но она не заплакала. Ни тогда, ни потом. А вот сейчас, в объятиях Кая, разревелась так, что самой стало стыдно!
Сердито шмыгая носом, Матушка порывалась встать с постели, чтобы умыться, но Кай не отпустил ее. Одной рукой вытряхнул подушку из наволочки, заставил Бруни высморкаться, заботливо промокнул ее мокрые щеки. И снова обнял, уложив ее голову к себе на грудь. Он не спросил, любила ли она мужа. И за это Матушка была ему благодарна, потому что теперь знала точный ответ.
Мастер Артазель оказался сухопарым гномом с модельно подстриженной бородкой и аккуратным маникюром.
Бруни и Персиана, смущенно мявшиеся в его приемной, уставились на вошедшего портного, раскрыв рты. Во-первых, гномов в Вишенроге было относительно немного: они неохотно покидали Драгобужье и предпочитали жить подальше от побережья. Во-вторых, вид мастера разительно отличался от сложившегося в народе представления о гномах как о коряжистых, заросших, сквернословящих коротышках.
— Нуте-с, мои стрекозки, — заявил портной, приспустив пенсне с острого носа, — встаньте для начала подальше друг от друга. Ванилла, представь мне своих сестричек.
Та представила. Сыпя шутками-прибаутками, Артазель снял с обеих мерки так быстро, что они не успели опомниться, а затем отправил Персиану восвояси, попросив Бруни и Ваниллу задержаться.
— Мой сладкий сахар, — серьезно сказал мастер Ванилле, — я вполне понимаю твою тягу к весенним цветам, но если той сестричке салатовый будет к лицу, то эту сделает похожей на умертвие. Оно тебе надо?
— Ах! — воскликнула Ванилла, трепетно прижимая руки к пышному бюсту и готовясь зареветь. — И что же теперь делать?
— Только не волнуйся! Если нужно, я побуду умертвием! Лишь бы ты была довольна! — мужественно пообещала Матушка.
Артазель бросил пронзительный взгляд на Старшую Королевскую Булочницу и, понизив голос, поинтересовался у Бруни:
— Она беременна?
— Кто? — не поняла та.
— Да твоя сестричка!
— Ты беременна? — переспросила Матушка, повернувшись к Ванилле.
Та, перестав шмыгать носом, резонно заметила:
— Признаков не обнаружено. А что?
— Стальные ядры! — неожиданно подпрыгнув, завопил гном. — Тогда какого умертвия такая прелестная девушка соглашается быть на него похожей?!
— Но я хочу салатовое! — заныла Ванилла. — Я так вижу! Мы такие с Дрюней яркие, как осенние яблоки, а они такие с Перси нежные, как…
— …овощные грядки, — подсказала Бруни, сдерживая смех.
— …весенние посадки! — в один голос с ней сообщил Артазель. — Для молодой привлекательной женщины носить цвета умертвия недопустимо! Для влюбленной — недопустимо вдвойне!
— Я буду в оранжевом! — оскорбилась Ванилла.
— А я не тебя имел в виду! — хихикнул гном и лукаво взглянул на сразу покрасневшую Брунгильду.
— Бруни? — резко развернулась к ней подруга. — Что это значит?
Матушка только головой покачала. Щеки и уши горели так, что можно было и не отвечать.
— Я пыталась тебе рассказать несколько раз… — начала было она, переминаясь с ноги на ногу и напоминая самой себе старшую Гретель, заметившую в трактире знатного посетителя.
— Стоп, жемчужины мои! — вмешался мастер. — Ванилла, романтическую историю ты выслушаешь потом. А пока я предложу несколько тканей, цвет которых будет сочетаться с салатовым. А ты выберешь, какой тебе больше нравится на сестре!
Не успели подруги обменяться и словом, как портной метнулся в соседнюю комнату и притащил оттуда несколько отрезов. То поочередно прикладывая каждый к Бруни, то накручивая их ей на голову наподобие тюрбана, он демонстрировал Ванилле материи, хотя та не переставала хмуриться. Она уже все спланировала, и картинка свадьбы стояла перед глазами, не желая рассеиваться. На ней обе подруги невесты были в салатовом!
— Ну-у-у… — наконец, протянула Старшая Королевская Булочница, — вот этот вроде ничего…
Артазель, накинувший на плечи Бруни отрез цвета топленых сливок, вдруг застыл. А затем закричал, смешно дрыгая ногой:
— Молот яйценосца! То, что нужно! Это будет прекрасное платье!!!
Вдруг успокоившись, он назидательно поднял короткий палец и завершил, обращаясь к Матушке:
— Очень простое! Тебя не надо украшать как майский шест, мой сладкий сахар! Лишь чуть акцентировать внимание на достоинствах! Через два дня обе сюда на примерку!
