– Так ты хочешь найти развалины Фойрега, – смекнул Коренга. – Ты думаешь обрести там сокровища? Летописи?..
По лицу Андарха пробежала лёгкая тень. «Дикарь, – безошибочно истолковал её молодой венн. – Что он может понять, кроме золотых монет и серебряных кубков, наполненных изумрудами…»
– Я думаю, – ровным голосом ответил царевич, – там найдутся и сокровища, и древние книги, и они-то суть та корысть, которой я рассчитываю оплатить вашу помощь, если Боги Небесной Горы будут к нам хоть сколько-нибудь благосклонны. Но сам я надеюсь найти там совершенно иное… – Он помолчал, ни дать ни взять собираясь вымолвить то самое неворотимое слово, и наконец сказал: – Говорят, при падении Тёмной Звезды Фойрег умер скоро и страшно, задушенный раскалёнными тучами… Подобные события, напоённые смертью и страданием мириадов людей, имеют свойство вплетаться в ткань мироздания крепкими узелками, их след не рассеивается даже через тысячи лет… Раз в год, в ночь Голубой Луны, время смещается, и Фойрег снова становится таким, каким был когда-то.
Коренга знал, что такое Голубая Луна. Люди всех племён, известных ему по книге-всезнайке, искони делили год на месяцы по числу полнолуний. Но не вчера было замечено и то, что деление совершалось не нацело. Лишнее полнолуние забредало то в один месяц, то в другой, и связанных с ним верований было не перечесть. Кто-то боялся его, кто-то, наоборот, ждал именно в эту ночь знамений Светлых Богов…
– Я одолел долгий путь, желая увидеть, как под Голубой Луной воскресают величие и слава моих предков, – довершил свою повесть Андарх. – Но божественный свет озарит Фойрег на третью ночь, считая от нынешней, и одному мне туда не успеть… Тем более что я совсем не знаю страну…
Коренга снова переглянулся с Эорией, и они, не сговариваясь, отрицательно покачали головами.
– Тому, кто идёт поклониться могилам пращуров, грех не помочь, – сказала сегванка. – Месяц вправду растёт, но ты опоздал, Андарх. Голубая Луна отгорела в середине зимы.
«Нет, она будет осенью, – хотел поправить её Коренга. – Всего-то переждать лето в лесу…»
Андарх улыбнулся.
– Мы придерживаемся иного счёта времени, воительница. По нашей росписи года Голубая Луна будет светить через три ночи, и я верю, что древний Фойрег покажется мне, ведь я его сын.
ГЛАВА 52 Начало клубка
Следующие два дня прошли в почти безостановочной гонке. Время от времени Коренга вспоминал начало своего путешествия, неспешную езду по искристому зимнику с торговым обозом, двигавшимся через земли сольвеннов. Как он тогда гордился собой – вишь ты, до самого Галирада доехал!.. Смешно вспомнить и стыдно. Те труды но сравнению с нынешними – только с полатей слез да слегка руки размял!..
Ещё Коренга хоть изредка да ловил косые взгляды Андарха. И понимал, что заморский царевич был бы рад покинуть его, медлительного калеку, вместе с его неуклюжей тележкой, уговорив Эорию бежать вперёд налегке. Впрочем, у фойрегского наследника хватало ума с подобными речами к ней даже не подступаться. Сегванка, взявшаяся верховодить маленькой ватагой, спуску никому не давала. Слышала ли она веннское присловье о том, что в дороге даже и отец сыну – товарищ, сиречь должен помогать ему, не особо чинясь?.. Или у жителей моря были на сей счёт свои поговорки, родившиеся на кораблях?.. О том, например, что сам кунс сядет на весло рядом с распоследним вольноотпущенником, если надвигается буря?..
Так что обладатель царской крови продолжал собирать хворост и таскать в котелке воду, пока Эория рассматривала карту и сопоставляла означенное на ней с видимыми приметами, соображая, куда двигаться дальше.
