— Смир-рна! — тот же командный голос заставил шеренгу замереть.
Бруни увидела мелькнувшее золото-на-черном. А затем бледное и спокойное лицо полковника Торхаша оказалось в опасной близости от лица рыжего.
— Мы — спецфакультет Военного университета, созданный милостью наследного принца Аркея, герцога Тимьяшского и Веземского, владыки Горной обители и Семи островов, — негромко произнес он, но его услышали все в шеренге. — Должен ли я объяснять наши задачи во всеуслышание? Должен? — Он наклонился к рыжему так низко, что кончики их носов соприкоснулись.
— Никак нет, — с едва уловимой заминкой отозвался рыжий и чуть подался назад.
— Равнение налево! — рявкнул Торхаш.
На трибуне, сооруженной справа от университетского крыльца, появился высокий широкоплечий мужчина, чье лицо показалось Матушке знакомым. Она разглядывала яркие голубые глаза, пшеничные с проседью волосы, в которых поблескивали алмазные зубцы королевской короны, и гадала, где могла видеть его величество Редьярда Третьего так близко, что каждая черта его лица, этот четко очерченный подбородок и губы, эта ямочка на щеке, были узнаваемы. Ласурский правитель отличался мужественной красотой, заставляющей млеть девичьи сердца, а сердца женские биться чаще от мыслей определенного толка. Бруни вспомнила рассказы Ваниллы о младшем принце и поняла, откуда у того безудержный темперамент и любовный пыл. Да, корона слегка «придавила» разудалость Редьярда, однако в глубине души властитель одной из самых больших стран по эту сторону Тикрейского пролива оставался таким же пылким и неуправляемым хулиганом, каким был сейчас его младший сын, и оступился лишь однажды… В памяти Бруни появилась и пропала лесная заводь, кувшинки, мерно покачивающиеся на воде, ласточки в опрокинутом небе отражения…
Матушка опомнилась, когда шеренги новоявленных студентов по очереди покидали площадь и затекали в университет, будто в зев пещеры. Скинула капюшон плаща, подставив лицо морозному ветру. Что-то привиделось ей прошлой ночью, но что она не могла вспомнить, улавливая лишь тени, скудные, как лучи зимнего солнца.
Проводив Веся взглядом и ощущая, как сердце сжимается от гордости и тревоги за него, она отправилась на рынок, а затем заспешила домой.
В трактире было немноголюдно: время завтрака уже прошло, а обеда — еще не наступило. За столиком у окна сидел за кружкой морса Питер Конох, хмурил густые брови и шевелил толстыми пальцами — думал о чем-то. Запыхавшаяся Виеленна кивнула хозяйке и побежала на зов из другого конца зала — тяжело было работать за себя и сестру, не хватало времени перекинуться даже словечком с возлюбленным.
Матушка прошла на кухню, где у плиты трудилась, ворча вполголоса, красная и потная Ровенна.
— Ну наконец-то! — облегченно воскликнула она и демонстративно отошла, освобождая хозяйское место. — Как все прошло?
Бруни отдала ей корзину с продуктами, переобула ботинки и повесила плащ на гвоздь. Вымыла руки, надела фартук.
— Быстро, четко, как на параде… — она покачала головой. — Ох, непросто будет Весю там! Столько затаенной вражды, собранной в одном месте, я еще не встречала!
— Негодяев везде полно, — философски пожала плечами старшая Гретель. — Слыхали про господина Турмалина и его дом? Тело так и не нашли, во дела-то. Остальным повезло, что не завалило! Давно пора городские развалюхи посносить к Аркаешу!
Расстроенно передернув плечами, она ушла в зал на помощь сестре, которая как раз заглянула в кухню, вытирая мокрое лицо краем фартука, и уточнила:
— Он может подойти? Тот парень, о котором я давеча вам говорила.
