Теперь Александра рассмотрела его – худое лицо с высоким полысевшим лбом и впалыми щеками, седые виски, глаза, почти прикрытые устало опущенными веками. У него был беспокойный и измотанный вид человека, мучимого сомнениями, которые он не решается высказать. Мужчина скользнул по Александре пустым, невидящим взглядом. Ей вдруг показалось, что он спит наяву и говорит во сне.
Игорь вышел с заказчиком, продолжая что-то тихо ему втолковывать. Александра задержалась в церкви еще несколько минут. Высокий сутулый мужчина погасил один из двух больших бронзовых светильников, освещавших алтарь, и церковь наполнили мягкие сумерки, придавшие ей еще более домашнее настроение. За окнами дотлевал день, быстро темнеющий, стиснутый окружающими домами, – все они были выше маленькой церкви, словно взятой в каменный плен. «Какое освещение! – подумала женщина, глядя, как меркнут синие складки покрывала Святого Иосифа на витраже. – Желтоватое, мутное… Как будто собирается гроза…»
Из ризницы показался священник, уже переодевшийся в светскую одежду. Альбу, надетую на время литургии, сменили черный костюм и куртка. О сане говорила лишь белая полоска колоратки, охватывающая шею. Издали он казался смуглым худым юношей, почти подростком, но когда священник поравнялся с нею, художница поняла, что они ровесники. Он неожиданно улыбнулся ей, и эта белозубая улыбка, в которой было что-то детски непосредственное, сверкнула в остывающем сумраке, согрев ее, будто дружеский привет. Александра, вздрогнув, улыбнулась в ответ и, помедлив, тоже пошла к выходу из церкви. В дверях она обернулась и взглянула на статую Святого Людовика.
«Алтарь Тристана… – повторила про себя художница. – Почему алтарь Тристана?»
Глава 6
Игорь стоял во дворе один, заказчик исчез. Уже по тому, какими нервными движениями мужчина пытался извлечь из смятой пачки сигарету, Александра поняла, как тот взволнован.
– Ненавижу такие фокусы! – пробормотал он, вытащив наконец сигарету и раскурив ее. – Толком не знает, чего хочет… Начал ломаться! А я работай, переделывай без конца!
– Откажись, – равнодушно предложила Александра. Ее саму никогда особенно не интересовали заработки, она была довольна, когда хватало на жизнь и удовлетворение самых скромных нужд. – Стоит ли унижаться?
– Да понимаешь, заказчик действительно редкий… И заказ особый! – Игорь сбавил тон, вопросительно заглянув ей в глаза. – Я последнее время все бытовой мелочовкой перебиваюсь, надоело, творческой работы совсем нет. Ну, бюст, ну, панно куда-нибудь в банк или особняк, ну, памятник… Опустился даже до этого! А что делать? Работу рвут из рук… Дешевле сделать за рубежом, в том же Китае заказать. К счастью, еще не все об этом знают.
– Брось жаловаться, – усмехнулась Александра, – все великие мастера изготовляли надгробия и не считали это для себя унижением! Что за манера, валить все на мелкотемье? Микеланджело создал гробницу Медичи. Что тебе мешает тоже изваять нечто титаническое, с гуманистическим подтекстом…
– А, да брось ты… – досадливо отмахнулся Игорь. – Наши Медичи те еще Медичи…
– Микеланджелы им вполне под стать, – заметила Александра. – Что же ты будешь делать?
– Вникать в предмет! – с отчаянием проговорил скульптор. – Есть у меня на это время, как же!
На ступенях под портиком появился мужчина, гасивший в храме свет. Он запер дверь, выразительно поглядывая на двух последних людей во дворе. Игорь взял Александру под руку и повел ее к воротам, продолжая расстроенно повторять:
– Хуже нет нарваться на капризного типа, но ничего не поделаешь… Такие лучше всех платят, в конце концов! Понять бы, что ему нужно!
– Я могу тебе помочь… – проронила Александра.
Подняв голову, она вглядывалась в низко нависшее, затянутое лиловыми тучами небо. Далеко, над Сухаревской площадью, еще виднелась золотистая промоина, где дотлевал вечерний свет. Все остальное было уже погружено в грозовой розоватый полумрак.
– Надо бы поторопиться, – сказала она. – Боюсь, сейчас хлынет… Первая гроза в году, это всегда серьезно! Да еще такая ранняя!
– Как ты мне поможешь? – недоверчиво спросил скульптор.
– Ну, у меня же огромные залежи материалов, по каким угодно темам… В том числе по редким… Если посвящу вечерок проблеме, глядишь, откопаю что-то про эти самые сицилийские алтари, которые так милы твоему заказчику.
– Не знаю, как и благодарить тебя! – с пафосом воскликнул скульптор. – Согласись, делать наугад, это время терять… Я провожу тебя, может, найдешь какие-то картинки еще сегодня?
