Эврих с размаху огрел себя ладонью по голому, не укрытому штанами колену. Коренга даже вздрогнул от неожиданности.
– Горе всякому, кто вздумает недооценивать венна! – вырвалось у арранта. Если Коренга что-нибудь понимал, учёный был теперь гораздо менее склонен видеть в нём скорбное подобие кого-то, кого ему довелось знать годы назад. А Эврих продолжал: – У вас в лесных дебрях сделали те же выводы, к которым пришёл и я сам!.. Ты, верно, надеешься, что великий Зелхат сумеет вылечить твои ноги?
– Да, – сказал Коренга. – Я надеюсь.
– Велико же намерение Зелхата оградить свою тайну, если он вправду жив и находится в моей стране, а я об этом ведать не ведаю, – проговорил конис. – Ты, Коренга, славно развлёк меня у этого костра и, право, согрел мою душу истинным переживанием. Могу ли я чем-нибудь отблагодарить тебя за рассказ?
…Так-то: знать бы с утра, что вечером предстанешь перед могущественным владыкой, да ещё и сумеешь снискать его расположение! Коренга подумал: вот оно и закончилось, его нелёгкое и опасное странствие.
– Не разгневаешься ли ты, государь, – спросил он, – на дерзнувшего расспросить о судьбе юного мастера Иннори, которого тебе некогда было угодно приблизить и всячески обласкать?
Конис ответил:
– Вышивальщик Иннори творит вещи, которые ласкают зрачок и осеняют сердце добром. Счастлив вождь, коему среди его подданных ниспослан подобный умелец… – Тут Альпин едва заметно усмехнулся углом рта. – Он поныне живёт в моём доме, как сын у заботливого отца. А почему ты спрашиваешь, венн? Неужели даже в ваших лесах успели прослышать о его мастерстве?
– Правду молвить, слава Иннори до нас ещё не добралась, – сказал Коренга. И пояснил, отчего-то смутившись: – Я говорил тебе, что по пути сюда мы встретили почтенного дедушку… Его приёмная внучка любила Иннори, когда они были детьми, но потом их разлучили. Эта девушка зовётся Тикирой, она красива, умна и очень отважна…
Конис вдруг рассмеялся.
– Так вот почему мой Иннори все свои вышивки, где только кстати приходится, украшает изображением козочки!.. Что же, спустя несколько дней мы, попечением Священного Огня, вернёмся в столицу, и пусть добродетельная Тикира без промедления приходит повидать своего знакомца… А теперь, брат мой Баерган и любезные гости, я вас покину. Не хочу, чтобы в дальних краях потешались над моими купцами, пеняя им, будто конис Нарлака засыпает прямо над угощением!..
ГЛАВА 42 Беда от длинного языка
Дорога обратно всегда кажется короче дороги «туда». Всегда – но не в тот раз. Путь от своего костерка до шатра кониса Коренга проделал, ведомый Кайрагеллом и стражниками, и мысли его были заняты предстоявшей встречей с великим правителем, а вовсе не тем, как запомнить дорогу. Теперь – что с ним редко бывало – он пробирался назад, точно по незнакомому месту, и люди, возившиеся у костров, казались ему впервые увиденными, хотя мимо каждого из них он точно ехал некоторое время назад. Уверенно шагал только Торон. Коренга всё время думал о том, что кобель, без сомнения, сам привёз бы его назад, только дай ему волю и держись крепче за поводок. Ещё он тайно прикидывал, сколько человек из числа застигнутых бедствием честно вернёт розданные конисом одеяла и котелки, а сколько предпочтёт утаить.
Коренга думал и о многом другом, но не замечать мрачное молчание Эории делалось всё труднее. Почему-то Коренгу брал дурнотный ужас даже от мысли, чтобы заговорить с ней об этом. Он открыл рот и сказал:
– Я вижу, ты сердишься на меня, госпожа. Скажи, чем я провинился, чтобы я мог попытаться вернуть твоё расположение!
