Так рассказывают.
– Вы меня слушаете? – спросила Лиля.
Я кивнул.
– «Знак отличия за службу» вполне подошел бы к данному случаю. Или орден «Легион Почета», а еще «Солдатская медаль», – сказал я.
– Это недостаточно серьезные награды.
– Спасибо, я награжден всеми тремя.
– Захват винтовки «Вал» являлся по-настоящему огромным достижением. Чем-то вроде сенсации. Это было совершенно неизвестное оружие, и за него полагалась высокая награда.
– Но какая?
– Моя мать пришла к выводу, что речь идет о медали «За выдающиеся заслуги». Это солидная награда, но несколько отличающаяся от остальных. Ее дают тем, чьи заслуги во время выполнения обязанностей, связанных с высокой ответственностью, оценены как выдающиеся. Она не имеет отношения к боевым действиям, и обычно ею награждают политически сговорчивых бригадных генералов и людей с более высокими званиями. Моей матери приказали уничтожить всех, кто получил такую медаль, – в случае нашей победы над вами в войне в Европе. Тех, у кого были звания ниже бригадного генерала, очень редко награждали этой медалью. Но только ее могли дать капитану «Дельты» за операцию, проведенную той ночью в долине Коренгал.
Я кивнул, потому что она была права. А еще я подумал, что Светлана Хос очень хороший аналитик, вне всякого сомнения, отлично подготовленный и информированный. КГБ прекрасно справился со своей задачей.
– И вы стали искать человека по имени Джон, который служил в «Дельте» в чине капитана и получил медаль «За выдающиеся заслуги» – и то и другое в марте 1983 года.
– Еще одна деталь: медаль должны были вручить без официального объявления.
– И вы заставили Сьюзан Марк вам помогать.
– Я ее не заставляла. Она с радостью согласилась помочь.
– Почему?
– Потому что ее ужасно расстроила история моей матери.
Светлана Хос улыбнулась и кивнула.
– Ну, и моя история ее тоже немного огорчила. Я ведь росла без отца, так же как она.
– А как так получилось, что всплыло имя Джона Сэнсома, причем еще до того, как Сьюзан отчиталась о своих находках? Мне трудно поверить, что вы узнали его от кучки нью-йоркских частных детективов, которые сидят с газетами в руках и обмениваются понятными только им шутками.
– Получилось очень редкое сочетание, – ответила Лиля. – Джон, «Дельта», медаль «За выдающиеся заслуги», но не бригадный генерал. Мы прочитали статью в «Геральд трибьюн», где говорилось, что Сэнсом собирается баллотироваться в Сенат. В тот момент мы находились в Лондоне. Эта газета продается по всему миру, что-то вроде версии «Нью-Йорк таймс». Джон Сэнсом, возможно, единственный человек в вашей армии, отвечающий всем перечисленным критериям. Но мы хотели убедиться наверняка, и нам требовалось последнее подтверждение нашей правоты.
– Перед чем? Что вы собираетесь с ним сделать?
– Сделать? – удивленно переспросила Лиля Хос. – Мы не намерены ничего делать. Мы хотим с ним поговорить и спросить, почему он так поступил с двумя человеческими существами.
Глава 38
Лиля Хос допила чай и поставила чашку на блюдце. Костяной фарфор учтиво звякнул по костяному фарфору.
– Вы добудете для меня информацию, которую нашла Сьюзан? – спросила Лиля.
Я не ответил.
– Моя мать так долго ждала, – продолжала она.
– Почему ей пришлось долго ждать? – спросил я.
– Время, удача, способы, возможности. Но прежде всего деньги, так мне кажется. До недавних пор ее представления о мире оставались весьма ограниченными.
– Почему убили вашего мужа? – спросил я.
– Моего мужа?
– В Москве.
– Такие были времена, – после небольшой паузы ответила Лиля.
– То же самое можно сказать и про мужа вашей матери.
– Нет. Я уже говорила вам: если бы Сэнсом выстрелил ему в голову, как это случилось с моим мужем, или вонзил клинок ему в мозг, или свернул шею – или чему там еще научены солдаты «Дельты», – все было бы иначе. Однако он сделал другой выбор. Сэнсом поступил жестоко. Бесчеловечно. Мой отец не мог даже воспользоваться своей винтовкой, потому что они ее украли.
Я промолчал.
– Вы хотите, чтобы такой человек заседал в вашем Сенате?
– По сравнению с кем?
– Так вы отдадите мне то, что сумела добыть Сьюзан?
– Не вижу смысла, – ответил я.
– Почему?
