— Вон столик освободился, пошли провожу! — позвала их за собой старшая Гретель.
Бруни заглянула в кухню и за занавесью наткнулась на Веся. На лице мальчишки отражались самые разнообразные чувства, от любопытства до суровой решимости.
— Ты чего? — удивилась Матушка.
Весь исподлобья посмотрел на нее, подрагивая крыльями носа.
— Я его чувствую! — тихо сказал он.
— Кого? — испугалась Бруни, поняв, что дело серьезное.
— Того вора, о котором говорил сержант. Он где-то в зале! И уйти не может, чтобы внимания не привлечь. Сидит — боится! Как сержант рукав-то достал, я хозяина сразу и унюхал!
Бруни сунула Весю в руки пару кружек пива:
— Я обойду зал, а ты иди за мной. Поставь пиво на тот столик, за которым вор сидит.
Они вышли в зал. Матушка, как и полагается почтенной трактирщице, зорко оглядывала столики и несколько раз жестом указала Виеленне, где пора убрать грязную посуду или поднести кружек с морсом.
Стук за спиной заставил ее резко обернуться. Весь поставил кружку на угловой столик, за которым спиной к залу сидел худощавый мужик в наглухо застегнутой суконной куртке.
— Я не заказывал! — буркнул он. — Так что пошел отсюда!
— Простите его, господин! — поспешила на помощь Веславу Бруни. Села напротив, разглядывая обветренное лицо незнакомца, его узкие губы и глаза непонятного болотного цвета. — Вы не пообедали? Только морса выпили? Чего желаете отведать?
— Ничего не желаю, — проворчал гость.
— И деньги вернуть не желаете? — невинно поинтересовалась Матушка.
Вор взглянул на нее, недобро прищурившись.
— Какие деньги, хозяйка? За морс я уже заплатил твоей служке!
— Которые у старушки на улице отняли, — спокойно пояснила Бруни и добавила, когда тот дернулся: — Стоит мне повысить голос, как сюда подойдет мой старый знакомец, сержант Иен Макхолен. Думаю, вам он тоже прекрасно известен. Его ловкие руки наверняка найдут кошелек вдовы Рашписа у вас за пазухой. После чего вы отправитесь прямиком в городскую темницу…
— Откуда тебе известно? — вор быстро облизнул пересохшие губы. От этого жеста Матушку передернуло. А затем он перевел взгляд на стоящего рядом Веся и тихо добавил:
— Ах ты, сучье отродье! Сдал меня!
Весь высокомерно-насмешливо приподнял верхнюю губу, обнажая белоснежные острые клыки. И… промолчал. Бруни была уверена — сказалось влияние Лихая Торхаша, ведь в этот момент маленький черноволосый оборотень даже внешне стал похож на большого и рыжего.
— Положите деньги на стол и уходите, — предложила она. — Я не стану звать сержанта… хотя, конечно, надо бы!
Вор глупцом не был. Подумав с мгновенье, бросил на столешницу вязаный полосатый кошель, который явно не мог принадлежать мужчине. Одарил Веся и Матушку ненавидящим взглядом. Бруни взяла кошель, скрыла в складках платья и отошла, позвав оборотня. Отвела мальчишку в кладовку и вручила ему кошелек.
— Ночью отправишься на охоту с Лихаем, занеси кошель вдове. Или в форточку подкинь, или оставь на крыльце, но в дверь стукни и дождись в укромном месте, чтобы она увидела и забрала!
— А то я сам не догадался бы! — принимая кошелек и терпеливо выслушав наставления, фыркнул оборотень.
Когда Матушка вернулась за стойку, вора уже не было в зале: он улизнул, смешавшись с толпой выходящих из трактира купцов. Она облегченно вздохнула. Но на сердце остался неприятный осадок, будто новой туфелькой в грязную лужу наступила.