Эта карта была заметно лучше той, что Коренга некогда срисовал из книжки-всезнайки, потому что искуснее островных сегванов составлять карты никто на свете не умел. Понятно, чем дальше от моря, тем меньше было значков на плотном кожаном листе; однако сплошную дугу холмов, смахивавшую – если знать – на береговые откосы давно высохшего лукоморья, Эория нашла без труда, наверно, место было заметное, раз уж угодило на карту. Надпись, сделанная по-аррантски, гласила: Огненные увалы. Некоторое время сегванка водила туда-сюда пальцем, прикидывая расстояние, а потом вдруг велела:
– Полезай на ёлку, царевич. Погляди на восток и скажи мне, не видно ли там каменного пальца, воздетого к небесам!
Каменный палец – необычно высокий и тонкий останец, торчавший, словно освобождённая от сгнившей мякоти кость, – благополучно обнаружился в глубине страны, отчётливо видимый в хмуро-прозрачной после снегопада дали.
– Если заночуем подле него, – сказала Эория, – завтра пополудни должны выйти к солёному озеру… Город, говоришь, стоял у реки? Так… старое русло…
Купцы считали Нарлак обжитой, заселённой державой, здесь была не какая-нибудь веннская глушь, странники ходили торными путями от деревни к деревне, от погоста к погосту. Однако эта часть страны, порубежная со Змеевым Следом, выглядела так, словно люди испокон веку сюда не заглядывали. Не у кого дорогу спросить, коли сам не найдёшь.
Эория свернула карту и стала убирать её в заплечный мешок, и от Коренги не укрылся взгляд, которым Андарх проводил тугой кожаный свиток.
– Если бы твой пёс умел летать, венн! – сказала Эория. – Мы отправили бы его разведывать нам путь! Или если бы твоя птица была большой, как у ирезейцев, и могла поднять человека!..
Коренга успел вздохнуть о несбыточном и окончательно почувствовать себя обузой товарищам, а Эория вдруг добавила, ни к кому в отдельности не обращаясь:
– Эту карту подарил мне отец. Кто без спроса возьмёт – руки выдерну.
Андарх не стал притворяться, будто не понял, что она имела в виду. Он сказал:
– Не думай обо мне так плохо, воительница. Верно, голод заставлял меня несколько раз унижаться до воровства, но я не глупец. Даже если бы я украл твою карту, куда бы я здесь с ней побежал?..
Бежать с краденым было действительно некуда. Тем не менее Коренге показалось, будто в глазах галирадского крадуна мелькнула досада… А вечером того же дня, когда, хлюпая по остаткам талого снега, смертельно уставшие, они обогнули чёрный против заката каменный палец и устроились у маленького ручья, молодой венн выяснил, на что Эории понадобилась рогулька, поначалу принятая им за пращу. Выудив её из котомки, сегванка раскрыла мешочек с Тороновой шерстью, которую, оказывается, успела всю перебрать. Завернула пухлый ком в тряпицу, привязала к рогульке… и взялась невозмутимо прясть, подматывая нитку на неведомо когда выструганное веретено. Андарх уже спал в лапнике, которого по настоянию Коренги нарубил с поваленной, но не успевшей осыпаться ёлки, у самого Коренги веки склеивались от усталости, и он крепко подозревал, что Эория, всё время помогавшая ему с тележкой, вымоталась нисколько не меньше. А вот надо же, положила себе некий урок и намерена была непременно исполнить его. Так работают, если ждут и опасаются, как бы что не случилось да не помешало кончить взятое на себя дело. Коренге стыдно было спать, пока она бодрствовала, он без конца вскидывался на локте… в отсветах огня ему неизменно представало лицо сидевшей сегванки и мелькание веретена в проворных руках. Коренга начал думать о нитях и об исчислении окоёма в клубках, но мысли спутались окончательно…
Утром Эория разбудила его гулким пинком в кожаный борт тележки.
