– Некто Мауро из Непи.
У Павла удивленно расшились глаза.
– Тебе он знаком? – осторожно, боясь спугнуть удачу, переспросил я.
– Не сказать чтобы лично. Хотя сведения о его происхождении у меня есть. Он из мелкопоместных – в городе у него небольшое палаццо.
– То есть Арну выудить его на допрос, в принципе, несложно?
– Как раз наоборот. Зная о том, что его разыскивают, этот самый Мауро мог податься в бега, куда-нибудь в свое родовое гнездо, расположенное в Непи. Это такой городок, в двух часах к северу от Рима.
– Ну так взять его в оковы и доставить к архиепископу на дознание!
Павел нетерпеливо хмыкнул:
– Это только если послать туда за ним небольшое войско. Непи и другие мелкие городки в той округе независимы. Ими правят местные феодалы, которые не признают над собой никакой верховной власти, особенно из Рима.
– Да и ладно, – махнул я рукой. – Если этот Мауро будет оставаться у себя в Непи, он хотя бы здесь не наделает дел.
Бывший номенклатор поглядел на меня со снисходительным терпением:
– Это показывает, насколько ты все-таки мало знаешь Италию, Зигвульф. Я не удивлюсь, если через это ты хлебнешь еще немало бед.
Сперва я хотел было поднять на смех это мрачное прорицание, но меня остановила сумрачность во взгляде моего друга.
– Ты ведь это не всерьез? – насторожился я.
Павел приподнял одну бровь:
– Тебе, часом, не напомнить о Папе Константине Втором?
– Честно говоря, с трудом такого припоминаю, – признался я.
– О-о, – повел очами наш с Беортриком собеседник. – Неудивительно. Никому не нравится упоминать это имя, хотя времени прошло не так уж много. Я сам тогда еще лишь прокладывал путь наверх через лагерь латеранцев.
– Так что же второй Константин содеял такое, из-за чего имя его стесняются упоминать? – заинтересовался я.
– Избрался Папой путем насилия и коварных ухищрений.
– А что, разве это не в порядке вещей? – в явном смехе спросил я. – Ты же сам мне рассказывал, как Папа Лев раздал кому надо денег и уже через день после кончины своего предшественника сел на Святой престол! Хотя покупку трона Святого Петра вряд ли можно назвать благочестием.
Павел мою веселость не разделил:
– Константин попрал свое данное на Библии слово, использовал силу оружия и открыто надсмеялся над установленной процедурой.
Последнее, похоже, возмущало бывшего номенклатора больше всего. Он чопорно выпрямил спину и прикрыл глаза, приводя мысли в порядок.
– Любой кандидат на избрание Папой должен уже принадлежать к старшему духовенству, то есть быть по меньшей мере диаконом. Это обычай, осененный веками. – Мой друг открыл глаза и стал смотреть перед собой с сухой грустью. – Но Константин был вообще мирянином, хотя и с хорошими политическими связями на Латеранском холме. И когда Папа Павел лежал на смертном одре, этот узурпатор явился в Рим во главе вооруженного отряда. Местного епископа он устрашениями заставил постричься в монахи. Буквально назавтра этот же епископ повысил его в сан иерея, а еще через несколько часов Константин был уже рукоположен в диаконы. Спустя неделю Папа Павел преставился, Константин же посредством своих связей и влияния назначил себя епископом Рима и предстал перед народом уже как Папа и глава Церкви.
Я поглядел на Беортрика. Судя по язвительной мине, рассказ бывшего номенклатора подкреплял его невысокое мнение о вере Христовой.
– И что потом? – задал я новый вопрос.
– Потом он направил письмо королю франков, деду короля Карла, с просьбой одобрить его назначение. Но ответа не последовало. А через несколько месяцев в городе собрались противники новоявленного Папы. Они подняли вооруженную толпу, что увенчалось кровавой уличной резней. Константиновы сподвижники оказались в меньшинстве, а сам он был схвачен и ввергнут в узилище. Затем святейшество препроводили в латеранскую базилику Святого Иоанна, где церемониально содрали с него папское облачение, бросили наземь и сняли с ног туфли. После этого ему принародно, под всеобщее осмеяние, выкололи глаза и оставили валяться в сточной канаве.
Рассказав об этом, Павел приумолк.
– Картина знакомая, – кисло заметил я. – Примерно то же не так давно задумывалось для Папы Льва. Как раз тогда меня и подключили к этому делу.
– То побиение Константин пережил, – со вздохом продолжил свой рассказ мой старый друг, – и был возвращен в темницу. На последовавшем затем трибунале он отказался признать свои грехи, и тогда его упекли в монастырь. С той поры об этом проходимце ни слуху ни духу.