Хотя на самом деле он знал, в чём дело. Или по крайней мере догадывался.
Сегванка молчала ещё некоторое время, заставив Коренгу вспомнить о плотно придавленной камнем крышке котла, под которой беснуется кипяток. Потом она ядовито бросила:
– У нас на Островах мало кого презирают так, как лжецов. Я думала, уж у тебя-то, венн, один язык во рту!
Коренга смиренно отмолвил:
– Если бы тебя, госпожа, каждый встречный-поперечный брался допрашивать, где ты ноги оставила, да откуда у твоего пса крылья, ты бы тоже три языка отрастила. Если не семь…
Эория даже остановилась.
– Ты сейчас говорил о вдовстве своего батюшки! А мне баял, будто твоя мать жива и здорова! И даже сразу узнает, если с тобой что-то случится!
Коренга ответил:
– Мать благословила меня рассказывать так, как будет удобней.
– Добрый сын должен трижды подумать, как распорядиться подобным благословением! Ты же говорил о ней как о мёртвой! Тем самым ты желал ей умереть!
– Может, по твоей вере это и так, а по нашей – наоборот, – сказал Коренга. – Незваная Гостья подслушает мои речи и не пойдёт за матерью, думая, будто та уже у Неё.
Сегванка огрызнулась:
– Откуда мне знать, может, ты и это прямо сейчас выдумал!
Коренга хмуро проговорил:
– Не бралась бы ты, госпожа, нас с матерью друг от дружки оборонять.
Эория яростно заскребла ногтями левый висок.
– Да какое мне дело до тебя, венн! И до того, который язык у тебя настоящий, а какие поддельные! Кто раз солгал… да ещё – в глаза человеку, который обогрел тебя у огня и хлебом накормил… тому веры у меня больше нет! И до века не будет!
Коренгу охватило ощущение дурной необратимости происходившего. Саночки стронулись с места и, набирая разгон, скользили под горку, и бесполезно было цеплять горстями несущийся мимо снег. Уже ничто не зависело от того, промолчит он сейчас или что-нибудь скажет, и Коренга сказал:
– Мне тоже нет дела до пятен на мешке, в котором утонул Ириллир!
Он увидел, как окаменело лицо сегванки. Он имел в виду всего лишь намекнуть ей, что она тоже не всё о себе рассказала; а зря ли говаривали у него дома, будто правда с отрезанным краем – кривде двоюродная сестра. Но мало ли что он имел в виду! На деле оказалось – ткнул пальцем прямо в живое, туда, где не было кожи. Коренга стал ждать, чтобы Эория вспылила и быстрым шагом ушла вперёд, оставив его в одиночку петлять на медлительной тележке по обширному стану, но она не ушла. Мало того! Когда дорогу им неожиданно заступил какой-то человек, успевший неведомо где раздобыть и налакаться хмельного, Эория тотчас оказалась между ним и Коренгой. И так зыркнула на пьянчужку, что тот вмиг утратил охоту буянить и тихо убрался в сторонку.
Но вот они добрались до костерка, где уже мирно спали дед Тикарам с внучкой. Коренга не стал их будить, хотя Коза наверняка расцеловала бы его за известия об Иннори. Не стал он и вытаскивать наружу свой меховой коврик, хотя тело так и просилось растянуться ничком. Сворачиваясь в тележке, Коренга тоскливо подумал, не утешиться ли материным сухариком, но и эта мысль не принесла ему радости. От огорчения он принялся вспоминать свой сон о полёте, потом начал размышлять об устройстве крыльев своей летучей птицы…
Вот только виделись ему всё больше черно-седые крылья Сироты, заполонившие небо над головой.
Торон лизнул хозяина в щёку и свернулся пушистым клубком.
«Друг единственный…» – с нежностью подумал о нём Коренга и чуть не заплакал.
До дому было так далеко…
ГЛАВА 43 Всё зря!..
