Жека в одной руке все так же держал спичку, ковыряясь в зубах, а во второй дробовик, держа ружье стволом вверх и обозревая окрестности. Я постоял немного, даже не зная, что делать. Из фургона вышел сержант и склонился над подстрелышем-зэком, спрашивая что-то. Тот, поскуливая, начал захлебываться словами. Когда он чуть замолкал, Тема делал движение ногой в сторону простреленной конечности пленного, и тот снова начинал говорить без перерыва. Седой контрактник шарил у дизелей. Что зэк говорил, я не слушал – состояние такое, будто на глубину нырнул.
– Ясно, – поднял голову Артем и обернулся ко мне: – Алекс, пойдем к «буханке». Саш! – Это он контрактнику крикнул: – Чего с солярой?
– Фуево. Мало совсем!
– А в баках?
– Фуй знает!
– Машины как, на ходу?
– Ща смотрю. Одна точно нет, тут решето теперь.
– Жек, – повернулся к нему Артем, – поищите пока что полезное, мы к «уазику», на сеанс связи. Как здесь пошарите, к нам спускайтесь, если не приедем.
– А с этим что? – подбородком Жека указал на скулившего зэка.
– В больницу бы его надо срочно… – Артем посмотрел на Жеку. Тот чуть скривил нижнюю губу и повел головой. – Да напряженка сейчас с больницами, – продолжил сержант.
– Выть он тут будет, – полувопросительно посмотрел на Артема Жека, – может, это, того?
– Ну и порешай, я, как представитель власти, подтвержу, что он так сам пришел.
Жека опять скривил губы. Посмотрел на Артема, на зэка, на меня. На меня пристально.
– А я-то че? – вырвалось у меня, хотя ответ уже знал.
– Ну вроде как твой крестник, – ответил за Жеку Артем, – ты ж его стреножил.
Опять меня кинуло в состояние ступора. Мой взгляд остановился на зэке. Обычный мужик, немного одутловатое лицо, русые волосы. На злодея никак не похож, тест на теорию Ламброзо прошел бы без проблем. Я смотрел на него, а перед глазами стояло кукольное, словно выбеленное лицо одного из убитых парней. Зэк начал отталкиваться непростреленной ногой от земли, пытаясь отползти, но взгляда от меня не отрывал. Я тоже смотрел на него и слушал удары сердца. Вдруг понял, что сейчас спокойно прицелюсь и застрелю его. Тут меня почти мгновенно бросило в жар, на лбу выступила испарина. Не от того, что сейчас сделаю, а от легкости принятия решения.
– Алекс, – осторожно спросил Тема.
– А? – сморгнул я задумчивость и кивнул: – Да, сейчас.
Вскинул пистолет, поймал в прицел овал лица и нажал на спуск. На снег резко брызнуло красным. Зэк дернулся и затих.
– М-да… – протянул Джексон и глянул на меня, качнув головой, – а ты опасный парень, кстати.
Я поставил оружие на предохранитель, стараясь делать аккуратные движения. Посмотрел на пистолет, считая. Было восемь патронов. Один по блатному в Зеленовке. Два когда по бегущему стрелял. Один сейчас. И еще неполный магазин – плюс пять. Всего девять.
– Пошли, – обернулся я к Артему.
Сержант кивнул, и мы двинулись по дороге вниз. В молчании. Я пропустил его чуть вперед и украдкой вытянул руку перед собой. Не очень понятно, но вроде не дрожит. Перчатки снимать не стал, порезы на пальцах еще не зажили до конца.
Рация Змеиный здесь не брала, пришлось съездить на пригорок. Я все рассматривал придорожный снег в окно, пока сержант с рацией разговаривал. Даже не вслушивался, разговор фоном шел. Артем закончил сеанс связи, сказал ждать, сейчас приедут. Ждать так ждать, поехали обратно. Подниматься наверх к РЛС на «уазике» не стали, снега все же прилично.