За столиком недалеко от стойки сержант Макхолен и патрульные с аппетитом уплетали похлебку с куриными потрошками и черным горохом. Азартно стучали ложками по тарелкам, откусывали большие куски хлеба, играли желваками на загорелых за лето щеках — насыщались. Бруни вспомнила, как говаривала матушка Хлоя: «Путь к сердцу мужчины, доченька, вовсе не через желудок лежит, а через другие места. Но кормить голодного мужика — удовольствие для истинной женщины. Удовольствие, с которым мало что сравнится!» И она оказалась права! С каким удовольствием Бруни готовила завтраки для Кая, когда он оставался ночевать! Там, где мужчина будет думать о Долге, женщина просто спросит: «Ты голоден»?
Матушка украдкой посмотрела на колечко с опалом, которое теперь не снимала. И улыбнулась самой себе. Привязываясь к разного рода символам, люди забывают о том, что все они — просто вещи. Но вещи иногда бывают такими красивыми!
К полуночи в трактире почти не осталось посетителей. Весь торопился убрать зал, потому что скоро за ним должен был зайти Красное Лихо. Жажда охоты будоражила кровь и делала юного оборотня невыразимо привлекательным. Матушка поглядывала за ним из кухни, где мыла посуду, и вздыхала от мыслей, что совсем скоро найденыш превратится в грозу девичьих сердец.
Еще до того, как в дверь постучали, Весь уже кинулся открывать. Лихай Торхаш стоял на пороге, закутанный в простой черный плащ.
Бруни вышла навстречу, и он приветственно склонил голову и шагнул внутрь.
— Возьми свой деревянный меч, — приказал Веславу. — Я дам тебе несколько уроков. Где он?
— Наверху! — воскликнул мальчишка и вихрем унесся по лестнице в свою комнату.
Бруни смотрела на него с затаенной грустью во взгляде. Хоть и не был он ей единокровным сыном, но отрывался, отдалялся от нее, как все взрослеющие дети от своих родителей.
— Не печалься, маленькая хозяйка, — вдруг подал голос полковник, — Веслав Гроден из Черных ловцов никогда не забудет тебя! Если оборотень верен кому-то — это на всю жизнь!
Она испытующе взглянула на Торхаша.
— Как вы верны Каю?
Тот кивнул.
— А как вы познакомились? Кай никогда не рассказывал мне!
— Сущие пустяки, — небрежно махнул рукой полковник. — Меня хотели сжечь, а он развалил костер и отбил меня у поселенцев.
— Сжечь? — удивленно воскликнула Матушка. — За что?
— За то, что я есть, — спокойно ответил Красное Лихо.
На лестнице послышался топот. Весь возвращался.
— У моего друга обостренное чувство справедливости, — заметил Лихай, забирая у парнишки меч и взвешивая его на ладони. — Из-за него он в юности часто бывал порот отцом. А затем и я — вместе с ним, поскольку наши понятия о справедливости совпадали. Ты неплохо его отбалансировал, — добавил он, обращаясь к Весю, — но еще есть над чем поработать! Мы покидаем тебя до рассвета, маленькая хозяйка! — Торхаш слегка поклонился и вдруг по-звериному блеснул глазами. — Но ты не будешь скучать! Уже скоро!
— Кошель! — напомнила мальчишке Бруни.
— Помню я! — возмутился тот и следом за Лихаем скрылся в темноте.
Не прошло и получаса, как в трактире появился Кай. Сел за «свой» столик, заказал ужин, улыбнулся, увидев Бруни, выглянувшую из-за занавески в зал. От света его счастливого лица, от взгляда карих глаз — теплого и ждущего, на сердце Матушки стало легко и спокойно. Вот что имел в виду Лихай Торхаш Красное Лихо!
Бруни подсела к Каю, и он молча накрыл ее руку своей. С минуту они смотрели друг на друга, просто улыбаясь.