Бруни вздохнула с облегчением, только когда покинула покои портного. Ванилла все еще казалась расстроенной. В коридоре, вдоль стен которого стояли великолепные канделябры в виде полунагих дев, держащих чаши для масла, Матушка взяла подругу за руку и развернула к себе:
— Не расстраивайся, прошу! Если хочешь, вернемся к мастеру. Я скажу ему, что не надену никакого другого платья, кроме салатового!
Та посмотрела на нее исподлобья, усмехнулась и вдруг чмокнула в нос:
— Я не из-за платья расстроилась, глупая. Из-за себя. И тебя!
— Не понимаю, — растерянно покачала головой Бруни.
— В твоей жизни произошло нечто важное, а я все профукала! А ведь должна была быть рядом и радоваться за тебя! — пояснила Ванилла. И тут же спросила, с любопытством вглядываясь в Бруни: — Так кто он?
Матушка открыла было рот, но вдруг ей почудилось, будто полуголые девы с чашами дружно навострили уши. Решительно взяв подругу за руку, она повела ее прочь, словно знала, куда идти в хитросплетении дворцовых коридоров.
— Расскажу на улице!
Заинтригованная Ванилла покорно следовала за ней, даже не заметив, что Бруни, не знакомая с внутренним устройством дворца, идет совсем в другую сторону от выхода. А Матушка машинально двигалась вперед и пыталась глубоко дышать, желая успокоить отчаянно бьющееся сердце. Не раз она, глядясь в зеркало, наблюдала в себе перемены, выдающие счастливую женщину: гордую осанку, лучистый взгляд, нежную улыбку, затаившуюся в уголках губ. Но не думала, что это так заметно окружающим. И отчего-то наблюдательность Артазеля задела больно, словно он коснулся запретного, только для нее предназначенного.
Коридор вывел их в широкую галерею. В другом ее конце переговаривались трое мужчин. Когда подруги на всех парах выскочили на блестящий скользкий паркет и остановились в недоумении, собеседники дружно замолчали и посмотрели в их сторону.
Ванилла неожиданно пискнула и метнулась обратно, таща испуганную Матушку за руку с такой силой, что чуть не вывихнула ей запястье. Остановилась она, только оказавшись во внутреннем дворе замка, и, пытаясь отдышаться, воскликнула:
— Пресвятые тапочки!
— Что? — испуганно спросила не менее запыхавшаяся Бруни.
— Тех троих видела в галерее? — выдохнула Ванилла. — То были его величество Редьярд Третий, Первый министр Ложвин Свин и…
Она задумалась.
— И?.. — осторожно уточнила Матушка. — Кто третий?
— Не уверена, но, кажется, принц Аркей!
— Ты не уверена? — удивилась Бруни.
— Принц — птица ночная, загадочная! — подруга взяла ее под руку и повела на кухню, где их должна была ждать Персиана. — В том смысле, что во дворце появляется редко, время проводит то в казармах со своим полком, то в тайных инспекциях по стране. Последние пять лет он Глава Королевского Совета вместо его величества. Как отец его после войны назначил, так и главенствует бессменно. И поговаривают, что пользы короне своими законопроектами уже принес немерено. Принц в балах и увеселениях не участвует, народу на празднествах не является, в связях с фрейлинами или дочками знатных семейств не замечен. В общем, полная противоположность братцу. Словно разные матери их родили! Поэтому видела я его всего пару раз, и то — издали. Вот Кольку-младшего могу тебе даже без исподнего описать!
— Это как? — изумилась Матушка.
— А вот так! Удирал он как-то из покоев одной статс-дамы в чем мать родила. Муж бедняжки неожиданно решил стребовать супружеский долг и не вовремя явился из поместья. Любовника не опознал, однако успел разглядеть в темноте чью-то белеющую задницу — ровно заячий хвост в лесу. Ну и погнался за ней, тьфу, за ним то есть, за охальником! Не подозревая, кто это! Принц аккурат мимо меня проскакал похлеще Петра Снежного. Только что не ржал, стервец, хотя улыбка на губах играла. Ты же меня знаешь, у меня глаз — алмаз. Разглядела все, что надобно! Фигурами Индари королевских отпрысков не обделила, статями Колей тоже хорош оказался. Там было на что посмотреть!
Бруни, вздохнув, отвернулась. Щеки предательски зарозовели. Умела Ванилла говорить о мужиках с таким здоровым бесстыдством, что все поневоле перед глазами… вставало!
Персиана, в отличие от Бруни, которая в замке вообще была в первый раз, частенько заходила на работу к старшей сестре, поэтому в дворцовых коридорах не заблудилась и верно вышла к кухне, располагавшейся в левой части донжона, в полуподвале. В ожидании родственниц она прекрасно провела время, сидя за огромным кухонным столом, заваленным овощами и зеленью, и грызя орехи, любезно насыпанные мальчишками-поварятами. Характером младшая сестричка Старшей Королевской Булочницы отличалась легким и смешливым, а позубоскалить и посплетничать любила так же, как и Ванилла, потому беседа с кухарками была интересной.
— Садись, сейчас чаем вас напою и домой отправлю! — заявила Ванилла, заводя Бруни в кухню.