Внезапно она остановилась, и спутник удивленно повернулся к ней, удерживая за руку:
– Что такое? Нам вот сюда, в эту подворотню…
– Погоди минуту… – проговорила она, переводя дух. – Знаешь, у меня появилась почти твердая уверенность, что мне вовсе не стоит заниматься своим нынешним ремеслом. Я продаю молитвенник времен Марии Стюарт – и убивают моего старого знакомого. Беру на реставрацию две картины – и лишаюсь лучшего друга. Ищу старинное серебро – и хороню подругу… Мне становится страшно, понимаешь? Руки опускаются. Не хочется никуда ввязываться.
– Что за фантазии?! – изумленно воскликнул Игорь. – Ты же не первый год своим делом занимаешься, должна помнить, что старинные вещи всегда что-то дурное притягивают! И смерть, и воровство, и черт его знает что еще! Твое дело маленькое – перепродать, выручить свой процент и забыть!
– У меня очень плохо получается забывать, – печально ответила Александра.
Она огляделась и с ироничной улыбкой указала на вывеску антикварного магазина, оказавшуюся прямо у нее над головой:
– Полюбуйся, все это меня прямо преследует! Мне иногда кажется, не я выбираю вещи, а они – меня…
– От судьбы не уйдешь. – Игорь нетерпеливо взял ее под локоть. – Мы опоздаем, идем!
Они свернули в подворотню сразу за антикварным магазином, пересекли несколько тесных сообщающихся дворов, где вывесок было больше, чем прохожих, и оказались в Милютинском переулке. Тесный проход между красной кирпичной стеной французского лицея и торцом церкви, выкрашенной в бледно-желтый цвет, стал еще уже из-за черных спекшихся глыб снега, медленно истекавших талой водой. К вечеру начинало холодать, и ручейки мельчали, постепенно замирая. Войдя в церковный двор, Игорь торопливо потянул женщину за собой, на ступени, ведущие к площадке под классическим портиком храма:
– Идем же, месса уже начинается!
– Странно, я никогда здесь не бывала! А ведь живу рядом столько лет…
Александра с удивлением оглядывала двор, обнажившиеся рыжие газоны с примятой мертвой травой, безлистное старое дерево, любопытно приникшее к решетчатой ограде, словно следящее за Малой Лубянкой, раскидистую голубую ель, в чьей тени прятались скамейки. Она бывала в Милютинском переулке и раньше, но каждый раз проходила мимо этого желтого здания, едва отмечая его взглядом. Ей никогда не приходило в голову остановиться, задаться вопросом, что здесь находится, войти во двор. «В католических храмах Европы, знаменитых, не очень и вовсе безвестных, в деревенских церквях я бывала… А вот сюда заглянуть не удосужилась!»
Они вошли в храм через боковую дверь, центральный вход был заперт. Миновали тесный тамбур и оказались в зале. Игорь подошел к мраморной чаше, установленной за колонной, и, опустив в нее кончики пальцев, перекрестился. Александра наблюдала за ним с растущим удивлением. «Атеист? Однако!..»
Месса уже началась. Они сели на последнюю скамью в левом ряду. Отсюда Александра могла беспрепятственно рассмотреть весь храм.
Он оказался скромным и одновременно нарядным, залитым предвечерним, золотистым светом. Еще при входе Александра отметила одно старинное витражное окно с изображением Святого Иосифа. Остальные окна были застеклены обычным образом и забраны снаружи решетками. Три окна в алтарной части, полукруглым нефом выступающей в сторону переулка, украшали новодельные незатейливые витражи с узором из цветных ромбиков.
Такую же наивную и дешевую современную попытку восполнить утраченные подлинные витражи Александра видела как-то в одной итальянской провинциальной церкви, в городке, где гостила у друзей. Она вспомнила свой разговор с тамошним священником, случайный, короткий, оставивший у нее необычное впечатление.
Чистенький, седой, как лунь, старичок, щуплый и словно сонный, с вялой готовностью ответил на те несколько вопросов, которые она задала ему. Александра искала одну семью, некогда проживавшую в этом приходе; в мэрии нужной справки не дали, взамен посоветовали осведомиться в церкви. Удовлетворив ее любопытство, священник внезапно спросил:
– А вы часто ходите в церковь? Там, дома, в Москве?