Зэковский транспорт, оказавшийся чем-то вроде развозочной машины зоновской, выгнали на дорогу, для этого пришлось тросом дернуть. Будет теперь в Змеином еще «буханка». Пока суетились с тросами, дергая «бобика», вниз с горки спустились Жека и контрактник Саша. С зэков взяли чуть побитый пулей автомат и кучу всякого острого железа, вываленного сейчас в кузове на расстеленную тряпку. Я хоть и щелкал клювом, с пустой головой и вялыми попытками разобраться в себе, но отжал себе нож, выделявшийся из всей массы кустарного железа. В жестких кожаных ножнах, с ухватистой рукоятью. Лезвие черное, написано «Кизляр». Новый, муха не садилась. Вид у лезвия не агрессивный, а такой, свойский, походный. Самое то колбасу и хлеб резать у костра. Ну и людей при нужде тоже можно. Ухватистый, удобный, не то что лежащий под сиденьем в «уазике» агрессивный кукри, которым только зомби рубить.
Дележ трофеев закончился, патроны забрал Артем, кто-то из парней себе тоже по ножику отобрал. Стояли, перекуривали, тихо переговариваясь. Жека с молчаливого одобрения Артема ушел к дороге, как сказал на фишку.
– Слышь, авторитет! – обратился к так и лежащему на снегу зэку Артем. – Вы как зону-то взяли?
Авторитет чуть вжал голову в плечи, но никак больше на вопрос не отреагировал.
– Блин, ну что за люди-то. Будто мне приятно тебя бить, – с неподдельным сожалением процедил сержант. Взяв из-под пассажирского сиденья «буханки» небольшую монтировку, он двинулся к зэку. Тот замычал невнятно, а потом вдруг изъявил желание разговаривать.
– Мы когда их взяли, – зашептал мне Геша, – Жека ему пасть держал закрытой, а Тема всего два раза шизанул железкой по голени, тот запел сразу соловьем, как отдышался. Да и я б тоже все рассказал, – поморщился Геша, – когда он железкой по кости бил, звук глухой такой, буэээ…
Мне даже стремно стало – как представил себе, как по голени, где как раз кость только кожа прикрывает, монтировкой двинуть, сразу нога заныла.
Между тем из зэка лились слова, перегоняя друг друга, и вырисовывалась картинка взятия Бастилии. Со слов нашего пленного, два дня назад вместо привычного утреннего развода происходило непонятное. Подъема в назначенное время не было, свет горел в аварийном режиме, с перебоями. Заключенных держали безвылазно в бараках – на прогулку не выводили, покормили в первый день только вечером.
Вертухаев значительно прибавилось, со смены никто не ушел, а усиление заступило. Ночью по зоне поползли слухи. Основной версией происходящего обсуждался катаклизм глобальный, в основном про войну говорили. Настроение это не поднимало – многие понимали, что все население колонии могут просто пустить в расход. На второй день, когда не дали завтрак, во втором бараке попытались поднять бучу, но на обычный вроде протест был открыт огонь на поражение.
После того как стало ясно, что обеда не будет, прошло совсем немного времени, и вдруг в здании администрации прогремело несколько взрывов. Потом минут пять слышалась заполошная стрельба. Вохра в бараке, в котором был наш пленный, просто ретировалась, но уйти им не удалось – выстрелы из ружей и пистолетов встретили их на выходе. А потом пьяная от свободы масса вывалила из ворот и захлестнула жилгородок при зоне. Ошалевшие за время напряженного ожидания зэки тараканами расползлись по поселку, взламывая двери квартир, насилуя и убивая оставшихся в городке людей. В домах уже почти никого не было, но, кто остался, тому очень не повезло в остатке жизни. Женщин нашли всего четверых: продавщицу и хозяйку магазина, не пожелавших бросить товар, больную жену одного из охранников и не ходящую старуху полупарализованную. Использовали всех.