Как ни старался Коренга приманить к себе добрые сны, в эту ночь они упорно обходили его стороной. До самого утра он куда-то отчаянно бежал по чёрному, незнакомому и недоброму лесу, не отзывавшемуся на мысленный призыв Кокориного потомка. И раз за разом падал, скошенный на бегу внезапным и необоримым бессилием ног… Просыпался наполовину, ровно настолько, чтобы понять: это не наяву! – и следом проваливался в новый сон, ещё горше и черней предыдущего.
Потом рассвело.
Государь конис собирался держать здесь свой стяг ещё несколько дней, пока со Змеева Следа будут подтягиваться путники, привлечённые путеводным дымом костров. Стало быть, Коренгу не ждала сегодня дорога, он мог и не просыпаться спозаранку, но привычка взяла своё. Рядом завозился Торон, и венн открыл глаза.
И его немедленно посетило ощущение скорбной неправильности, накрывшей весь мир. Почти такое же, как годы назад, на другое утро после того, как у него отнялись ноги. Мир непоправимо изменился, и, сколько ни прячься под одеяло, ничто уже не сделает его таким, как вчера, – солнечным и понятным, ничто не отменит несчастья и не вернёт минувшего дня. Коренга невольно ужаснулся, спросив себя: вправду ли его размолвка с сегванкой была сопоставима с тем давним изломом в судьбе?.. Никто ведь не умер, не испытал нового увечья. Всего и было-то сказано несколько слов. Да и те – не какая-нибудь священная клятва, одно простое объяснение могло всё сразу развеять…
Тогда почему же?..
Коренга осторожно размял плечо, задеревеневшее от лежания на боку, и сел.
Ни Эории, ни Тикиры нигде не было видно; Коренга почему-то сразу решил, что девушки отправились умываться. Зато он сразу увидел старика Тикарама. Стоя на четвереньках и подобрав ладонью бороду, старец пытался раздуть угли костра. Торон как умел помогал ему. Лез под руки носом, принюхивался к лицу, норовил облизать ухо. Тикарам, обычно строгий и отчуждённый, только посмеивался и не гнал пса. Наоборот, что-то ласково пояснял ему по-саккаремски. Коренга разобрал слово, произносившееся на всех языках одинаково, – «симуран». И ещё слово, бывшее в ходу у торговцев, – «понимать».
Дескать, должен понимать, коли ты и впрямь симуран.
Вот Торон отстранился на полшага, ещё раз внимательно посмотрел на старика, а потом… коротко и резко ударил левым крылом.
Коренга успел подумать: если бы Торон ТАК бил крыльями, когда они барахтались в море, он бы точно взлетел. Даже с воды. И ещё тележку бы с собой уволок.
Зола и пепел взвились небольшой тучей, осыпав одеяла спавших у соседнего костерка, а из-под оживших углей рванулось бодрое пламя. Старик Тикарам протёр глаза и, кашляя, негромко рассмеялся. Кажется, Коренга впервые слышал его смех.
– Доброго тебе утра и удачи в дневных делах, – сказал он, решив воспользоваться добрым настроением старика. – Будет ли позволено неразумному юнцу посоветоваться с тобой кое о чём?
Тикарам поднял голову. Коренга увидел, как улыбка погасла в его глазах, спрятавшись под мутноватой старческой пеленой. Словно ряска заволокла ясное озеро. Коренга встречал такой взгляд у совсем дряхлых старинушек, понемногу переселявшихся из широкого солнечного мира в свой собственный, наполненный тихими предзакатными сумерками.
А ещё Коренге показалось, будто перед ним намеренно захлопнули ставни, как на красном окошке избы, если ждут града. Он начал думать, что Тикарам совсем не станет с ним разговаривать, но тот всё же отозвался. Он сказал:
– Что может никчёмный старик, у которого нет даже дыхания раздуть остывшие угли, посоветовать юному страннику, не боящемуся опасностей моря и ярости разверзшейся суши?