– Потому что вам не удастся даже близко подойти к Джону Сэнсому. Если то, о чем вы рассказали, действительно произошло, это тайна – и будет оставаться таковой еще очень долго. Подобные истории хорошо охраняются двумя федеральными агентствами, особенно сейчас. На вас работает три человека, которые задают вопросы. В лучшем случае вас депортируют. По дороге в аэропорт вам не дадут ни разу коснуться ногами земли. Вас посадят в самолет в наручниках, в экономкласс, британцы встретят на своей земле и установят за вами наблюдение до конца жизни.
Светлана Хос смотрела в пространство.
– В худшем случае вы просто исчезнете, – продолжал я. – Прямо здесь. Представьте себе: вот вы идете по улице, а в следующее мгновение – раз, и вас уже там нет. Вы будете гнить в Гуантанамо, или вас отправят в Сирию или Египет, где просто прикончат.
Лиля Хос молчала.
– Мой совет, – продолжал я. – Забудьте об этой истории. Ваш отец и дядя погибли на войне. Они не первые и не последние. Бывает и хуже.
– Мы лишь хотим спросить почему.
– Вы знаете ответ. Наши страны не находились в состоянии войны, и Сэнсом, если это он, не имел права убить ваших парней. Существуют определенные правила проведения операций, и перед каждой миссией солдаты проходят подробный инструктаж.
– И он предоставил это сделать другим.
– Такие были времена. Как вы сами сказали, те события могли привести к Третьей мировой войне. Все хотели ее избежать.
– Вы заглядывали в файл? Сьюзан удалось получить необходимое нам подтверждение? Просто скажите «да» или «нет». Я не хочу ничего предпринимать, пока не увижу все своими глазами. Я не могу.
– Вы ничего не сделаете – и точка.
– Это неправильно.
– Неправильно было вводить войска в Афганистан. Вам следовало оставаться дома.
– Как и вам. Но вы вторгались в большое количество стран.
– Тут я не стану вам возражать.
– А как насчет свободы обмена информацией?
– О чем это вы?
– В Америке все делается в соответствии с законами.
– Верно. Но известно ли вам, как формулируется закон сейчас? Вам следовало читать «Геральд трибьюн» более внимательно.
– Вы намерены нам помочь?
– Я попрошу портье вызвать для вас такси до аэропорта.
– И все?
– Лучшей помощи вам никто не предложит.
– Я могу убедить вас изменить решение?
Я не ответил.
– Неужели такой возможности не существует?
– Нет, – сказал я.
Мы все надолго замолчали. Чайный эксперт принес чек в мягком кожаном бумажнике. Лиля Хос его подписала.
– Сэнсома следует призвать к ответу.
– Если это был он, – сказал я. – Если там вообще находились наши парни.
Я вытащил из кармана телефон Леонида, бросил его на стол и, отодвинув стул, встал, собираясь уйти.
– Пожалуйста, оставьте у себя телефон, – сказала Лиля.
– Зачем? – спросил я.
– Потому что мы с мамой пробудем здесь еще несколько дней. И мне бы хотелось иметь возможность вам позвонить, если у меня возникнет такое желание.
В ее словах не было жеманности или кокетства. Она не прикрывала глаза и не хлопала ресницами. Не прикасалась ладонью к моей руке, не пыталась соблазнить, чтобы изменить мое решение. Лиля Хос высказала свое желание – в самой нейтральной форме.
– Даже если вы не друг, – добавила она, и я уловил едва заметную угрозу в ее голосе.
Далекий удар набата, предупреждение об опасности – из поразительно голубых глаз повеяло холодом, словно теплое летнее море превратилось в залитый солнцем зимний лед. Такой же цвет, только другая температура. Возможно, она была охвачена печалью и тревогой или полна решимости.
Я бросил на нее пристальный взгляд, положил телефон обратно в карман и ушел. На Пятьдесят седьмой улице было полно такси, но свободных среди них не нашлось. Поэтому я пошел пешком. «Шератон» находился тремя кварталами западнее и пятью южнее. Не более двадцати минут быстрым шагом. Я решил, что окажусь там раньше, чем Сэнсом закончит ужин.
Глава 39
Я не сумел добраться до «Шератона» до того, как Сэнсом закончил ужинать, по двум причинам – во-первых, на улицах было полно людей, которые шли слишком медленно из-за жары, а во-вторых, ужин получился коротким. И ничего удивительного – толстосумы с Уолл-стрит охотно тратили время на добывание денег и старались минимизировать его потери, когда деньги приходилось отдавать. Опоздал я и на «Амтрак», которым уехал Сэнсом. Поезд укатил в Вашингтон за пять минут до того, как я вышел на платформу; в результате я последовал за ним в столицу с задержкой в полтора часа.