Матушка кивнула, начиная догадываться, кого она сейчас увидит. И точно! Питер шагнул через порог, и кухонька сразу стала теснее уборной. Подмастерье явно не знал, куда девать руки, поэтому тут же задел за ручку сковороду, стоящую на плите, а пытаясь поймать ее, уронил табуретку прямо на ведро с питьевой водой.
— Пресвятые тапочки! — жалобно воскликнул он. — Да что это со мной такое!
— И что с тобой такое, Пит? — поинтересовалась Бруни, сняв с плиты томящееся жаркое, чтобы не подгорело. Взяла тряпку и, присев на корточки, занялась осушением луж.
Двигаясь осторожно, словно по льду, Конох поднял с пола сковороду и положил в чан с грязной посудой. Поставил на место табуретку. Отобрал у удивленной хозяйки тряпку и принялся старательно вытирать пол.
— Волнуюсь я, Матушка Бруни, вот что со мной такое! — буркнул он, не глядя на нее. — Виеленна сказала, будто вы помощника мастеру Пипу ищете.
— Ищу, — подтвердила она, занявшись мытьем сковородки.
— Ежели я к вам попрошусь — возьмете?
Голос Питера звучал с таким отчаянием, что Бруни, забыв про сковороду, повернулась к нему. Молотобоец смотрел на нее со страхом и надеждой — странное сочетание для молодца, способного ударом кулака сбить с ног годовалого бычка.
— И что ты умеешь готовить? — осторожно спросила она, не надеясь услышать что-нибудь вразумительное.
— Я дома хлеб пеку! Маменька любит свежую выпечку. А я обожаю тесто месить! Оно такое мягкое, приятное делается. К рукам льнет… ну чисто щеночек! — признался Питер и покраснел.
— Это замечательно, — ободрила его Бруни. — Но, может быть, ты просто хочешь быть ближе к Виеленне? Я-то могу закрыть на это глаза, только вот Пиппо никаких шалостей на кухне не терпит. Для него приготовление пищи не просто любимое дело, но и святая обязанность. Святая — понимаешь?
— Отчего ж не понять? — обиделся подмастерье. — Когда дело захватывает по самые шестеренки, не до шалостей и не до любовей! Ой… — он покраснел еще гуще, поняв, что ляпнул не то.
Матушка прыснула в кулак, как девчонка. Однако тут же сделала серьезное лицо.
— Ты — взрослый парень, Питер, подмастерье уже. А Пип будет тебя шпынять, как самого распоследнего поваренка. И на похвалы он не горазд, сразу предупреждаю. Готов ты к этому?
— Вы мою маменьку в гневе не видели! — воскликнул Конох. — А если бы видели — такого ни в жизнь не сказали бы! Я, Матушка Бруни, хороший молотобоец, правда. И нынешний хозяин мной доволен, только вот душа давно другого просит! Хочу своими руками, вот этими… — он потряс в воздухе ладонями, больше похожими на лопаты, — людей кормить так, чтобы они добавки просили! Да и сам грешен, — Питер смущенно поводил носком сапога по полу, — люблю вкусно покушать!
— Ну хорошо, — сдалась Бруни, — но помнишь ли ты, что твой соблазн всегда будет рядом стоять, за рукав дергать?
Молотобоец нахмурился, соображая.
— Вы про выпивку, что ли? — догадался он наконец. — Завязано с этим, хозяйка! Я же маменькой клялся!
Это «хозяйка» окончательно примирило Матушку с новым «поваренком». Осталось только убедить Пипа в правильности выбора.
Оговорив с Питером размер жалованья, Бруни отпустила его восвояси. Проследила, улыбаясь и вздыхая одновременно, как он подхватил на руки Виеленну вместе с подносом, полным грязной посуды, и подкинул к потолку. И как потом они вместе собирали с пола осколки.
— Зря вы его взяли, — неодобрительно заметила Ровенна, останавливаясь рядом. — Не дождетесь боле порядка в трактире!