Как только начался дележ и первые стычки за награбленное имущество, в дело вступили военные. Рядом с зоной базировался дивизион пэвэошников, и о нем в кураже многие совсем забыли. Но дивизион был в процессе расформирования, так что так напугавшая зэков толпа военных на поверку оказалась всего неполным взводом.
Многим поначалу показалось, что военных очень много, и свобода оказалась сладкой, но недолгой. Как толпой заполонив жилгородок, так и обратно метнулись зэки к родным баракам, откуда их поддержали огнем более сообразительные товарищи, не предавшиеся огульному грабежу. И как только со сторожевых вышек заработали пулеметы, военные начали в темпе отступать за забор своей части.
Во второй раз жилой городок заполонила толпа бывших заключенных – за солдатами бросились с пеной у рта. Забор зоны от забора части отделяло не более полукилометра и дома городка, да и огонь своих пулеметов с вышек бывших заключенных взбодрил несказанно. Тут и выяснилось, что из-за забора части вышли не все солдаты. Не в пример пулеметчикам со смотровых вышек зоны, со стороны части огонь был кинжальным, в который раз проредив накатывающуюся волну.
Из жилгородка участвующие в грабеже зэки, опасавшиеся очередной вылазки военных, ушли к родным пенатам, где были резко взяты в оборот и построены вдоль стены. Заправлял балом на территории ИК Немец, один из самых авторитетных сидельцев. А не уступавшие ему до этого в авторитете представители кавказской и азиатской диаспоры вместе с земляками уже неаккуратно лежали по всей территории.
Оказывается, после окончательной победы над вохрой, пока шел грабеж в городке, Немец устроил форменный цугундер на территории. И вернувшиеся пристыженные неудачники попали в самый замес. После блицдопроса кто, как и куда бегал, были расстреляны человек двадцать. Остальных изрядно проредили, многих под угрозой расстрела отправив за забор, после чего началась кипучая деятельность. У Немца, как потом узнал наш рассказчик, в Красном Бору жил родной брат, не отличавшийся кротким нравом и соблюдением законов. Брат этот, поняв, что происходит нечто из ряда вон выходящее, двинулся в колонию на выручку родственнику, захватив свою бригаду численностью около двадцати человек.
Оказывается, после окончательной победы над вохрой, пока шел грабеж в городке, Немец устроил форменный цугундер на территории. И вернувшиеся пристыженные неудачники попали в самый замес. После блицдопроса кто, как и куда бегал, были расстреляны человек двадцать. Остальных изрядно проредили, многих под угрозой расстрела отправив за забор, после чего началась кипучая деятельность. У Немца, как потом узнал наш рассказчик, в Красном Бору жил родной брат, не отличавшийся кротким нравом и соблюдением законов. Брат этот, поняв, что происходит нечто из ряда вон выходящее, двинулся в колонию на выручку родственнику, захватив свою бригаду численностью около двадцати человек.
В здании администрации как раз проходило совещание всего командного состава зоны, когда в кабинет залетело несколько гранат, а после пошла зачистка всей территории. Немец с братом были потомками военнопленных, и зачистка происходила с истинно немецкой педантичностью. Когда взяли оружейку, сопротивляющихся охранников на территории больше не оставалось. Только несколько вертухаев, лояльных новой власти. После этого, пользуясь превосходством в огневой мощи, пошел отстрел азиатов и кавказцев, пока многие зэки бесновались в жилгородке.
Потом уже, отстреляв самых неконтролируемых и прогнав закоренелое мужичье, оставшихся погнали на беседы. Разговор шел короткий – или вместе к вершинам славы и металлического угара, или за забор. К вечеру в колонии осталось около ста пятидесяти человек сидельцев, три бывших охранника, а подкрепление из Красного Бора потихоньку прибывало. К восемнадцати приехавшим присоединилось еще с десяток. Шестьдесят семь тел осталось в жилгородке – это наш пленный точно знал, он сам таскал их в составе похоронной команды. Ни одного тела армейских обнаружено не было, чему мы порадовались. Сколько полегло в зоне, зэк точно не знал. Из диаспор вроде человек пятьдесят, но ходили слухи, что кому-то удалось скрыться.