– Если повезет, – кивнула Александра. – А кто он, кстати, этот человек? Иностранец?
– Немец, из Германии. Но бывший наш соотечественник. – Не выпуская ее руки, Игорь пошел рядом, вверх по Милютинскому переулку, к Мясницкой. – Он здесь кого-то потерял… Родственника, судя по его речам. Кажется, тот имел некое отношение к церкви, я не очень понял с его слов, а расспрашивать как следует не решился. Да ты видела его? Он странноватый. Но очень, очень набожный! Мы тут встретились случайно, в церкви, он молился, а я так зашел. Разговорились, узнал, что я скульптор, и вот…
– Что это за история с катехизацией, кстати? – спросила она, заглядывая Игорю в лицо. – Ты кого разыгрываешь, меня или их? Решил стать католиком? Ты, атеист?
– Это сложный вопрос, – уклончиво ответил Игорь. – Лучше бы нам этого не касаться.
«Ну да, конечно! – Александра прибавила шаг, подстраиваясь к размашистой походке своего спутника. – Ты просто-напросто ищешь способы заработка и вот, кажется, отыскал непаханое поле… Надо же тебе как-то здесь закрепиться!» Впрочем, она и сама была рада не трогать больше эту тему. Поспевая за ним в сторону Покровки, перепрыгивая через лужи в выбоинах асфальта, она вспоминала показательный случай из своего прошлого.
«Вот был у меня клиент один, собирал русский авангард. Ненавистник всего церковного, пламенный атеист, даже не агностик – никаких высших сил в мировом порядке вовсе не признавал… И что же? Умер в монастыре, честным сидельцем… Удостоился, как говорится, кончины праведной, непорочной, мирной. И быстро это так с ним совершилось, в год-полтора, и без всяких видимых причин. Произошел переворот в душе, человек изменился неузнаваемо. Кто же знает, что здесь творится? Он говорит одно… А может быть, просто не может сейчас сказать ничего другого!»
Она была рада уже тому, что ей этим вечером не пришлось возвращаться в опустевший дом в одиночестве. Никакого двойного смысла визиту Игоря женщина не придавала, потому что сама не искала никакого другого смысла в этом посещении. Поэтому она держалась свободно и непринужденно, отворяя дверь мастерской и приглашая гостя войти:
– Только не пугайся, тут все более чем скромно.
– Вижу! – Переступив порог, мужчина растерянно оглядывал большое помещение, темное и захламленное.
Александра включила свет, и над столом загорелась низко висевшая лампа в жестяном абажуре. Дальние углы мансарды тут же скрылись в густой тени, вмиг ставшей непроницаемой, по контрасту. И, словно включившийся свет был сигналом, на крышу обрушился дождь.
Игорь, непривычный к звуковым эффектам мансарды, даже втянул голову в плечи, ошеломленный дробным шумом прямо над головой. Александра рассмеялась:
– Не бойся, крыша хотя и древняя, но на удивление выносливая. Пока не протекала серьезно. Если протечет – все, придется мне отсюда тоже уходить. Никто ее чинить не станет.
– Думаешь, дом снесут? – осведомился Игорь, придвигая стул и присаживаясь к столу.
– Говорят, на реконструкцию идем… Но это может значить и снос, за исключением оболочки… Ты же знаешь, как оно делается.
– Знаю… – эхом откликнулся мужчина.
Внезапно повисшая пауза показалась Александре долгой. Гул дождя над головой усиливался, теперь по скатам крыши несся на мостовую настоящий поток. Далеко прогремел первый раскат грома – или это мотался на ветру отставший клок кровельного железа. Игорь взглянул на женщину и тут же отвел глаза, словно испугавшись чего-то.
«А если он сделал из моего приглашения какие-то свои выводы? – вдруг подумала Александра. Мысль была щекочуще неприятной. – Вот этого бы не надо… Недомолвки, претензии, обманутые ожидания… И, как следствие, обиды. А что он должен думать, в самом деле? Сама ему позвонила, напросилась в гости, поужинала с ним, позвала к себе…»
– У меня тут вся Италия была, – заговорила она преувеличенно громко и деловито, подходя к стеллажам, заваленным папками и разрозненными бумагами. – Если твои алтари где-то и есть, то здесь.
– Помочь? – откликнулся мужчина, все еще сидевший в напряженной, принужденной позе.
– Посмотри вот здесь, – Александра сгребла с полок кипу старых вырезок и распечаток и положила перед ним. – Я знаю, знаю, все это каменный век, бумажки, сейчас все цифруют и ищут в сети. Но представь, те несколько жалких попыток, которые я предпринимала, когда искала информацию через сеть, ничем не кончились. Гугл, как мне говорила одна моя очень прогрессивная знакомая, знает все! Но это «все» очень часто все не о том…
– А я и не спорю! – заметил Игорь, склоняясь над бумагами. – Ты же у нас признанный знаток! Вот если бы ты оцифровала все свои бумажки, гугл бы и впрямь знал все!