Тут впервые в нашу беседу вклинился Беортрик:
– А какое отношение это имеет к Мауро?
Павел обвел нас глубоким взглядом.
– Константин был один из четверых братьев, и все они участвовали в заговоре с целью узурпировать папский трон. Верховодил той кликой старший брат, титуловавший себя не иначе как герцогом Непийским. Это его наймиты пришли в Рим, чтобы усадить Константина на престол Святого Петра. А Непи и по сей день остается оплотом этого семейства. Неудивительно, что Мауро родом тоже оттуда.
Голова моя шла кругом.
– Ты полагаешь, что затевается еще какой-то заговор по свержению Льва и управляется он из Непи? – уточнил я.
– Городишко этот – доподлинный рассадник противостояния римской Церкви. Но есть и другие. – Павел схватил меня за руку. Столь серьезным я не видел его еще никогда. – В Италии Папа – нечто гораздо большее, чем просто церковник. Это фигура великой значимости, стоящая вровень с наиглавнейшими вельможами и монархами. Что бы там ни затевал архиепископ Арн, грядущая встреча с греческим шпионом – это высокая политика, и она донельзя опасна.
После глубокого вздоха я поглядел на Беортрика:
– Ты по-прежнему испытываешь желание с ним встретиться?
– Ну а как еще? – пожал тот плечами.
Уверенность саксонца меня, признаться, удивляла.
– А зачем? – задал я ему еще один вопрос.
– Я же говорил: продажей своих боевых навыков я зарабатываю на жизнь.
– Но это не одно и то же: при этой встрече ты подставляешь себя опасности, разящей без предупреждения.
– То же можно сказать и о разведчике, скачущем по вражеской земле впереди своего отряда. Именно он первым натыкается на засаду.
Мне явственно представилась картина нашего пути в Аварию – как Беортрик едет впереди через лес, как он бдительно поводит головой из стороны в сторону, все время начеку.
– Ну а когда этот самый лазутчик на тебя выйдет, что ты ему скажешь? Ведь мы с тобой и не знаем, зачем Арн прикладывал такие усилия, чтобы завладеть тем сосудом, – попытался я все же переубедить его.
Но саксонец уже вставал на ноги.
– Для себя я все решил, – коротко сказал он.
Я стал подниматься, собираясь выйти вслед за ним из сада, и Павел сказал:
– Я вижу, вас обоих не переубедить. Что ж, если вы и в самом деле хотите пройти через все это, советую вам остановиться в «Схола Англорум». Это первейшее место, где вас станет разыскивать тот грек, когда захочет установить с вами связь.
Беортрик посмотрел на меня вопросительно, и я пояснил, что «Схола Англорум» – это место, где при посещении Рима обычно останавливаются английские пилигримы.
– Это что-то вроде церкви и постоялого двора одновременно, – рассказал я. – На той стороне реки, как раз возле базилики Святого Петра. Я там уже однажды останавливался.
– К тому же эта церковь находится на максимальном удалении от Латеранского холма, – со значением добавил Павел.
* * *Со времени моего первого визита в Рим около десяти лет назад «Схола Англорум» сильно разрослась. Тогда это была небольшая церковка с примыкающей к ней гостиницей для паломников. Церковь и гостиница остались, но теперь обросли большим, обнесенным стеной подворьем, вмещающим в себя еще и трапезную, две или три лавки и таверну, а также длинное строение, служащее общей спальней. Здесь нам с Беортриком удалось снять пару спальных закутков – по вполне сходной цене, поскольку «Схола» существовала на пожертвования английских королей. По иронии, главным благотворителем этого места был король Мерсии[18], ныне покойный Оффа.
В чем, вы спросите, ирония? Да в том, что именно по указу Оффы я еще зеленым юнцом был сослан во Франкию ко двору короля Карла. Интересно, что бы Оффа подумал, если б узнал, что я, некогда отвергнутый им, пользуюсь здесь плодами его щедрости. Словом, спасибо моему гонителю за приют!
Мы с Беортриком пристроились в этой обители и стали ждать. Помимо нас, на подворье проживало еще по меньшей мере три десятка постояльцев – в основном благочинные пилигримы с семьями плюс незначительное число священников и заезжих купцов. Столовались мы в трапезной, куда подавались каша, хлеб и различные сорта отварного мяса, в напоминание постояльцам о кухне их островной родины. Беортрик со своим знанием языка саксов пришелся здесь вполне ко двору. К своему вящему удовольствию, он даже сумел выторговать у кого-то скрамасакс взамен того, что остался в коварной аварской засаде.