— Когда в темной комнате зажигают свечу — ее свет становится теплом сердца, — тихо сказал Кай. — Ты знаешь, что ты — моя свеча в темной комнате? И рядом с тобой мне легко и просто, как не было ни с кем!
Матушка заметила и горькую складку у его губ, и боль, притаившуюся по ту сторону глаз. Если бы она могла снять с него ту тяжесть, что носил он в сердце, не обмолвясь о ней ни словом! Если бы могла!..
— Люблю тебя! — прошептала она.
Кай потянулся к ее губам, его ладонь легла ей на затылок…
В зале шаркала Ровенна — гасила свечи. Из кухни доносились звон и плеск — Виеленна мыла посуду.
В дверь трактира неожиданно постучали.
Матушка невольно вздрогнула — не любила она поздних посетителей!
— Сидите, хозяйка, я открою! — крикнула Ровенна.
В открытую створку шагнул… Питер Конох. Смешно затоптался на месте, замахал руками, словно не зная, куда их деть.
— Ты чего это? — подозрительно прищурилась старшая Гретель. — Неужто за выпивкой?
— Упаси Индари! — испугался Питер, бледнея. — Я ж маменькой клялся, что больше ни капли в рот не возьму! Я…
И замолчал, будто воды в рот набрал.
Вместо еще одного поцелуя Матушка чмокнула Кая в нос и поспешила к Коноху.
— Питер, что случилось? — серьезно спросила она. — С твоей мамой все хорошо? Она здорова?
— Богиню благодарю за ее крепкое здоровье! — оживился молотобоец. — Я просить вас хотел, Матушка Бруни. Отпустите Виеленну сегодня пораньше!
— Это еще зачем? — нахмурилась Ровенна.
— Хочу пригласить ее погулять…
От румянца Питера, казалось, сейчас займется пожар.
— Ох ты, яйцы крашены! — фыркнула старшая Гретель и, резко развернувшись, снова занялась свечными огарками.
— Вилен! — пряча улыбку, крикнула Матушка. — Иди сюда!
— Вилен! — пряча улыбку, крикнула Матушка. — Иди сюда!
— Что, хозяй…
Младшая Гретель выглянула из кухни, вытирая руки об передник, и… румянец Питера перекинулся на нее.
— Собирайся домой, — улыбнулась Бруни.
— А как же посуда? — растерялась Виеленна.
— Мы с Пипом домоем. Давай, иди! Видишь, Питер ждет?
— Жду! — решительно подтвердил тот.
Матушка вернулась к Каю, виновато улыбнулась.
— Ты посидишь еще или пойдешь наверх? Мне надо помочь Пипу прибраться на кухне.
— А Ровенна? — удивился Кай.
— На ней зал — стулья убрать, полы подмести, раз Веся нет.
Кай поднялся, скинул на спинку стула черный камзол и принялся засучивать рукава тонкой батистовой рубашки.
Бруни следила за ним с изумлением.
— Многое я делал со своей любимой женщиной, — рассмеялся он, заметив выражение ее лица, — но вот посуду еще не мыл. Идем на кухню!
Пип, увидев нового помощника, сдержанно кивнул и занялся своими делами, время от времени бросая на него скептические взгляды.
Матушка встала рядом с любимым и тоже опустила руки в подогретую воду. Их пальцы касались друг друга, тела передавали тепло от одного другому. Несколько раз Кай был близок к тому, чтобы уронить или разбить тарелку о край мойки, но в последний момент ловил коварную посуду. И вновь у Бруни кольнуло сердце: в таких хозяйственных «мелочах» Ральф никогда не помогал ей, уходя наверх и ожидая ее в спальне для выполнения супружеского долга. Наверное, он считал мытье посуды и уборку не мужским делом.