– Просыпайся, венн, солнце встаёт, а солёное озеро ещё далеко!..
ГЛАВА 53 Чёрный песок
Задолго до полудня лес кругом начал мельчать, редеть и наконец совсем сошёл на нет. Коренга вытянул шею, оглядывая распахнувшийся впереди простор, увидел, как на севере блеснула полоска воды, и не на шутку встревожился. А ну как Эория ошиблась и они снова вышли к берегу моря?..
Между прочим, среди жухлых серо-соловых останков прошлогодней травы – самой обычной луговой травы, что росла вдоль опушки отступившего леса, – всё чаще попадались пучки сизых жилистых перьев, тех самых, которыми изобиловали приморские дюны. Коренга воспринял их появление как очень скверный знак и хотел уже поделиться своими подозрениями с Эорией, когда сегванка вдруг остановилась, понюхала воздух и удовлетворённо сказала:
– Вот оно, озеро. Теперь – на восток!
«Отупел я окончательно от этой езды. Море-то на западе, берег тянется с севера к югу – откуда ж морю здесь взяться?.. Ну конечно, это озеро, остаток высохшего залива, то-то и трава здесь та же растёт, соли не боящаяся…»
Тележка катилась вперёд, раздвигая невесомые пряди прошлогодних травяных перьев; Коренга только следил, чтобы они не наматывались на оси колёс. Потом ему показалось, что травы стало делаться чем дальше, тем меньше. Он присмотрелся и увидел: плотный слежавшийся песок под колёсами изменил цвет. Если у моря он был серовато-белёсым, почти совсем белым, то здесь больше напоминал цветом соль, перемешанную с перцем. Причём «перец» попадался всё гуще, и его зёрнышки становились крупнее. Версты через три такой езды Коренга нагнулся через борт, подхватил горсть песка и покатал его в пальцах. Буро-чёрные крупинки оказались ощутимо колючими и… какими-то враждебными. Ничего общего с добрым речным и озёрным песком, ластившимся к телу! Коренга отряхнул руку и снова взялся за рычаги, но сразу понял, что колкая пыль пристала к ладони. Еле-еле он, поплевав, оттёр её о кожаные штаны… Так бывает, когда влезешь за сладкими ягодами в шиповниковый куст и наберёшь полные руки невидимо тонких заноз. Колоться колется, а где сидит – не найдёшь, покуда кожа не покраснеет.
– Это зола, оставленная подземным огнём, – заметив его возню, сказала Эория.
Андарх молча, мимоходом посмотрел на неё, а Коренга любопытно спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Видела, – коротко пояснила Эория. Помолчала и добавила: – Прошлой зимой отец заходил на острова Меорэ. Там такой же чёрный песок, норовящий пройти сквозь кожу. Ходившие на берег потом отмыться от него никак не могли. А тамошняя ребятня бегала по нему босиком, и ничего. Привыкли…
– Тогда понятно,. – пробормотал Коренга.
– Что тебе понятно?
– Почему увалы, к которым мы идём, называются Огненными.
«А ещё понятно, почему высох морской залив и река изменила течение. Их просто засыпало… И древний Фойрег засыпало… Вместе с людьми…»
Коренге стало неуютно, как если бы подземный огонь должен был неминуемо выбрать именно этот миг для нового пробуждения, мало ли что здесь всё было тихо уже не одну тысячу лет – так долго, что и о природе чёрных песков теперь догадывались только знающие. Как Эория.
«А чего она, если уж на то пошло, только не знает! Где только она не была!.. А ведь она если и старше меня, то разве на годик…»
Коренга окончательно проникся мыслью о своей малости и никчёмности, почувствовал себя дремучим лесным пнём и принялся мечтать, чтобы стряслось непредвиденное и он сумел бы показать своим спутникам: он, Кокорин сын, тоже кое-чего стоит…
Вот только навскидку придумать, какие умения и познания он мог бы явить, молодому венну так и не удалось.