Она ответила отрицательно. Ее удивил странный тон вопроса: очень серьезный и одновременно натянуто ироничный. Священник словно пытался шутить над тем, что вовсе его не смешило. Помолчав, он проговорил:
– Если бы я мог попросить Господа о чем-то и был уверен, что моя просьба будет исполнена, знаете, что бы я попросил? Устроить новый всемирный потоп! Да, знаете… Новый всемирный потоп!
Его круглые очки в дешевой пластиковой оправе сверкнули слепым отблеском света, проникшего сквозь цветные ромбики в оконном переплете. В открытые настежь двери церкви было видно, как на паперти, в лучах вечернего солнца, резвятся котята. Кошка, их мать, зорко наблюдала за потомством, лежа в ветхом лукошке у входа в церковь. На паперти показалась девочка; остановившись на пороге, она ждала, когда священник закончит разговор с незнакомкой. На границе яркого закатного света и церковной полутени ее черные гладкие волосы выглядели золотыми, платье же, голубое, напротив, показалось ослепленной Александре темным. Она поняла свою ошибку, разминувшись с девочкой на выходе…
…Очнувшись, художница обнаружила, что все немногочисленные посетители храма поднялись со скамеек, и последовала их примеру. Ее слуха достиг негромкий голос священника, стоявшего у амвона, в алтарной части:
– …Исповедую перед Богом Всемогущим и перед вами, братья и сестры, что я много согрешил мыслью… Словом… И неисполнением долга…
Десяток голосов глухим эхом сопровождали каждое слово, ладони мерно ударялись в грудь, повторяя жесты священника:
– Моя вина… Моя вина… Моя великая вина…
Немо шевеля губами и повторяя покаянный жест, она взглянула на стоявшего рядом Игоря. Его лицо показалось ей преувеличенно серьезным, и женщина внезапно почувствовала к нему неприязнь.
Священник отошел к стене и опустился в полукресло, обитое красным плюшем. К амвону, поклонившись, подошел министрант и начал читать из Евангелия. Александра, склонившись к Игорю, шепнула:
– Такой-то ты, стало быть, атеист?
Он скривил губы и ничего не ответил, поймать его взгляд Александре не удалось. Озадаченная и заинтригованная, женщина отвернулась. В порядок службы она не вникала, автоматически, без раздумий, повторяя все за верующими, которых всего было, как сосчитала Александра, одиннадцать человек, не включая ее с Игорем. Когда все хором отвечали: «Благодарение Богу», она успевала повторить последние слоги, когда вставали, садились или по звонку колокольчика опускались на колени, на скрипящие деревянные подставки, тянущиеся вдоль рядов скамеек, она следовала примеру немногочисленной паствы.
Ее, как и всегда при посещении храмов, занимало убранство. Справа от главного алтаря, в боковом нефе, был устроен алтарь, посвященный Деве Марии. Богоматерь в белых одеждах с голубым поясом была окружена цветами – в горшках и срезанными в вазах. Слева от нее, на отдельном постаменте, высился Христос в красной мантии. Под ним, в главной алтарной части, у открытой двери, ведущей в ризницу, сидел второй министрант. Он то и дело поглядывал туда, где расположились Игорь с Александрой. «Его занимает новое лицо, – предположила женщина. – Прихожан немного… Хотя и день-то будний!»
Алтарь в левом нефе она со своего места видела не целиком, но и тех святых, чьи статуи там высились, не могла узнать. Впрочем, Антония Падуанского, держащего младенца на открытой книге, она опознала по францисканской рясе и тонзуре – статуя этого святого часто встречалась ей в храмах Европы. Но остальные фигуры остались для нее загадкой, кроме одной…
В центре алтаря находилась статуя мужчины в короне, с гладким безбородым лицом и экстатическим взглядом расширенных глаз. В правой руке он держал скипетр, в левой пурпурную подушечку с уложенным на нее терновым венцом. На нем были царские одежды раннего готического образца, еще хранящие все черты отмирающей романской моды – длинная нижняя туника, в пол, чернильно-синяя, затканная золотом; поверх нее другая туника, чуть ниже колен, темно-розовая, также с золотой каймой и украшениями. Плечи статуи обвивал ярко-голубой плащ, затканный золотыми лилиями и подбитый горностаем.