К вечеру часть зенитчиков взяли в круговую осаду, отрядив на это около пятидесяти человек, разделив смены. Немец даже сходил на переговоры, но ему хватило ума не самому махать белой тряпкой, а послать человека. Авторитет не промахнулся с решением послать первым не самого полезного своего человека, не промахнулся и неизвестный стрелок со стороны части, никто даже его позицию не засек. Наполовину обезглавленное тело так и осталось лежать у ворот, зажимая обрывок скатерти в руке. После этого к военным больше не ходили, оставив на потом. Полночи в зоне кипела деятельность – формировались бригады и группы. Пленный наш попал в подчинение к Сереже Хмурому, и сегодня с утра они двинули на продразведку. И на РЛС им дали задание заглянуть.
Интересный рассказ прервал контрактник, дежуривший у рации. Опознались приближавшиеся к нам посланцы из Змеиного. Вскоре к нам подъехал пожарный «ЗИЛ» тех самых военных, которых мы встретили в Великополье на заправке. Земляка, Стаса, с ними не было, а заправлял всем седой старшина с обветренным лицом, мне знакомый. С ним было человек восемь с выраженным командиром, чернявым пацаном, на дага похожим. Отделение, наверное, я не очень разбираюсь.
Артем быстро переговорил с военными, передал им пленных зэков, кратко обозначив про зону, и мы погрузились в «буханку». Контрактник Саша с нами не поехал, остался с армейцами. «ЗИЛ», ревя мотором и подминая снег рубчатыми колесами, полез наверх солярку сливать, а мы поехали на пригорок, на сеанс связи. Несколько минут Артем передавал полученную информацию про взбунтовавшуюся колонию, по несколько раз повторяя одно и то же – слышимость была не ахти.
– Что, помчали Мишика брать? – когда сержант закончил, без энтузиазма спросил Геша.
– Помчали, чего уж тут, – тоже без особого желания произнес я после недолгого молчания и завел машину.
Поехали мы по дороге, все дальше удаляясь от Великополья.
– Артем, там цыган много? – спросил Женя.
– Два дома двухэтажных больших. В одном оба этажа заселены, там прилично места, комнат по шесть на этаже. Второй дом такого же размера, но не достроен. Там только на первом этаже живут. Не знаю, сколько там, но человек сорок вместе с детьми точно есть.
– Хера се…
– А что ты хочешь, цыгане же.
– В Европе политкорректно теперь говорить ромы, – вставил Геша.
– Как?
– Ромы. Ну типа Рома, только много.
– Почему?
– Да хрен его знает почему. Я недавно в тырнете читал как раз про Болгарию, что там задница с ромами, что их типа много и они вытесняют уже коренное население. И кстати, перец их этот, француз, как его…
– Жак Ширак?
– Да ну, какой Ширак, этот… оливье не оливье… на З он…
– Саркози, епть, – вставил я. Так как в Интернете сидел чуть ли не больше половины рабочего времени, имя президента Франции знал. И даже краем историю зацепил про депортацию цыган, которую этот президент организовал под бурные и продолжительные «аплодисменты» либералов.
– Ну да, Николя его зовут. Вот Колян этот, короче, прикинул, что ему проблем со своими арабами хватает, и кучу таборов в поезда посадил, отправив на историческую родину, в Румынию.
– Ты ж говорил, что в Болгарии задница, Румыния-то при чем? – поднял бровь Артем.
– Так они ромы же!
– Ну да, железно. Не поспоришь.
– Депортировали в Румынию, а беспорядки были в Болгарии недавно, там цыган громили, – козырнул знанием я.