Снова вспомнилась та пара в зеркале, невыносимо прекрасная и… несбыточная. Ах, если бы Кай оказался сыном простого, пусть и состоятельного торговца! Они могли бы пожениться и продолжить дело Хлои и Эдгара, нарожать детишек, вырастить Веслава в красавца офицера и гордиться его успехами на гвардейском поприще. Каждодневные дела стали бы для них общими, они спорили бы вечерами о завтрашнем меню, вместе сравнивали оптовые цены местных торговцев и, возможно, подумали бы об открытии второго трактира. А что? Ровенна вполне справится в качестве управляющей!
Мысли о втором трактире захватили Бруни настолько, что она на мгновение забыла о новом помощнике. Тот поспешил напомнить о себе, пройдясь губами по ее шее. Желание тотчас скрутило в тугой узел, да так, что кружка выпала из ослабевших пальцев Матушки. Кай едва успел поймать ее у самого пола.
— Давай побыстрее закончим это мокрое дело, — хмыкнул он. — Никогда не думал, что мыть посуду — так сложно!
Бруни только головой покачала в ответ. И вновь подумала о новом трактире. Тяжелая работа хозяйки давала доход — небольшой, но постоянный. Деньги Матушка, воспитанная бережливой Хлоей, не тратила, да и не на что особенно было. Суммы вносила ежемесячно надежному ростовщику — «на прирост», оставляя себе средства лишь на постоянные расходы и уплату налогов. Поэтому накопления у нее были, но все же недостаточные для открытия нового дела. Если только взять ссуду у того же ростовщика?.. Присмотреть небольшой домик, открыть пивную, а после расширить ее…
— Ты о чем замечталась? — подозрительно спросил Пип, заметив, что она уже в третий раз принимается мыть одну и ту же миску. — Спишь совсем? Отправляйся-ка наверх! Господин мой, проводите ее и проследите, чтобы она выспалась! А я тоже пошел домой!
— Обязательно прослежу, почтенный Пип! — улыбнулся Кай, отнял у Бруни миску, отдал ее толстяку и увел Матушку наверх.
— И не возражай! — шепнул он, принимаясь расшнуровывать ей платье. — Мне приказано тебя уложить… И я уложу!
Бруни подчинилась его теплым ладоням и сильным пальцам.
Кай помог ей расплести косу и окончательно растрепал волосы. Затем собрал их в высокую прическу, невольно залюбовавшись стройной шеей и изящными плечами любимой. Наклонившись, нежно коснулся ямочки между ключицами, спустился к ложбинке между грудями и на миг задержался. А потом подхватил девушку на руки и отнес на кровать.
Матушка отвечала на поцелуи с жадностью и нетерпением. Никакая усталость, накопившаяся за день, не могла помешать им получить друг от друга радость, вносившую смысл в обычное человеческое существование.
Вдруг по лицу Кая пробежала тень. Он обнял Бруни, крепко прижав к себе.
— Что с тобой? — испугалась она.
— Хочу, чтобы каждый мой вечер был таким… — помолчав, сказал он. И поднял на нее несчастные глаза: — Хочу слышать твой смех, когда я тебя раздеваю, твои стоны — когда беру тебя, твое тихое дыхание — когда ты засыпаешь на моей груди. Но…
Бруни испуганно закрыла ему рот ладонью.
— Молчи! Я не задам ни одного вопроса о твоей жизни! Раз ты сказал, что имеешь обязательства, значит, так и есть! И большего мне знать не надо! Я люблю тебя, мой Кай! Люблю таким, какой ты есть! И мне неважно, кто ты, где ты… с кем ты! Уже неважно!
— Девочка моя, — улыбнулся он, целуя ее веки, — никого у меня нет кроме тебя! И я никого не хочу кроме тебя! Скажи мне, — Кай чуть отодвинулся, чтобы видеть ее лицо полностью, — ты обидишься, если я предложу купить для тебя поместье и назначить содержание? У тебя будет собственный дом, работа от рассвета до заката останется в прошлом, да и Весь сможет жить на природе, а не в городе. А с трактиром, мне кажется, вполне справится твоя Ровенна.