– Вряд ли можно этого ждать! – Александра отошла к стеллажу и принялась перебирать папки. – Знаешь, я консервативна… Ужасно. Себе во вред. Скоро потеряю всех клиентов!
– Кстати! – Мужчина поднял голову от разбираемых бумаг. – Что касается твоей помощи и консультации, я заплачу, не сомневайся!
– С ума сошел! – помедлив, изумленно проговорила художница. – Брать деньги за такую чепуху… Мне самой интересно, что это может быть такое. Визуально-то я неплохо помню эти алтари, даже снимала их не раз… Не столько ради любви к искусству, сколько ради колорита. Забавные случалось видеть вещицы: всякие подарочки там пристраивают, рюмочку водки, сигаретку кладут покойнику… Язычество совершенное, только христиански окрашенное.
Продолжая перебирать бумаги, она вспоминала уже молча. Эти маленькие алтари встречались ей то и дело во время давних странствий по Южной Италии и Сицилии. То было блаженное время, нищее и полное открытий. Удивительные церкви, каменистые дороги, окаймленные стенами из булыжников, колючий дрок, рвущий обувь и джинсы… Когда она, карабкаясь по крутому берегу над морем, присаживалась отдохнуть на обочине тропинки, горьковатый морской ветер забивал ей горло. Александра сидела на обрыве, свесив ноги, отталкивая носками кроссовок мелкие камешки и следя за тем, как они, вертясь, пронзают слепящую синеву внизу, исчезают, словно еще не долетев до воды. О смерти она думала меньше всего, когда вошла в большую старинную деревню, – та значилась в ее путеводителе, составленном самостоятельно по указаниям друзей. Александра собиралась осмотреть церковь и спешила, чтобы успеть до того, как ее запрут на ночь. Еще следовало позаботиться о ночлеге, хотя друзья предупредили, что в любом доме гостя примут беспрепятственно и оставить за ночлег, ужин и завтрак придется сущие пустяки.
На подходе к церкви она остановилась, заинтригованная необычным зрелищем. Старая женщина, морщинистая, загорелая, вся в черном, зажигала свечку в маленькой нише, укрепленной на углу дома. Также Александра заметила в нише тарелочку с печеньем, бокальчик, очевидно, с вином или водой, маленькую куколку. На заднем плане виднелось грубо-примитивное изображение Богоматери – творение деревенского маляра, по совместительству художника, или кого-то из членов семьи. Богоматерь, такая же черная от солнца и бедно одетая, как старуха, сурово и дико смотрела из глубины ниши огромными зрачками, окруженными совиными желтыми белками. Это изображение, как и культ, который явно справляла женщина, заинтересовали Александру. Она рискнула задержаться и вступить в разговор, чтобы узнать, нельзя ли остановиться на ночлег в этом доме. Хозяйка ответила, что можно, и сообщила также, что священник уже запер церковь. Торопиться было некуда до утра, и Александра осталась. Поужинав кислым молоком, маслинами и свежеиспеченным хлебом, она почувствовала неумолимую усталость, сладко сковавшую и тело, и разум. Перед сном ей захотелось подышать морским воздухом – в доме с толстыми каменными стенами, маленькими окошками и земляным полом было душно. Выбравшись наружу, она опустилась на деревянную скамью у дверей. Вскоре появилась и хозяйка. Вытирая руки фартуком, она прошла к нише на углу, деловито поправила чадящий фитиль догоравшей свечки и несколько раз мелко перекрестилась. Александра решилась спросить о смысле ее действий и назначении ниши.
– Это алтарь печали, – ответила та, вздохнув и перекрестившись еще раз. – Поминание об усопшей.
Так Александра впервые увидела один из тех алтарей, которые после встречались ей не раз – и в Южной Италии, и на Сицилии. Трогательные варварские поминальные жертвенники, лишь по внешности христианские, они воздвигались на стенах домов, где кто-то умер, и поддерживались в порядке в память о дорогих усопших, давних и новых. Конфеты, водка, мелкие монеты, обломки сигар – все годилось для того, чтобы побаловать покойника, чтобы (как объяснили однажды Александре) его душа не была голодной и обиженной, не пришла в дом и не увела с собой еще кого-нибудь…
– Алтарь печали!
От ее возгласа, разрезавшего тишину мансарды (дождь шумел мягче, гроза, так и не разразившись толком, уходила в сторону от центра), Игорь так и подскочил. Несколько листков вылетели из взъерошенной пачки бумаг и спланировали на пол. Он наклонился их поднять, но Александра остановила его:
– Алтарь печали, ты понимаешь?
– Пока еще нет, – проворчал он, удивленно глядя на женщину. – Нашла что-то?