«Ага. Значит, помнишь, как тебя вытаскивали из водоворота…»
Вслух Коренга сказал:
– Хотел бы я соответствовать твоей похвале, почтенный. Только у нас человека не называют никчёмным всего лишь из-за того, что его оставила сила, присущая молодости. Мой народ чтит стариков, мы верим, что долгая жизнь взамен даёт мудрость. Ты же, как я понимаю, ещё и достиг немалой учёности…
Тикарам покачал головой.
– Когда прожитых лет становится слишком много, – проговорил он печально, – ум делается таким же дряблым и медлительным, как тело. Всё сгорает, друг мой, остаётся лишь горечь золы. Разум складывает крылья, уже не стремясь ни к новым высотам, ни к тому, чтобы рассказывать другим о том, что удалось узреть прежде.
Мысленно Коренга обозвал Тикарама старой лисой. Он же помнил вдохновенное и сосредоточенное лицо старика, освещённое маленьким светильником, его размеренные, исполненные тайны слова, которые Тикира бережно заносила в толстую книгу, точно драгоценный жемчуг низала.
– Прости, почтенный, но ты на себя наговариваешь, – возразил он с улыбкой. – Так уж получилось, я видел, как вы с внучкой воздавали поклонение звёздам. Добродетельная Тикира позже объяснила мне, что я не подсмотрел ничего тайного и запретного. Она рассказала мне об измерении земных и небесных кругов в жбанах и чашках, и я понял, что это исполнено смысла. Я держусь иной веры, но, право, не умён государь, изгнавший из своих земель столь возвышенное учение! Кто теперь поведает его мореходам о путях звёзд, чтобы они могли счастливо возвращаться домой?
Старик равнодушно посмотрел на него.
– Мореходы, – сказал он, – всё знают о путях звёзд и без столбцов, которые мог бы составить для них Старый Козёл.
Торон поставил торчком уши, потом завилял мохнатым хвостом и, поднявшись, обошёл хозяйскую тележку. Коренга не стал смотреть, кого он там увидел. Он отмолвил запальчиво:
– Тогда почему столь различны карты земных пределов, которые я видел у торговых гостей? Если одни и те же звёзды ведут опытных странников в Мельсину и Фойрег, почему на одних картах эти столицы лежат чуть ли не рядом, а на других Халисун между ними велик с юга на север и с запада на восток?
Тикарам продолжал смотреть на него пустым, ничего не выражающим взглядом.
– А кроме того, – послышалось сзади, – далеко не все корабли приходят домой, невзирая на обширные познания мореходов. Правда, правителям стран обычно нет до этого особого дела. Они и так получают всё, что им заблагорассудится, а сколько кораблей отправится на дно морское ради их прихоти… Поздорову вам, славные путешественники!
Коренга оглянулся. У него за спиной стоял Эврих. Утреннее солнце золотило его кудрявые волосы. Торон ластился к учёному арранту, улыбался во всю пасть, норовил всунуть лохматую голову ему под руку.
– Здравствуй, господин гость, – сказал Коренга.
– Здравствуй, добрый господин… – пробормотал Тикарам.
– Хотя, дабы не нагромождать напраслину, следует признать, что не все властители таковы, – продолжал свою мысль Эврих. – Например, государь Альпин, лелеющий надежду обезопасить здешние дороги от Змея путём наблюдения и предсказаний, основанных на расчётах. Или Марий Лаур, нынешний шад Саккарема…
Тикарам кивнул седой головой. Так кивают, когда не вполне понимают слова собеседника, но на всякий случай соглашаются с ним.
Или просто хотят, чтобы их оставили в покое.
– Прости, почтенный, если я потревожил тебя пустыми разговорами, – сказал ему Коренга. – Твоя вера, должно быть, не нуждается во мнениях чужака, злых или добрых. Тем более я не учитель, равный тебе по зоркости взгляда, а глупый простец. Я всего лишь хотел спросить… Я слышал, великий Зелхат Мельсинский трудился над книгой о жизни созвездий, но люди не увидели завершения этой работы. Я и подумал: быть может, Зелхат – твой единоверец и ты посоветуешь мне, как его разыскать? Он вылечил бы мои ноги…
– О, – сказал Эврих и опустился на корточки у разгоравшегося костра.
У него были лёгкие движения юноши, стоптавшего по горным тропинкам не одну пару сандалий, но не намеренного останавливаться в пути.
Тикарам же медленно покачал головой.
– Я слышал кое-что о Зелхате, – проговорил он, – но это было годы назад. Люди говорят, с тех пор он успел впасть в детство и умереть…
– А я слышал другое, – сказал Эврих.
Старик безразлично пожал плечами. Коренга понял, что даже с помощью арранта не добьётся от него толку. Должно быть, дед в своё время натерпелся от гонителей звёздной веры и теперь в каждом подозревал злобного соглядатая. Всё же венн сказал:
– У нас тоже думают, что это не так. Весь мой род провожал меня в путь, чтобы я его разыскал.
Тикарам подбросил в костерок несколько хворостин.
– Мне жаль, – сказал он затем, – но, похоже, ты путешествовал зря.
Странное дело, от этих слов старика в лицо Коренге повеяло правдой, незамысловатой и окончательной, точно погребальный сосуд на свежей могиле. Или это так наложилась горечь от ссоры с Эорией и погасила надежду? «Зря… всё зря…» – эхом отозвался в сознании Коренги вещий внутренний голос.
Молодой венн передёрнул плечами и улыбнулся, не собираясь показывать стиснувшее душу отчаяние. Ему жгуче захотелось уязвить Старого Козла, поинтересовавшись, не напрасно ли в таком случае его внучка так отчаянно спасала из водоворота неподъёмный пестерь с книгами и зерцалами для наблюдения звёзд… Коренга вовремя прикусил язык, сообразив: раз уж Тикарам до такой степени не желал признавать даже то, что он, Коренга, видел своими глазами, вряд ли стоило поминать о его поклаже в присутствии Эвриха. Не потому, что знаменитый аррант мог неподобающим образом распорядиться тайнами старика. Просто жизнь Тикарама принадлежала лишь ему самому и Богам его веры, а вовсе не Коренге. И молодой венн сказал совсем другое:
– Ты всё же заблуждаешься, думая, будто звёздные столбцы, как ты их назвал, оказались бы никому не нужны. Вот мы, дети Кокорины, нечасто выбираемся странствовать по чужедальним краям. Мы не плаваем по морям, но я сам слышал, как наши леса сравнивали с океаном, и это поистине справедливо. Справедливо и то, что мы преуспели в постижении звёзд, указующих дорогу в ночи, потому что без этого не выжить в лесу… Но посмотри, почтенный, что я за немалые деньги купил в Галираде, и не думаю, чтобы дома меня стали за это ругать!
ГЛАВА 44 Учёная беседа о книгах и звёздах
Коренга наклонился, запуская руку под передний щит тележки, и безошибочно вытащил непромокаемую сумку.
– Это книга, прочтя которую я намерен узнать немало нового и полезного, – пояснил он с гордостью. – У нас говорят так: только лягушке, сидящей по самые глаза в болоте, кажется, будто она видит весь мир. Когда она взбирается хотя бы на кочку, круг неведомого расширяется…
Он распутал кожаные завязки и выложил на щит «Праведное звездословие», думая только о том, как бы не сгореть со стыда, когда Эврих, затаив в углу бритых губ снисходительную улыбку, сейчас спросит его, многое ли он уже успел прочесть и постичь. Коренга даже успел придумать для себя слово разумного оправдания: дескать, потом сразу сел на корабль, а там только-только освоился, когда налетели морские сегваны… – и тут же задумался, стоило ли об этом упоминать, и решил, что не стоило, ведь тогда пришлось бы говорить об отце Эории и об участи Ириллира, а он совсем не был уверен, разумно ли было здесь про это болтать.