У двери на входе в Кэннон-Хаус стоял тот же охранник. Он меня не узнал, но впустил внутрь – решающую роль сыграла конституция. Точнее, Первая поправка в «Билле о правах». «Конгресс не должен издавать законов, ограничивающих права народа обращаться с прошениями к правительству». Рентгеновский луч изучил барахло в моих карманах, я шагнул сквозь металлодетектор, после чего меня быстро обыскали, хотя и загорелся зеленый свет. В вестибюле собралась стайка посыльных, и один из них повел меня в офис Сэнсома по роскошным, широким и запутанным коридорам. Личные кабинеты казались маленькими, но красивыми. Возможно, когда-то они были большими и красивыми, но их разделили на приемные помещения с множеством внутренних клетушек – частично для старших клерков, частично для того, чтобы входящий, поплутав по лабиринту, ощутил, что ему оказана большая честь.
Офис Сэнсома ничем не отличался от всех остальных. Дверь в коридор, множество флагов, орлов, несколько старых картин, изображавших пожилых мужчин в париках, и письменный стол, за которым сидела молодая женщина. Штатный сотрудник или стажер. Спрингфилд стоял рядом, опираясь о край стола. Он увидел меня, холодно кивнул, оттолкнулся от стола и направился мне навстречу. Подойдя поближе, большим пальцем указал на коридор и сказал:
– Кафетерий.
Мы спустились на один этаж и оказались в просторном помещении с низким потолком и множеством столиков и стульев. Сэнсома нигде не было видно. Спрингфилд крякнул, словно его это не удивило, и пришел к выводу, что Сэнсом вернулся в офис, пока мы искали его здесь, другим путем – возможно, через помещение кого-то из коллег. Спрингфилд сказал, что кафетерий – это настоящий муравейник, где часто проходят переговоры, совершаются сделки, делаются одолжения и обмениваются голоса. Мы вернулись обратно тем же путем, Спрингфилд приоткрыл дверь, заглянул внутрь и жестом предложил мне войти.
Кабинет Сэнсома был прямоугольным, немногим больше гардеробной и чуть меньше номера в мотеле за тридцать долларов. Здесь имелось окно, обшитые панелями стены украшали фотографии и вырезки из газет в рамках, на полках стояли сувениры. Я увидел Сэнсома за письменным столом, в красном кожаном кресле, с перьевой ручкой в руке, перед ним лежало множество каких-то бумаг. Он снял пиджак. У него был усталый вид человека, давно и неподвижно сидящего в душном помещении. Он не выходил из кабинета. Вероятно, Спрингфилд увел меня в кафетерий для того, чтобы кто-то успел уйти в наше отсутствие. Я не мог знать, кто это мог быть и почему я не должен был его встретить.
Я сел в кресло для посетителей и обнаружил, что оно еще хранит тепло другого тела. За головой Сэнсома находилась большая фотография в рамке – я уже видел ее в его книге. Дональд Рамсфелд и Саддам Хусейн в Багдаде. «Порой наши друзья становятся врагами, а враги – друзьями». Рядом висело множество снимков поменьше, на некоторых был запечатлен Сэнсом с группами людей или стоящий чуть в стороне и с улыбкой пожимающий кому-то руку. На одних фотографиях люди сохраняли серьезность, на других на лицах застыли широкие улыбки, а пол был усыпан конфетти – они праздновали победу на очередных выборах.
На большинстве присутствовала Элспет. За прошедшие годы она не раз меняла прическу. Тут и там я видел Спрингфилда, чье небольшое жилистое тело невозможно было перепутать даже на самых мелких снимках. Два из них – типичные улыбки-и-рукопажатия, как их часто называют журналисты. Каких-то людей я знал, других – нет. Кое-где имелись экстравагантные посвящения, но не везде.
– Итак? – сказал Сэнсом.
– Мне известно о медали «За выдающиеся заслуги», полученной вами в марте 1983 года, – сказал я.
– Откуда?
– «Вал», бесшумная снайперская винтовка. Помните, я вам рассказывал про русскую бой-бабу? Так вот, она оказалась вдовой парня, у которого вы забрали винтовку. Поэтому вы и отреагировали на ее имя. Возможно, вы никогда не слышали о Лиле и Светлане Хос, но не вызывает сомнений, что в 1983 году вам довелось столкнуться с русским снайпером по фамилии Хос. Вероятно, вы забрали их «собачьи жетоны»[39] и перевели. Возможно, они все еще у вас – в качестве сувениров.
Сэнсом не выказал удивления и ничего не стал отрицать.
– На самом деле мы отослали жетоны вместе с моим рапортом и всем остальным, – просто сказал он.