Эория же, не сбавляя шагу, спустила с одного плеча лямку мешка и вытянула наружу свою самодельную прялку да веретено. Засунула нижний конец прялки за пояс – и взялась сучить нить. Она, кстати, пренебрегала девичьими плетёными поясками и носила, как подобает воину, тяжёлый кожаный ремень. Веретено заиграло в руке, скручивая нитку, и стало быстро толстеть. Точно так, на ходу, пряли веннские девчонки, когда отправлялись пасти гусей или, положим, к соседям с мелким гостинцем… Коренга засмотрелся на сегванку и вдруг попробовал представить её у себя дома, под родимым избяным кровом. Вот она идёт по деревне, входит во двор, весело окликает его, Коренгу…
Ничего не получилось. Почти как давешняя попытка вообразить додревних аррантских царей, побиваемых собственными восставшими слугами.
«Почему? – Коренга честно попытался разобрать путаницу в собственных мыслях. – Ладно арранты, я их видел-то всего несколько человек, уж куда там правителей, но тут совсем о другом речь… Иные у нас ведь дружат с береговыми сегванами… в гости ходят… даже и свататься не чураются…»
Странное дело. Вообразить Эорию в деревне Кокориных потомков тут же сделалось ещё невозможней. Вдобавок Коренга отчего-то страшно смутился, как будто его мысли содержали нечто постыдное.
«Ох. Дождаться же мне беды там, где лес не растёт…»
Торон с весёлым задором оглянулся на него, взмахнул полураскрытыми крыльями и побежал вперёд. Колючий песок под лапами его нисколько не беспокоил.
ГЛАВА 54 Наследство Торона
Огненные увалы начали расти на горизонте перед самым закатом. Будет ночь, её сменит день, потом снова ночь – и над давно умершим городом просияет Голубая Луна. Коренгу так и подмывало спросить Андарха, как тот намеревался поступить, если древняя роспись года всё же окажется неверна и Фойрег не восстанет перед ним в прежней красе… Конечно, он промолчал.
Вблизи увалы оказались именно увалами – мягкими, сглаженными холмами. Коренга даже не удержался от мысли о всё той же золе, вполне способной засыпать гораздо более резкие очертания; так остроугольный камень превращается под снегом в круглый бугор, а тощее засохшее дерево обретает пышную белую крону.
Андарх смотрел вперёд с жадным вниманием вернувшегося в родной дом после разлуки, столь долгой, что даже не всё удаётся сразу узнать.
– Легенда гласит, – сказал он, – увалы нарекли Огненными задолго до падения Тёмной Звезды… Только тогда они были не увалами, а утёсами. Здесь высились багрово-красные гранитные кручи, и, когда солнце опускалось в воды залива, они вспыхивали огнём…
Торон снова тянул хозяйскую тележку, Коренга держал в руке поводок, и словно бы из подрагиваний плетёного ремня перед мысленным взором молодого венна неожиданно выткалось могучее, завораживающее и беспредельно жуткое зрелище.