– Altare tristezza! – воскликнула она. – Так это звучит по-итальянски, я вдруг, как сейчас, услышала… А по-латыни будет почти так же, аltare tristitia!
– Прости, но я ничего…
– Алтарь Тристана! – с победоносной улыбкой заключила она. – Надпись на фото, помнишь, ты мне показывал сегодня старые снимки ниши? Я подумала тогда – почему Тристана, если у нас библейский сюжет, а вовсе не рыцарский? Почему слово «тристан» написано со строчной буквы, ведь это имя? Теперь мне все ясно! Это вовсе не имя, кто-то ошибочно, может, со слуха, и явно недопоняв, записал название «алтарь печали» по-латыни или по-итальянски, но на русский лад! Она и похожа на «алтарь печали», эта ниша! Библейский сюжет, какой угодно, и местечко, чтобы приносить маленькие жертвы усопшему…
– Любопытно! – без особого восторга заметил Игорь. – Искал, значит, рукавицы, а они за поясом. Ну что ж, такую штуку я сделаю в два счета. Мой-то эскиз все равно лучше. Стоило возмущаться!
– Дай-ка взглянуть!
Подойдя к столу, Александра рассмотрела эскиз, который отверг заказчик. Собственно, это был триптих. Центральная часть алтаря изображала Распятие на Голгофе. Левая стена была занята сценой в Гефсиманском саду, а именно – эпизодом с поцелуем Иуды. Правая изображала скорбящую Деву Марию.
– Довольно пышно задумано, – заметила женщина, ознакомившись с эскизом. – Хотя если алтарь будет гармонировать с общим стилем церкви… Он делается в честь какого-то скорбного события, как я понимаю?
– В подробности я не вдавался, но, кажется, его родственник, в память о котором задумана эта ниша, невинно погиб, – сообщил Игорь. – И что же мне прикажешь делать? Упростить концепцию? Соорудить что-то вроде деревенского примитивного алтаря? Так ведь надо, чтобы не только ему понравилось, а и приходскому священнику, который будет утверждать эскиз! Два заказчика: один капризничает, о втором я вообще ничего не знаю… Тут не заработаешь, а время потеряешь!
– Советую бросить, – повторила Александра, возвращая эскиз.
Неудача скульптора мало ее занимала, мысли женщины были заняты другим. Она вспоминала то немногое, что рассказала ей о судьбе разбитой ниши Ирина.
– Вот странно… – проговорила она. – Очень странно! Эта ниша, которую ты начал делать, «алтарь тристана»… Ведь ее оригинал, тот, который давно разбит, был выполнен женщиной, которая никого из близких не похоронила. Напротив, она только что родила ребенка! Правда, через полтора года умерла…
– Люди иногда предчувствуют близкую смерть, – небрежно ответил Игорь. – И потом, я по опыту тебе скажу, что у женщин после родов бывает такая депрессия, что все мысли и впрямь о смерти!
– Ты говоришь действительно как опытный человек, – улыбнулась Александра. – У тебя ведь есть дети?
– Двое. Жена забрала. – Разом помрачнев, мужчина поднялся из-за стола, отряхивая руки от пыли и отодвигая ворох старых бумаг. – Что ж, сделаю еще одну попытку. Не угожу ему – брошу. Что, в самом деле, переливать из пустого в порожнее… А тебе спасибо! За мной должок…
– При случае тоже поможешь!
Поняв, что гость собирается уходить, Александра не знала, радоваться ей или огорчаться. С одной стороны, счастливо разрешился двусмысленный вопрос о том, чего мог ожидать от нее Игорь. С другой – она вновь оставалась в особняке одна…
Провожая его к двери, художница напомнила о заказе, так ее тревожившем:
– Хотя клиентка больше не торопит, ты все же сделай в срок! У меня сердце не на месте… Странная там история… Развязаться бы с ней поскорее.
Игорь обещал не задерживать.
– В воскресенье все будет сделано, – сказал он, выходя на площадку. – Заодно и с заказчиком увижусь. Придет ли еще… Не зря ли я мучаюсь…
Заперев за гостем дверь, Александра присела к столу и стиснула ладонями виски. У нее разболелась голова. Ливень, первый в году, внезапно начавшись, так же неожиданно закончился. В желобе за приоткрытым окошком шумела стекающая с крыши вода. С улицы доносился мягкий шелест рассекаемых машинами глубоких луж.
«Надо жить этим днем, заботиться о хлебе насущном! – уговаривала себя женщина. – Есть работа – заняться ею. Что мне этот алтарь, эта семья? Какое мне дело до того, что на самом деле происходит с Иваном, что затевает Ирина?» Но снова и снова ее мысли возвращались к квартире в Кривоколенном переулке и ее обитателям, которых держала вместе отнюдь не родственная привязанность.