Я ничего не стал говорить.
– Его звали Григорий Хос. Мы были почти ровесниками. Он показался мне компетентным, в отличие от своего напарника-наблюдателя, который не услышал нашего приближения, – продолжал Сэнсом.
Я молчал. Возникла долгая пауза. Наконец Сэнсом осознал, что происходит, и его плечи опустились под бременем открывшихся фактов.
– Правда о человеке иногда всплывает самым неожиданным образом, – вздохнул он. – Медалями награждают, а не наказывают. Они не должны ломать человеку карьеру. Не должны преследовать всю жизнь, словно проклятый шар на цепи.
Я молчал.
– Что вы собираетесь делать? – спросил он.
– Ничего, – ответил я.
– В самом деле?
– Меня не волнует то, что случилось в 1983 году. И они мне солгали. Сначала про Берлин, да и сейчас продолжают врать. Они утверждают, что Хос был мужем одной и отцом другой. Однако я им не верю. Предполагаемая дочь – настоящая красавица. А предполагаемая мать уродлива, как смертный грех. Я побывал у них в гостинице вместе с женщиной-копом из нью-йоркского департамента. Она сказала, что дочь через тридцать лет будет выглядеть как мать. Она ошиблась. Молодая женщина никогда не будет такой, как старая. Даже через миллион лет.
– Так кто же они?
– Я готов поверить, что мать – та, за кого себя выдает. Скорее всего, она действительно была замполитом и потеряла в Афганистане мужа и брата.
– Брата?
– Наблюдатель.
– Вы считаете, что молодая женщина лишь играет роль дочери?
Я кивнул.
– Она представилась вдовой миллиардера, которой пришлось покинуть Россию и перебраться в Лондон. Она говорит, что ее муж был предпринимателем и его убили конкуренты.
– Но вы ей не верите?
– Она прекрасно одета и хорошо играет свою роль. Может быть, она действительно потеряла мужа.
– И кто же она на самом деле?
– Полагаю, журналистка.
– Почему?
– Она много знает. У нее пытливый ум. Умеет анализировать, читает «Геральд трибьюн» и наделена даром превосходного рассказчика. Однако она слишком много говорит. Ее завораживают слова, и она склонна приукрашивать детали. Ничего не может с собой поделать.
– Например?
– Ее рассказ получился слишком пафосным. Она выдумала, что замполиты воевали в окопах вместе с рядовыми и что родители зачали ее в траншее под армейской шинелью. Все это чепуха. Замполиты всегда оставались в тылу и старались держаться подальше от военных действий, болтались в штабах, писали инструкции. Изредка они появлялись на переднем крае, но только в те моменты, когда им не грозила опасность.
– А откуда вам это известно?
– Вы и сами знаете. Мы предполагали, что будем сражаться с ними на суше, в Европе, и рассчитывали одержать победу. Ожидалось, что миллионы вражеских солдат окажутся у нас в плену и ими будет заниматься военная полиция под руководством 110-го подразделения. Возможно, это было заблуждением, но Пентагон относился к подготовке очень серьезно. Мы знали о Советской армии больше, чем об армии США. Естественно, нам объясняли, где искать замполитов, и довели до нашего сведения приказ расстреливать их на месте.
– И какого рода она журналист?
– Скорее всего, Лиля Хос работает на телевидении. Местная команда, которую она наняла, связана с телевидением. Вы когда-нибудь смотрели передачи из Восточной Европы? Все ведущие – женщины, и все они ослепительно красивы.
– Из какой она страны?
– Украина.
– Какая специализация?
– Исторические расследования, человеческий фактор. По всей вероятности, она услышала рассказ пожилой женщины и решила взяться за дело.
– Что-то вроде исторического канала в России?
– В Украине, – уточнил я.
– Но зачем? Какова их цель? Они хотят поставить нас в неудобное положение? Через двадцать пять лет?
– Нет, я полагаю, они хотят насолить русским. Между Россией и Украиной весьма напряженные отношения. Америка – это очевидное зло; они же хотят показать, как большая подлая Москва подставляла беспомощных украинских парней.
– В таком случае почему эта история еще не появилась в печати?
– Потому что прошло слишком много времени, – ответил я. – Они пытаются получить подтверждение. У журналистов еще остались кое-какие принципы.
– А они сумеют добыть что-нибудь определенное?
– Очевидно, вы не станете с ними разговаривать. А больше никто ничего не знает. Сьюзан Марк прожила слишком мало и теперь не может подтвердить или опровергнуть какие-то факты. Так что крышка снова закрыта. Я посоветовал им обо всем забыть и вернуться домой.