Тот, кто его наблюдал, испуганно прижимался к сероватому песку у самого края воды, ещё не начавшей отступать. Его взгляд был устремлён в сторону скал, что высились впереди, держа, словно на ладони, большой, окружённый стенами город. Может, эти скалы и были сложены ярко-красным гранитом, но теперь откосы казались чёрными, потому что издали, стелясь по самой земле и застревая на зубах городских башен, били чудовищные лучи багрового, огнистого света. Этот свет, впрочем, не мешал рассмотреть тучу, которая громоздилась на горизонте. Отсюда, с берега моря, туча казалась мелко-бугристой, словно туго завитое руно, но некоторым образом даже издали ощущалась неимоверная сила, ворочавшаяся внутри. Что там Змей, заставлявший трепетать нынешний Нарлак!.. Жалкий птенец, щелчком такого пришибить. У тучи не было макушки. Она уходила куда-то в небо – сквозь небо – на непредставимую высоту, прямо туда, где по ночам горят звёзды, и дымный, чуть изогнутый хвост истаивал вдали не оттого, что рассеивался, просто в те горние сферы глаз человеческий уже проникнуть не мог. Зато низ тучи постепенно начинал оплывать… Растекаться в стороны, заполнять окоём, набухать кровавым свечением… Медленно-медленно валиться прямо на город…
Пасть матери сомкнулась на загривке щенка симурана, другой летун, кобель, сгрёб за рубашонку маленького мальчика, только что беззаботно игравшего со щенком… Громадные крылья с бешеной яростью гребли под себя воздух, силясь разминуться со смертью, стремительно мчавшейся на Фойрег…
Они были уже высоко, так высоко, что недоставало воздуха ни для дыхания, ни на опору крыльям, когда палящая туча насела на город. Она клубилась и текла по земле, столь плотная, что огромные камни плыли и кувыркались в ней, точно поплавки в бурлящей реке. Огненное дыхание обращало в пепел всё сущее – и лес на корню, и бревенчатые дома, и животную плоть. Попадавшееся ей на пути даже не вспыхивало – испарялось бесследно, лёгкими снежинками, подлетевшими к кузнечному горну…
Туча прокатилась над Фойрегом, и Фойрег перестал быть. Остались завалы мёртвого пепла, насухо выкипевшая гавань да кое-где каменные, точно облизанные, багрово светящиеся подклеты домов, и небо над останками города дрожало от непредставимого жара… Жар достиг высоты, где уходили прочь два симурана, и опалил им шерсть, но они продолжали лететь…
Кобелю досталось гораздо сильней, потому что в последний миг он успел прикрыть собой подругу и обоих детей. Но и полуослепший от незримого пламени, он не сдался, не перестал отчаянно сражаться за жизнь – правда, уже не за свою. Несколькими бешеными взмахами он сумел поравняться с сукой и опустить трёхлетнего мальчика ей на спину, где тот сразу вцепился, вжался всем телом в опалённую гриву. Какое-то время кобель ещё держался внизу, принимая на себя волну за волной смертоносного жара. Потом перепонки на его крыльях пошли кровавыми волдырями и почернели, и он стал проваливаться вниз, вниз, вниз, в раскалённое небытие. А ещё через несколько невыносимых мгновений израненную суку подхватил и спас могучий поток ледяного северного ветра, пытавшегося противостоять вселенской Погибели…
– Здесь в самом деле был огонь… – прошептал Коренга.
Из-под крепко зажмуренных век текли слёзы. Он не помнил, когда плакал последний раз. Уж точно не в тот день, когда умер дедушка, а он обнаружил, что остался без ног.
Андарх с Эорией оглянулись, и оказалось, что они ушли вперёд на добрых полсотни шагов, поскольку тележка остановилась. Остановился и Торон. Он жалобно взвизгивал и льнул к хозяину, облизывая ему лицо.
– Что с тобой, венн? – Эория мгновенно подоспела на выручку, у неё был взгляд, какого Коренга никогда прежде не замечал. Суровая сегванка бросила наземь мешок и прялку и заставила его отнять руки от лица. – Тебе плохо?
Коренга почему-то не устыдился слёз, катившихся по щекам.
– Огонь… – ответил он по-прежнему шёпотом, голосу не было никакой веры. – Раскалённая туча… с востока… Они все сгорели, весь город… Только одного мальчика унесли симураны…
Ему захотелось завыть, выплеснуть горе страшным плачущим криком, который, как сказывали, был присущ Сироте… Он всё-таки сдержался, только заскрипел зубами, перемалывая неродившийся стон.
Эория отвела глаза, продолжая крепко держать его за плечи, а потом вдруг присела на борт тележки и обняла Коренгу. Так подхватывают раненого, пошатнувшегося в бою. Коренга ощутил, как постепенно уходит, отпускает судорожное напряжение…