– Короче, не суть. Мне там в голову запало, что эти ромы, типа небольшой народ, который тоже геноцид пережил, но если про евреев все в курсе, то про ром никто не говорит, хотя Алоизыч их накромсал едва ли не больше…
– Алоизыч? – непонимающе переспросил Артем.
– Адольф же! – Гешино лицо выражало недоумение.
– А почему Алоизыч?
– Да хрен знает, его многие так называют.
– Как это не удивительно, но его называют Алоизыч оттого, что его отца звали Алоис, – вновь вставил я реплику.
– Ну да, железно. Не поспоришь, – слово в слово повторил недавний ответ сержанта Геша. – Ну, короче, Алоизыч их кромсал, а всем ровно, и вот, в частности, из-за этого надо уважать этот маленький гордый и самобытный народ и…
– А чем он самобытен-то? – вскинулся Жека. – Тем, что наркотой барыжат и младенцев краденых их тетки снотворными накачивают, чтоб спокойно себя вели, когда они милостыню просят? В чем самобытность-то? Там не было написано?
– Мля, вы дадите мне кончить! – взорвался Геша.
– Да все, все, давай… продолжай, – улыбнулся Артем.
– Чего, Геш, мысль боишься потерять? – позубоскалил я.
– Короче, про самобытность там много, все не запомнил. Было про то, что женщины у них типа источник грязи, ну этой… ну вы поняли. От женщины типа можно испачкаться. Там даже фишка, что женщины на втором этаже никогда не живут – испачкать могут тех, кто на первом. Мужчины у них не работают, работают женщины. Чем жена больше и хабалистей, тем она лучше, значит, больше денег будет домой приносить. «Табор уходит в небо» – это гонево все – тонкие, задумчивые и красивые у них не котируются. А вообще, там даже народ надолго из семьи не уходит, потому что, если общаться с другими людьми, не ромами, то можно запачкаться. Поэтому цыгане никогда не промышляют тем криминалом, за который можно сесть, потому что на зоне можно так запачкаться, что не отмоешься…
– Блин, это какие-то неправильные цыгане, если так, – удивился я, – а наркотой кто барыжит? За нее же сесть можно?
– Мужчины у них наркоту даже в руки не берут, – ответил вместо Геши Артем, поясняя, – договориться только могут. Передавать женщина пойдет, и хрен ты ей что пришьешь – скидывают сразу. Стремные они люди. Другие. Не такие как мы.
– У меня одноклассник был, когда учился, – вновь заговорил я, – Петька-цыган, как сейчас помню. Мы с ним в школьном хоре пели. Я тогда хотел в Нахимовское училище поступать, а он на мясника собирался идти учиться. Во парень был, ушел после седьмого класса, – я даже поднял большой палец вверх, убрав руку с руля. – Хоть и реальный цыган, и на коне своем рассекал по деревне, а работы не боялся – мы с ним вместе в школе дежурили, полы в классе мыли. И мясником ведь собрался быть. В чем прикол? Неправильный цыган? – глянул я на сержанта.
– Неправильный. Есть еще этот, в «Неуловимых мстителях». Как его, Алекс, ты по-любому знаешь…
– Яшка-цыган, – одновременно сказали мы с Жекой.
– Вот он, – кивнул Артем. – Есть такое слово – «ассимиляция». С ними тоже работает, но не так хорошо, как хотелось бы. Короче, цыгане разные бывают, и мы сейчас едем к нелучшим представителям этой самобытной народности, про особенности которой нам Геша так красочно расписал. Вон поворот как раз, давай направо, – прервал содержательную беседу сержант.
По его указанию я свернул на узкую дорогу, уходящую прямо в лес. Хорошо, что дорожка была асфальтирована, иначе вряд ли проехать смогли. И так снега чуть ли не по бампер – «уазик», рыча двигателем, пер по дороге как корабль. Пока ехали, сержант начал инструктаж: