Он распутал кожаные завязки и выложил на щит «Праведное звездословие», думая только о том, как бы не сгореть со стыда, когда Эврих, затаив в углу бритых губ снисходительную улыбку, сейчас спросит его, многое ли он уже успел прочесть и постичь. Коренга даже успел придумать для себя слово разумного оправдания: дескать, потом сразу сел на корабль, а там только-только освоился, когда налетели морские сегваны… – и тут же задумался, стоило ли об этом упоминать, и решил, что не стоило, ведь тогда пришлось бы говорить об отце Эории и об участи Ириллира, а он совсем не был уверен, разумно ли было здесь про это болтать.
Так что в итоге Коренга изготовился смолчать в ответ на всякое поношение, даже самое обидное, благо возводить на себя напраслину и терпеть за неё ему было не впервой… Но не довелось.
Взгляд Эвриха сделался не просто пристальным – пронзительным, он живо протянул руку и взял «Праведное звездословие», не удосужившись спросить разрешения, – так, как сам Коренга нипочём не посмел бы взять даже материной иголки. Нетерпеливо раскрыв книгу, Эврих мгновенно пробежал глазами предварительную записку, стремительно пролистнул с десяток страниц… И вид у него окончательно стал как у веннского волкодава, который долго гнал волка и вот наконец увидел его в глухом конце оврага, откуда нет сквозного пути.
– Во имя ложа Прекраснейшей, испепелённого страстью Вседержителя! – вырвалось у него наконец. – Воистину люди не ведают, где придётся найти, где – потерять!.. Друг мой, – обратился он к Коренге, – не знаю, право, есть ли тебе дело до этого… Так случилось, что некий сын твоего племени завещал мне сотворить месть. Я дал священный зарок выполнить его волю, но мог ли я предвидеть, что другой отпрыск вашего народа вложит мне в руки неотразимое оружие!.. Осмелюсь ли я просить тебя дать мне эту книгу хотя бы на один день, чтобы я мог сделать необходимые выписки?
Тут Коренга снова принялся лихорадочно соображать. Каким образом книга, да притом посвящённая именам звёзд, могла послужить оружием справедливого мщения? Да к тому же неотразимым?.. Перед мысленным взором молодого венна даже пронеслось видение тяжёленького томика, опускаемого на голову неведомого обидчика, но речь шла вроде о выписках, то есть о чём-то вполне бестелесном?.. Неужели книга содержала могущественные заклинания, которые аррант собирался пустить в ход?.. Эврих выглядел значительным и приверженным добру человеком, его принимали виллы, в нём не находил изъяна Торон… К тому же книги, как и мечи, не делают единственными на весь мир: если Эврих не получит «Праведное звездословие» прямо здесь и сейчас, он всяко найдёт его у торговца, готового угодливо выложить перед могущественным вельможей весь свой товар…
Всё же Коренга сказал ему:
– Прости, почтенный, если мои слова покажутся тебе неподобающими, но, уехав из дома, я успел выслушать о своём племени такое количество неправды, что теперь опасаюсь даже случайным образом приумножить её. Если ты называешь эту книгу оружием, то прежде, чем оно будет тебе вручено, расскажи хотя бы, какого рода твоя месть и против кого она будет обращена!
Коренга наполовину ждал, чтобы Эврих разгневался на него за дерзость, но, к большому облегчению венна, этого не произошло. Наоборот, аррант даже чуть улыбнулся, как если бы вспомнив о чём-то очень хорошем, пусть даже давнем и окрашенном грустью утраты.
– Ты, верно, согласишься со мной, если я скажу, что вождю не обязательно знать всё обо всём, если он способен окружить свой трон мудрецами, сведущими в разных областях знания, – несколько неожиданно начал он, усаживаясь наземь. Коренга про себя отметил, что книгу из рук он при этом не выпустил. – Скажу тебе даже так: вождя следует оценивать не в последнюю очередь по тому, сколь отважными и прозорливыми умами он сумеет укрепить свою власть… Так вот, Царь-Солнце, который правит Аррантиадой последние четверть века, в этом смысле есть сущее посрамление правды вождя.
Коренгу поразило, что Эврих произнёс эти слова, явно испытывая меньше святотатственного чувства, чем испытал бы он сам, обзывая недоумком соседского сына. Аррант же продолжал:
– Нынешний Царь-Солнце склоняет своё ухо не к тем, кто взыскует неприукрашенной истины, ему более по душе преуспевшие в восхвалении его собственного ума и несравненной учёности. Я не знаю, что за радость ему принимать незаслуженные хвалы, но льстецы тщатся снискать его расположение, буквально наступая друг дружке на головы. И это ещё полбеды, пусть бы дрались, как пауки в кувшине, – главная беда в том, что они всей сворой набрасываются на любого, способного вольно или невольно поколебать их благополучие. Ну… как если бы ты отравил пса, о котором многие стали бы говорить, будто он во всём превосходит Торона.
Коренга представил и ужаснулся, а Эврих постучал пальцем по красивому тиснёному корешку.
– Один из таких лжеучёных и написал эту книгу.
Не выдержав, аррант вскочил на ноги и заходил перед Коренгой, бросив на руку полу плаща. Так, словно ему внимали не одинокий молодой венн да ко всему равнодушный старик, а целая школа жаждущих познания учеников.
– Сказать тебе, друг мой, что ты нашёл бы на этих страницах? – Эврих раскрыл томик, который держал заложенный пальцем, и слегка отдалил книгу от глаз. – Вот послушай, я стану читать сразу по-веннски… «…Поелику Солнце есть главнейшая и самая блистательная из планет, воистину самодержавный правитель нашего небосвода, удивления достойна причина, по которой никто доселе не сопоставил его сияние с царственностью и не усмотрел в нём величия нашего Царя-Солнца, Ганиона Богоподобного. Посему, как велит моему сердцу долг верноподданного, осмелюсь отныне и далее на этих страницах упоминать не просто «планету Солнце», но «Царя Ганиона Божественного» – и призываю к тому же всех звездословов, для коих не впустую звучат слова о цветении нашей державы под рукой её мудрого властелина…» Ну и далее в том же духе. – Эврих с таким треском захлопнул книгу, что Торон насторожил уши, а Коренга испугался за целость своей галирадской покупки. – Скажи, друг мой, много ли ты понял из прочитанного мною?
Коренга ответил неуверенно:
– Он… пожелал переименовать… Солнце?
– И в придачу весь небосвод, – кивнул Эврих. – По его утверждению, всякий, кто любит Аррантиаду и верен Царю, должен отныне именовать Луну не Луной, а токмо и единственно Лоллией, в честь славной древней царицы, созвездия же и ярчайшие звёзды – именами разных вельмож…
Старик Тикарам пробормотал что-то, и Эврих резко повернулся к нему.
– Что?
Старец не отвечал слишком долго. Коренга почти перестал ждать ответа от укрывшегося за стеной привычного безразличия. Но Эврих хранил молчание, зорко глядя на Тикарама, да и звёздная вера этого последнего, похоже, оказалась слишком глубоко уязвлена, поскольку он всё же повторил:
– Смотря по тому, сколь обласкан милостью тот или иной царедворец…
– Ты зришь суть, почтенный, – кивнул Эврих. Коренге показалось, будто высокоучёный аррант всё более обращался не к нему, а к нищему деду. – И ведь это началось не вчера! Все мы были гораздо моложе, когда в Аррантиаде начали с уважением произносить имя Тиргея Эрхойра.
Тикарам кивнул было, но, словно спохватившись, не кончил движения и отрешённо уставился в огонь.
– Этот юноша был столь щедро взыскан Богами, что едва ли не подростком сумел наполнить свой разум многообразными богатствами, которые создали до него поколения мудрецов. Всё покорялось ему, от поэзии до законов счисления. Он скромно зарабатывал свой хлеб, обучая грамоте детей столичного Управителя, но, когда собирались вместе люди науки, именно его слово всё чаще оказывалось самым весомым. И вот однажды придворный астролог Кимнот, прозванный Звездословом, предложил устроить тоннель в Карийских горах на подъезде к столице. Этот проход должен был украсить дорогу и уже издали убедить всякого гостя в могуществе Царя-Солнца, по приказу которого изменилось само естество гор. Но тут возвысил голос Тиргей, утверждавший, что проходчики неизбежно потревожат подземную реку, течение которой он успел изучить. Он во всеуслышание посулил обрушение тоннеля и гибель работников…
Коренга заворожённо слушал, пытаясь представить горы и рукотворную пещеру, по которой, раз уж речь шла о торговых гостях, могла, верно, проехать конная телега с поклажей.
– Кимнот не отважился вступить с Тиргеем в открытое прение перед лицом уважаемых мудрецов, где состязаются честным оружием научного рассуждения, – продолжал Эврих. – Вместо этого он обвинил соперника в клевете на Царя-Солнце. Тиргей якобы хотел принизить величие и силу Ганиона, объявляя его неспособным совладать с духами гор. Навет сделал своё дело: Тиргея вызвали на суд как изменника, признали виновным и продали в рабство, да не куда-нибудь, а за море, в рудники Самоцветных гор. Кое-кто даже говорил, будто Кимнот самолично о том позаботился, а заботе своей придал облик прошения о помиловании Тиргея. Тоннель начали строить, но в него скоро ворвался подземный поток… иссушив, ко всему прочему, колодцы для полива виноградников и лимонных рощ на полдня пути окрест. Кимнот ловко объяснил случившееся колдовством недоброжелателей. А Тиргей, обладатель чудесного ума, на каторге был приставлен к работе, достойной безмозглого животного. Он крутил водяной ворот в пещере, где промывалась руда, и погиб, когда ему было всего тридцать два года. О том, какие сокровища знаний могли были быть при более счастливых обстоятельствах ему вручены, ныне ведомо только Богам Небесной Горы… Его горестную судьбу, друг мой, – тут Эврих снова повернулся к Коренге, – мне изложил человек твоего племени, которому выпало его знать.
Молодой венн сморгнул, не без труда возвращаясь к обыденности из удивительного мира, дверь в который нечаянно приоткрыл ему Эврих. Больше всего ему хотелось расспросить, что такое «лимоны» и «виноград», но он заговорил совсем о другом.
– Если всё было так, как ты говоришь, – начал он осторожно, – вручённую тебе месть вряд ли назовут несправедливой. Но как поможет в ней книга, которую твой враг сам же и написал?
«И за которую я, оказывается, выкинул такие деньги на ветер…»
Аррант усмехнулся – жёстко, предвкушающе и беспощадно.
– Кимнот, – сказал он, – то ли поглупел, то ли зазнался уже до такой степени, что начал считать себя непогрешимым. Не знаю, какую награду он думал стяжать своим «Праведным звездословием», но, так или иначе, он поторопился… и за это будет наказан. Он переименовал все звёзды на небе, но не подумал, как эти новые названия будут применены. Понимаешь? Люди, посвятившие свои дни звездословию, сиречь толкованию судеб по движению небесных планет, начинают свои разыскания с определения места Солнца и Луны в одном из созвездий. Что же у них получится, если они последуют призыву Кимнота? – Эврих снова наугад раскрыл книгу и почти сразу торжествующе расхохотался: – Получится… ага, вот: вхождение Ганиона в Сегонию, давно умершую царевну!
Коренга страшным усилием воли отогнал видение аррантского царя, сжимающего в пылких объятиях истлевший скелет, и почувствовал, как уши наливаются жаром. Аррант же сопроводил свои слова непристойным жестом, зло и весело оскалил зубы и продолжал:
– Ладно, Царь-Солнце, говорят, временами вытворяет и вправду странные вещи… но вот сочетание царицы Лоллии всё с той же Сегонией Кимноту вряд ли простят. Всем известно, что славная Лоллия любила многих мужчин, ибо Прекраснейшая была к ней особенно благосклонна… Но вот так, походя, уличать великую царицу в не свойственном ей женолюбии – это, знаете ли, уже смахивает на святотатство!
– Значит, твоя месть совершится даже помимо тебя, – медленно и безо всякого выражения проговорил Тикарам. – Книгу прочтут, и не одному тебе станет очевидна её глупость.
– Нет! – Эврих снова с резким хлопком закрыл книгу и, словно этот хлопок показался ему недостаточным, размашисто припечатал кулаком кожаную обложку. – Ты думаешь, Кимнот загнал на каторгу одного Тиргея Эрхойра?.. Говорят, он почти каждый день обедает во дворце, а потому, скорее всего, промолчат даже те, кто вдали от посторонних глаз будет плеваться от отвращения. Ну а я намерен воспользоваться тем, что ложность этой книги можно без громоздких доказательств сделать очевидной даже для простолюдина, никогда не посягавшего на учёность. Я сделаю так, что над ней будет смеяться весь образованный мир! Я напишу «похвальное слово Кимноту», я переведу его на все языки, которые знаю… а я их знаю немало… и тем превращу своё слово в маленький камешек, который стронет лавину, и грош мне цена, если Кимнот не окажется под ней погребён! Меня учили не желать людям зла, но больше он никого не погубит ради своей выгоды…
Аррант перевёл дух и добавил совсем другим тоном, в упор глядя на старика:
– Мой побратим утверждал, что я совладаю с Кимнотом и один на один. С тех пор я в самом деле снискал кое-какую славу, так что он, возможно, и прав… Но если рядом со мной поднимется великий Зелхат, даже Царь-Солнце не защитит Кимнота от разоблачения!
«Он тоже думает, что приверженцу звёздного учения может быть что-то известно про Зелхата!» – сообразил Коренга. Молодой венн насторожил уши, опасаясь пропустить нечто важное и интересное, но тут поблизости послышались шаги, аррант оглянулся, и Коренга понял, что прямо сейчас больше ничего не дождётся. К ним подходили Тикира с Эорией, обе свежие и разрумянившиеся после умывания в холодной воде.
– Пожалуйста, возьми эту книгу, почтенный, – сказал Эвриху Коренга. – Читай её, сколько пожелаешь. Только, прошу тебя, расскажи мне после о моём соплеменнике и о том, как будет выковываться оружие мести!
Говоря так, он устраивал себе случай снова переговорить с Эврихом и, быть может, подробнее расспросить его о Зелхате. Аррант пообещал. Коренга торопливо глянул на Эорию: оценила ли она, что он долго беседовал с учёным вельможей и, кажется, был даже небесполезен ему?..
Лицо у сегванки было такое же каменное, как накануне. Если не хуже.
Эврих вдруг хлопнул себя по лбу.
– А ведь я совсем не за этим к вам сюда шёл, – сказал он. – Дело в том, что моя служанка сегодня ночью поймала человека, вздумавшего рыться в наших вещах. Это был тот малый в наколках, который донёс конису о тебе, венн, и о твоей крылатой собаке. Я приказал было выпороть неблагодарного, но он начал кричать, будто на самом деле он твой друг и ты за него непременно заступишься. Это так?
Коренге сразу захотелось посмотреть на служанку, которая умудрилась поймать вёрткого и выносливого воришку. Ему даже показалось, что Эврих вспомнил о ночном происшествии, когда увидел Эорию. Наверное, служанка была такой же рослой и сильной воительницей, как кунсова дочь.
– Этот человек мне не то чтобы друг, – сказал Коренга. – Я встретил его, когда он убегал из Галирада, где у него была не очень-то весёлая жизнь. Его там называли «живым узорочьем» и показывали голого на торгу, как диво какое. Люди гонят его, потому что он ворует и предаёт, а он ворует и предаёт оттого, что все его гонят. Не вели наказывать парня, может, наконец запомнит добро.
ГЛАВА 45 Деревянный меч
Несколько времени спустя Коренга сидел в своей тележке поодаль от становища, там, где речушка выбиралась из каменной осыпи и, прежде чем убежать в лес и окончательно затеряться в грязном беспорядке Змеева Следа, разливалась небольшим озерцом, окружённым деревьями и густыми кустами. На тонких веточках там и сям уже вылезали из почек комочки серого пуха, но на дне ещё лежал лёд.
«Ну и здорова она, сегванка твоя! – смешно тараща глаза, рассказывала Тикира. – Я лицо взялась умывать, и то уши чуть от холода не отвалились. А она себе разделась – и плавать!»
Коренга должным образом поахал и повосхищался вместе с Козой, но на самом деле нарлакская девчонка, молившаяся Священному Огню, просто боялась холода и слишком любила тепло. Что касается Коренги, он не видел ничего особенного в том, чтобы купаться, разгоняя плавающие льдинки. Прослышав об уединённом озерке, он отправился туда вместе с Тороном. Он хорошо понимал Эорию, не упустившую случая вымыться. Он сам после встречи со Змеем постоянно ощущал тонкий песок и на коже, и в волосах, и даже во рту. Доброе дело будет влезть в воду и хорошенько оттереть себя пучком жёсткой прошлогодней травы. Вот бы рубаху ещё удалось как следует выстирать. Но об этом пока оставалось только мечтать…
Коренга выбрал местечко посуше, такое, чтобы как можно меньше испачкаться, вылезая обратно наверх. Расстелил коврик и выбрался из тележки. Наконец-то он мог вволю понежиться, валяясь на животе!
«Ты прости нерадивого, что приникаю к Тебе, как не приличествует стыдливому сыну… – мысленно обратился он к Матери Земле. – Тебе про меня всё ведомо…»
Действительно, подобным образом лежать на земле не позволил бы себе при обычных обстоятельствах ни один веннский мужчина. Другое дело – в бою, либо на охоте… либо в немочи.
Когда поясницу начала отпускать привычная болезненная тяжесть, Коренга приподнялся и несколько раз ловко перекувырнулся через голову, благодаря Землю за отданную ему толику силы и возвращая Ей всё, чем мог поделиться. Потом стащил с себя одежду и, оперевшись спиной о тележку, сплёл бессильные ноги почти так, как другие люди сплетают на груди руки, если не знают, куда их деть.
В этом положении Коренга мог ходить, упираясь в землю ладонями. И даже подпрыгивать, хотя, конечно, невысоко. То и другое доставляло ему необычайное удовольствие, правда, он редко его себе позволял с тех пор, как уехал из дому. Дома-то он за милую душу сновал по избе и двору, отчего ладони у него всегда были жёсткие, не подверженные мозолям и не боявшиеся заноз… В чужих людях – не то. Станут насмехаться, пальцами тыкать. Или, наоборот, жалеть, печалиться, бросаться на помощь, грустно головами качать. Коренга даже не знал, что раздражало его больше.
Здесь, у этого озерка, за ним мало кто мог подсмотреть. За водой из стана сюда не ходили – далековато, а охотников до купания среди спасшихся от Змея было немного, может, одна Эория и нашлась.
Да… Эория…
Переставляя ладони, Коренга прошёлся по бережку туда и сюда, осмотрел со всех сторон свою тележку и, не найдя на ней повреждений, требующих немедленной починки, направился к краю воды.
Это был восточный берег озерка. Дыхание морских ветров почти всё время гнало к нему пусть маленькие, но волны. Поэтому берег падал в воду обрывчиком высотой в локоть, местами висевшим на переплетении подмытых сосновых корней. Волны были слабенькие, так что деревьям не грозило падение. Озеро было даже красиво: зеленоватая чаша, отражавшая небо и лес. Коренга заглянул в прозрачную воду и увидел славное песчаное дно, совсем такое, как в чистых речках около дома. Летом здесь будут сновать ручейники, а по их затейливым домикам заскользят тени шустрых мальков… Он взялся за изогнутый в воздухе корень далёкого родича прапрадеда Кокоры – и перекинул тело вниз.