— Не спеши укорять, — покачала головой Матушка и повернулась к старой служанке, — лучше скажи мне, не одиноко тебе в вашем доме после ухода сестры? Переезжай ко мне! Здесь все равно пустует комната на первом этаже.
Та переминалась с ноги на ногу, словно в пределе досягаемости появился господин благородных кровей. И молчала.
— Ну что скажешь, Ровен? — не выдержала Бруни. — А дом можешь сдавать — деньги неплохие получатся!
— Простите меня, — ответила та, — но я лучше там останусь.
— Ты меня не стеснишь! — воскликнула Матушка. — Наоборот, вдвоем веселее время коротать!
— Не в этом дело, — с трудом подбирая слова, продолжала старшая Гретель. — Хорошо мне дома одной, понимаете? Я сама себе хозяйка!
Бруни внимательно посмотрела на нее. Ровенна не имела привычки врать. Да и видно было, что служанка говорит правду, а если и смущается, так только от излишней откровенности.
— Тогда славно, — улыбнулась Матушка, взяв ее руки в свои и пожав, — я очень рада за тебя и за твой покой!
Слабая улыбка тронула бледные губы Ровен.
— Я знала — вы поймете! — кивнула она.
И Бруни вдруг увидела в ней себя — через пару десятков лет. Женщину, для которой одиночество стало братом, любовником, мужем… Она до крови прикусила губу и вернулась к плите. Сделанного не воротишь! Не построишь счастья на чужом горе, но — подарив будущее Каю, она осталась честна перед собой. И когда придет черед предстать перед Богиней, ей не придется прятать от нее взгляд и подыскивать слова для описания своей жизни.
Ближе к вечеру зашли на ужин Туча Клози и мастер Висту. Поспешили расцепить руки за порогом, шагнули церемонно, будто не в трактир, а в храм. К еде заказали вина и сладостей. Матушка впервые видела Клозильду, но не слышала. Всегда громкий голос нынче не гремел на весь зал, а журчал спокойным ручейком и был слышим лишь тем, кому предназначался.
Ближе к вечеру зашли на ужин Туча Клози и мастер Висту. Поспешили расцепить руки за порогом, шагнули церемонно, будто не в трактир, а в храм. К еде заказали вина и сладостей. Матушка впервые видела Клозильду, но не слышала. Всегда громкий голос нынче не гремел на весь зал, а журчал спокойным ручейком и был слышим лишь тем, кому предназначался.
Посетители шумно обсуждали произошедшее со старым домом на границе кварталов, выдвигали версии случившегося, настолько противоречащие действительности, что Бруни, из кухни слышавшая их краем уха, диву давалась. В результате спорщики чуть не подрались. Пришлось вмешаться старшей Гретель, обозвать всех детьми Аркаеша и пообещать больше не подавать пива и морса.
Хлопнула задняя дверь. С лестницы донесся топоток. Матушка успела заметить черную косу, мелькнувшую в дверях: в университете оборотней обязали носить единообразные прически, которые не отвлекали от занятий. Кликнув Ровенну встать у плиты, она поднялась в комнату Веся.
Оборотень, морщась и шипя, смывал кровь с разодранного в клочья уха. Ахнув, она бросилась к нему, взяла кусок полотна, крепко зажала на ране. Весь бросил на нее извиняющийся взгляд и пожал плечами, будто показывая, что сказать ему нечего.
— Кто это тебя так? — поинтересовалась Бруни.
Мальчишка невольно оскалил зубы.
— Есть у нас в группе один такой… Из богатеньких… Закас Зинур из Рыжих сонь.
— Из Рыжих сонь? — не сдержала улыбки Матушка. — Это из белок, что ли?
Весь засмеялся, несмотря на боль.
— Ну ты, Бруни, скажешь тоже — из белок!
— Подержи полотнище… У меня где-то целительный свиток был!
Оборотень поморщился.