– Ты знаешь, не могу больше, – посетовал он на восьмой день нашего пребывания в гостинице. – От всех этих священных реликвий у меня уже в глазах рябит.
Мы были последними, кто оставался сидеть в трапезной после того, как со столов убрали миски и блюда. Тот загадочный шпион, который должен был представлять греков, на связь с саксонцем так до сих пор и не вышел. А впереди был очередной нескончаемый день.
– Скоро нас с нашей притворной набожностью могут здесь раскусить, – сказал я ему.
Всю эту неделю мы расхаживали по всяким церквам, молельням и усыпальницам, разбросанным по городу. Беортрику трудно было прятать свое религиозное невежество, изображая паломника. Что же до меня, то многие церковные достопримечательности я уже посещал и раньше, так что к их религиозной значимости был равнодушен.
– А что, если никто так и не появится? – задал я нелегкий вопрос. С каждым новым днем меня пробирало все большее сомнение, что Никифор или его константинопольские хозяева все же послали весть своему человеку в Риме.
– Тогда я подряжусь в эскорт какой-нибудь зажиточной стаи пилигримов, следующих отсюда в родные края, – сказал мой товарищ.
– А до этого?
– Наймусь временно караулить вход в «Схолу».
Надо сказать, что вокруг входа на подворье неотвязно кружил рой жуликоватого рванья. Стоило кому-то из постояльцев выйти из ворот, как на него тут же набрасывались и, теребя за рукава, наперебой предлагали свести легковерного, в их понимании, иноземца с кем-нибудь из менял или торгашей. При этом плуты божились, что этот делец честен, как ангел, хотя на самом деле тот загибал сумасшедшие расценки, а нередко всучивал и откровенно поддельные монеты. Другие пытались продать – заведомо выше настоящей цены – походы к святым местам, а также поддельные реликвии, фальшивые памятные подарки и прочий мусор. В обязанности «Схолы» входило нанимать сторожей, чтобы те не давали проникнуть этим паразитам на подворье: потом, чего доброго, греха не оберешься.
– Достойная, однако, служба: стеречь от побродяжек, ворья и беспризорников постоялый двор, – съязвил я.
– Кому-то же надо это делать! – сказал в ответ Беортрик и, глядя мне поверх плеча, добавил: – Тем более что кто-то, я вижу, с этой работой не справляется.
Я обернулся и увидел круглолицего проныру. Заискивающе улыбаясь и тряся большим брюхом, он грузной утиной походкой шел к нам через трапезную. Я его узнал: это был один из проводников по святым местам, имеющий к тому же неплохой прибыток от торговли пакетиками со ржавыми железными опилками – по его словам, добытыми с оков самого святого Петра. Я просто диву давался, с какой легкостью этому толстому пройдохе удается облапошивать доверчивых паломников, с готовностью достающих для покупки этой ржави свои кошельки.
Видно, сейчас этот мошенник дал кому-то на лапу и оказался пропущен на подворье.
– О многомудрые мужи! – густым, словно мед, голосом воззвал он. – Сегодня я могу предложить вам незабвенный поход.
– Убирайся прочь! – рыкнул Беортрик. – С походами у нас покончено!
– Нет-нет, клянусь Всевышним! Это нечто доселе невиданное да к тому же совершенно новое, – принялся уговаривать нас незваный гость. – Святая могила, открывшаяся для посещений буквально со вчерашнего дня.
– Оставь нас в покое! – вспылил и я.
Разумеется, я не верил ни единому слову этой дешевой заманухи. Между тем пройдоха подошел к нам, принеся с собой запах пота и стойкий чесночный дух.
– У меня есть особое разрешение показать даже останки этого святого, – продолжил он. – Человек этот был такой святости, что при обнаружении его костей оказалось, что череп у него из простого стал золотым.
Мы с Беортриком переглянулись.
– Ну и где это место? – с напускным безразличием спросил я.
– Недалеко, о господин, – угодливо подсунулся мошенник. – Всего часок пешком, не больше.
– Встречаемся у ворот, – сказал мне мой товарищ.
Мы с проводником вышли из трапезной и пошли через подворье. Когда к нам примкнул Беортрик, я заприметил у него на поясе скрамасакс. Это не укрылось и от нашего спутника.
– Беспокоиться, господа, нет никакой нужды, – озабоченно заквохтал он. – Там, куда я вас веду, полнейшая безопасность. Клянусь всеми святыми!