Бруни смотрела на него испытующе и всерьез раздумывала над тем, стоит ли ссориться из-за сказанного. Затем встала, накинула сорочку и медленно прошлась по комнате, разглядывая низкий побеленный потолок, тяжелые несущие балки, затянутые неказистой тканью стены и пару поблекших ковров на них, привезенных отцом из дальних странствий. Это был ее дом. Это была ее жизнь.
Кай наблюдал за ней, пытаясь скрыть волнение.
Вернувшись в постель, Матушка обвила руками его шею.
— Спасибо, что честен со мной! — серьезно сказала она. — И спасибо, что хочешь помочь… но я останусь здесь!
Он притянул к себе ее озябшие ноги, накрыл ладонью колени и прошептал:
— Тогда, может быть, позволишь помогать тебе деньгами? Я богат…
Бруни задорно хмыкнула.
— Это заметно, любимый! Только вот ведь беда — мне ничего от тебя не нужно! Ничегошеньки… кроме тебя самого!
И, повалив его на кровать, стала целовать его первой и ластиться, будто кошка.
Сорочка белым привидением слетела на пол. Двое любили друг друга, позабыв об условностях мира.
* * *Пролетело лето. В этот год оно выдалось дождливым, почти не баловало жителей Вишенрога жаркими деньками, а тут вдруг и вовсе закончилось. Утра становились туманными, будто не выспавшимися. Над гаванью повисла дымка, а самый высокий шпиль на башне королевского дворца был скрыт низкими облаками.
Настроение Пипа вполне соответствовало погоде. Повар ворчал целыми днями, жаловался на подагру, гонял Веся и ругал нерадивых сестричек Гретель. Правда, на него никто не обижался. Все понимали, что близятся Золотые дни — середина первого осеннего месяца, — когда должна состояться свадьба Ваниллы и Дрюни.
Подготовка к сему событию шла полным ходом. Ванилла, решившаяся связать судьбу с любимым королевским шутом, стала звездой квартала Мастеровых. Томазо Пелеван, как самый уважаемый представитель гильдий, собрал в трактире Матушки Бруни всех, кто мог поучаствовать в подготовке свадьбы.
— Нашу девочку замуж выдаем! — заявил он. — Туточки, в этих улочках урожденную! Трудолюбивую и душевную! Посему свадьба должна стать событием!
Сидящий рядом с ним отец невесты недовольно морщился. Он не испытывал восторга от выбора дочери, а уж делать из него развлечение для всего квартала и вовсе казалось ему верхом неприличия. Но Томазо был непоколебим.
— Мы у тебя с Матушкой Бруни каждый день бываем! — сказал он. — Нет ни одного человека в квартале, который бы сюда не заходил! Твоей дочке, мастер Пип, славную свадьбу справить — самое малое, чем мы можем тебя отблагодарить за радость нашим животам! — И наглядно похлопал себя по откормленному брюшку. — Да и во дворце пусть узнают, что мы не мастерком деланы!
Впрочем, квартальные приготовления к свадьбе от Ваниллы тщательно скрывали. Даже Бруни не была посвящена в детали, ибо Томазо вполне справедливо полагал, что подружки на то и подружки, чтобы делиться секретами.
Тем временем невеста капризничала, выбирая ткань на свадебное платье, и даже умудрилась поругаться на эту тему с женихом, сообщив ему, что остановила свой выбор на шелке цвета слоновой кости и кружевной вуали того же оттенка. «Красава, — серьезно глядя на нее, заметил Дрюня, — эта шутка не будет смешной. Белый и его оттенки — цвета девственниц, ну, или, на худой конец, юных дев, претворяющихся девственницами. Взгляни на себя — твоя женственность выпирает, как дула пушек из трюма королевского галеона, идущего в атаку! Не беспокойся о деньгах, но выбирай любой другой цвет! Иначе тебя не поймут даже мои, отрекшиеся от меня, родители!»