— Не надо мне! Он же денег, небось, стоит! Само пройдет, вот увидишь. Через пару дней буду как новенький.
— Шрамы останутся! — сожалела Матушка.
— Настоящих мужчин шрамы украшают! — раздалось с порога.
Лихай Торхаш появился в комнате, подошел ближе, отогнул полотно от уха Веся. Кровь уже не текла — сочилась сукровицей. Из-за этого вся правая половина головы мальчишки покрылась засыхающей кровяной коркой.
— Завтра оба будете наказаны, — возвращая полотно на место, сказал он. — Наказания у нас в университете очень простые и полезные для здоровья и чувства собственного достоинства: мытье туалетов, уборка конюшен, чистка мусоропроводов и воздуходувов. Последнее людям редко поручают, для этого нужна животная ловкость, которой у них нет. Из-за чего вы сцепились?
Весь, надувшись, смотрел в сторону и молчал.
— Не сдаешь товарища? — усмехнулся полковник. — Похвально! Беги на кухню, там сестричкам помощь нужна. Только сначала голову помой. На заднем дворе я видел бочку с водой, вроде не замерзла еще…
— Она же сырая! — испугалась Матушка. — Нельзя рану такой!
В глазах Лихо загорелись насмешливые огоньки.
— А ничего, что мы иногда из лужи лакаем? — поинтересовался он.
Мальчишка, фыркнув, рванул из комнаты.
— К чему вы его приучаете? — покачала головой Бруни.
Торхаш пожал плечами.
— Вообще-то я зашел спросить, как ты себя чувствуешь после недавних событий, — перевел он разговор. — Рана зажила?
Матушка покраснела. Она уже и забыла, что Лихай видел ее в разорванном платье.
— Слава Индари, целитель попался хороший! — ответила она. — Но зачем вы были так жестоки, Лихай?
Второй раз выговорить его имя оказалось легче.
Торхаш сел и положил на спинку стула руки, а на них — подбородок.
— А ты, маленькая хозяйка, предпочла бы, чтобы я отпустил его с миром? — негромко спросил он.
В его голосе послышались нотки ярости.
— Подобных ему надо уничтожать, — продолжал оборотень, — убивать, как бешеных лисиц.
— Но вы сделали его калекой на всю жизнь! — воскликнула Бруни.
— Конечно! — собеседник спокойно улыбнулся. — С таким увечьем он не сможет быстро двигаться, а значит, воровать или заниматься разбоем. Пусть учится милосердию у людей, которые будут кидать ему монетки в чашку для податей.
Он резко поднялся и в мгновение ока оказался рядом с Матушкой. Она так и не поняла, как ему удалось переместиться с такой скоростью.
— Накормишь ужином меня и моих друзей? — спросил как ни в чем не бывало Торхаш.
— С вами очень… непросто разговаривать, — заметила она, направляясь к лестнице.
— Я не разговариваю о том, о чем не хочу, — следуя за ней, сообщил Лихо.
За одним из столиков в глубине зала обнаружились двое гвардейцев в синих мундирах, светловолосый оборотень в гражданской одежде и широкоплечий мужчина, неуловимо похожий на Кая. Сердце Бруни екнуло и сорвалось в галоп, но нет, это был не Кай. Когда она подошла принять заказ — Ровенна, ясное дело, куда-то слиняла, — незнакомец поднял на нее темные, почти черные, глаза и вежливо улыбнулся. Пожалуй, на любимого он походил только фигурой. Лицом же — загорелым до смуглоты, тонким, скуластым и слегка небритым — нисколько его не напоминал. На его руках не было украшений — ни браслетов, ни перстней, но в посадке головы, в осанке, в неторопливых точных движениях человек знающий уловил бы признаки и родовитости, и благородства. Этот гость мог бы поспорить с Красным Лихо на то, кто из них одержит верх в честном бою.
Матушка растерянно оглянулась на полковника. В трактир чрезвычайно редко заходили знатные гости, а уж такая разнородная компания и вовсе оказалась здесь впервые.