От базилики мы отправились через Тибр по мосту Сант-Анджело. Наш проводник шел впереди на удивление расторопно. Вскоре мы уже гнали по лабиринту проулков, вызывающих у меня неуютное воспоминание о том, как я едва ушел от банды Гавино. А мошенник то и дело оборачивался и просил нас поторопиться, попутно заверяя, что мы не пожалеем об увиденном. Наконец, мы вышли на Виа Лата, как раз невдалеке от того места, где было совершено нападение на Папу Льва, а затем пересекли несколько проплешин disabitato с рухнувшими строениями и монументами, поросшими сорными кущами. Мы провели в пути уже больше часа, когда над нами, наконец, проплыла арка Соляных ворот с полуосыпавшимися одинаковыми башнями, и мы таким образом оказались за пределами древней городской стены, с ветшающих кирпичей которой слой за слоем сходила штукатурка.
– Куда ты нас ведешь? – уже рассерженно спросил я.
День был будний, и по Соляной дороге лишь изредка погромыхивали телеги, возвращаясь с городских рынков в пригородные хозяйства.
– Идемте, господа, идемте! – вместо ответа снова поторопил проводник. – Осталось всего ничего.
Наконец, слева у дороги, примерно в миле от города, замаячил небольшой холмик. Одна сторона у него была как будто отбита – казалось, что там находилось что-то вроде небольшой каменоломни. Проводник свернул с дороги и повел нас к тому месту тропой, вьющейся меж мелкими валунами и камнями в сорняковой поросли. Когда мы подошли ближе, стало ясно, что я принял за каменоломню остатки древнего погребения, где верхние камни были уже давно растасканы или развалились сами собой. По центру темнел низкий проход, прорубленный в каменной толще.
– Ну вот, господа, – с торжественностью в голосе объявил проводник. – Перед вами вход в священную усыпальницу благого Памфила!
Ни о каком святом Памфиле я прежде не слышал, а уж Беортрик и подавно. В приветливых лучах послеполуденного солнца местность смотрелась мирно и безмятежно.
– Веди, – кивнул я проводнику.
– Мои господа, – забеспокоился тот, – показывать захоронение я могу только поочередно: сначала одному, затем другому. Там дальше проход слишком узок.
Я глянул на саксонца. Он хладнокровным движением подвинул скрамасакс ближе к своей правой руке.
– Буду ждать тебя внутри за входом, – сказал я своему спутнику.
Проход был таким низким, что Беортрику пришлось пригнуться. Мы находились в пещере с десяток локтей в поперечнике и вдвое больше в глубину: можно было коснуться свода, протянув вверх руку. Свет сзади показывал, что пещера эта естественного происхождения. Стены ее были неровными, а потолок искусственно поднят: на нем четко виднелись следы от резца.
Проводник, нагнувшись, приподнял на полу возле входа кусок мешковины. Оттуда он вынул два факела из промасленной пакли, обмотанной вокруг деревянных древков. Мешковина, похоже, была помещена здесь совсем недавно, как и зажженный глиняный светильник в стенной нише.
От огня светильника проводник запалил оба факела, один из них протянув Беортрику.
– Итак, – напомнил толстяк, строго взглянув на меня, – заходим по одному. Долго находиться мы там не будем. Сначала идет он, затем ты.
На моих глазах он тронулся в недра пещеры, где вниз, в темноту, уходили ступеньки лестницы. Вскоре он скрылся из вида, а за ним постепенно исчез и Беортрик.
Я досчитал до ста, после чего пододвинулся к ступеням и встал, прислушиваясь. Слышно ничего не было. Максимально тихо и медленно я начал спускаться – плавными осторожными шагами, ощупью ведя ладонью по каменной поверхности. Довольно скоро я очутился в полной, непроницаемой темноте. Я продолжал спускаться вниз – гораздо глубже, насчитав уже шестьдесят четыре ступеньки, – пока стена слева не закончилась и моя рука не нащупала пустое пространство. Возможно, я находился в древних катакомбах и добрался до ведущей вбок галереи. С большой осторожностью я протянул руку непосредственно перед собой – опять пустое пространство. Я на ощупь вытянул ногу и почувствовал, что лестница внизу еще не закончилась. Когда я снова вслушался в тишину с затаенным дыханием, мне показалось, что откуда-то слева до моего слуха доносятся слабые звуки.
Я решил пойти вдоль галереи и повернул в нее. Воздух был прохладен, с затхлым сыроватым запахом. Я ступал вперед, по-прежнему расставив руки, опасаясь, что могу шагнуть в пустоту. Коридор был не больше пяти локтей в ширину, и мои растопыренные руки легко охватывали его от стены до стены. Пальцы скользили по каменным поверхностям, гладким и шероховатым. Судя по всему, я проходил вдоль череды выбитых в камне ниш, в которые клались останки умерших и которые затем заделывались камнями и раствором. Под ногами тихонько похрустывал толстый слой пыли вперемешку с каменной крошкой и осколками.