— Мы с Дикраем съели бы по куску мяса с брусникой, — посмеиваясь, сообщил тот и сел за стол, — с кровью, если помнишь. А благородные господа пускай сами выбирают, чего желают откушать.
Благородные господа, переглянувшись, единогласно заказали жаркое из свинины, запах которого, проникая из кухни в зал, вызывал обильное слюноотделение.
Приняв заказ и поставив на стол кружки с морсом и тарелки с мерзавчиками для оборотней и сухариками с чесноком для людей, Матушка занялась приготовлением мяса. Ей очень помог Весь, щеголяющий рваным, правда, уже переставшим кровоточить ухом. Он сам выбрал куски мяса, сыпанул на них чуток крупной соли и отдал Бруни для жарки на большой сковороде.
— А брусники-то у нас и нет! — спохватилась она. — Кончилась давеча. Что же делать?
— Жди! — приказал мальчишка, будто был на кухне главным, и шмыгнул в заднюю дверь.
Вернулся он минут через двадцать, с пучком невзрачной подмерзшей травы.
— Вот! — сполоснув ее в чистой воде, положил на тарелку и протянул Матушке. — Понюхай, что чувствуешь?
Трава пахла чем-то замшелым, то ли древесной корой, то ли мхом. Бруни чихнула.
— Что это?
— Ассолябия, или, как люди говорят, собачья трава.
— Та, которую больные собаки едят, чтобы выздороветь? — уточнила Матушка.
— Именно! — закивал Весь. — Она не только полезна нам для здоровья, но и от запаха ее мы, — он запнулся, подыскивая слово, — балдеем!
Отделив пару травинок, он отправил их в рот и блаженно зажмурился.
— Балдеет он, — заходя в кухню, заворчала Ровенна и сунула оборотню в руки поднос с грязной посудой. — Иди, налей господам морса — видать, понравился. Еще желают! Таким манером к нам скоро вся королевская гвардия заявится, а зал-то у нас малюсенький, не развернешься!
Бруни внимательно посмотрела на служанку. А ведь саму ее совсем недавно посещали мысли о новом трактире! Неужто всерьез заняться поиском подходящего помещения? «Коли детей нет, а на сердце пожар, — сказала однажды Хлоя, — только работа может спасти от шага в пропасть. Тяжелая работа до дрожи в ногах, до пустоты в мыслях… Время проходит в хлопотах, и однажды ты вновь видишь солнце!» Ох, как не помешал бы сейчас матушкин голос!
На поданное блюдо оба оборотня посмотрели с изумлением. Немалые куски мяса, положенные на листья салата, были украшены косицами из травинок, аромат которых, смешиваясь с запахом говядины, заставил гостей трепетать в предвкушении.
— Впервые вижу в человеческом заведении блюдо, приготовленное специально для нас! — Дикрай принял тарелку, испытующе взглянул на Матушку и едва заметно склонил голову — поблагодарил.
Она почувствовала себя польщенной, хотя, встреть такого на улице, обошла бы стороной, не задумываясь, — уж очень он походил на разбойника с большой дороги!
После закрытия трактира Бруни выложила на стол бумагу, чернильницу и перья и, посадив Веся рядом, устроила допрос с пристрастием на тему: «Что оборотни предпочитают в человеческой кухне и почему?» и попросила его вспомнить рецепты семейных блюд.
Мальчишка, уставший за день, ворчал, ругался, отчаянно зевал и пытался уложить голову прямо на записи, но Матушка была непреклонна и отпустила его только тогда, когда он стал путаться в показаниях и повторять уже сказанное по третьему разу. Затем она выписала на отдельный лист названия указанных Весем продуктов и приправ и тоже пошла спать с чувством глубокого удовлетворения, надеясь, что усталость после насыщенного событиями дня прогонит печальные мысли. Так и случилось.