Александра не сводила взгляда с этой фигуры, уже не замечая окружающих статуй, первоначально привлекших ее внимание. Игорь, наклонившись, шепнул:
– Да, это твой Святой Людовик. Слева от него, в белой рясе, – Бернар Клервосский, справа – Франциск Сальский. После мессы сможешь рассмотреть поближе.
К причастию он не пошел, но все время, пока немногочисленные прихожане причащались, простоял на коленях, сцепив руки в замок и опустив голову. Александра сидела на скамейке. Ее все больше изумляла эта показная набожность, проявляемая спутником, который только что признался ей в своем атеизме. «Заказ – дело важное, – думала она, косясь на его коленопреклоненную фигуру. – Но, выслуживаясь перед заказчиком, тоже надо меру знать, а то получится перебор… Еще и пополам с кощунством. Кого-то из нас двоих он обманывает, и может быть, даже не заказчика, а меня. Но зачем было врать, что атеист? Вот стоит же на коленях… Молится!»
– Идите с миром, месса совершилась! – донеслось от алтаря.
– Благодарение Богу! – хором выдохнули прихожане.
Священник с министрантами скрылся в ризнице, однако паства не торопилась расходиться. Почти все остались в церкви, лишь переместились в придел Девы Марии.
– Похоже, все на исповедь, – пробормотал Игорь.
– А кого из них ты ждешь? – поинтересовалась художница. – Или тебе нужен священник?
– Нет, заказчик – мирянин, приезжий, он хочет пожертвовать своей церкви алтарную нишу. Это ему обойдется в копеечку, конечно, и проект, и работа, и материал… Ну что ж, человек он, кажется, не бедный! Сегодня должен был сюда прийти, я знаю, он всегда ходит по четвергам! Но пока что-то не видно…
Он поднялся со скамьи и осмотрелся.
– Нет, пока нет… Подождем немного… Может, опоздал, к исповеди придет.
Александра тоже встала. Ей хотелось рассмотреть статую Людовика Святого поближе. Подойдя к левому алтарю, она обвела взглядом серый мрамор, украшенный резьбой, статуи святых, населявшие неф. В этом светлом храме, бело-бежевом, нарядно раззолоченном, даже массивные колонны смотрели по-домашнему уютно, словно говоря: «Мы всех здесь знаем наперечет, здесь только свои!» Статуи тоже выглядели нарядно – даже устрашающая, изможденная худоба Бернара Клервосского казалась умиротворенной, словно примиренной с тишиной этой маленькой церкви. На мраморном алтаре стояли две статуи поменьше; в одной Александра узнала Жанну Д’Арк, насчет другой, девушки в розовой тунике и белом покрывале, с прижатыми к груди розами, усомнилась.
Но главным все же оставался Святой Людовик, в честь которого и была освящена когда-то церковь. «Он затеял седьмой крестовый поход, который окончился неудачей, и восьмой, в котором погиб… – припоминала Александра, не сводя взгляда с лица святого, казавшегося загримированным. Взгляд его расширенных глаз был устремлен поверх скамей, к боковому выходу из храма, словно преследовал невидимую другим цель. – Не в сражении, просто умер в Карфагене, в войске началась эпидемия… А пару десятков лет спустя он уже был канонизирован…»
– Это Людовик Святой, – произнес рядом низкий, слегка задыхающийся голос.
Обернувшись, Александра увидела незаметно подошедшую к алтарю женщину. Худая блондинка в очках, лет пятидесяти, смотрела на нее с тем же нескрываемым любопытством, которое художница уже успела прочесть во взгляде юноши-министранта.
– Я знаю! – приветливо ответила Александра. – Недавно пришлось кое-что о нем читать. Собственно, даже и не о нем, а о его внучке.
– А вы не нашего прихода? – осведомилась женщина. – Я вас что-то не помню.
– Я вообще не принадлежу к католической церкви, – призналась Александра. – Зашла посмотреть.
– Милости просим! – Женщина, удовлетворив свое любопытство, не уходила, а продолжала вопросительно смотреть на художницу, словно ожидая продолжения.
Почувствовав неловкость, Александра проговорила:
– Я много ездила по Европе, мне доводилось видеть церкви в честь Святого Людовика. Должна сказать, что у вас очень уютно… Все очень по-домашнему! Особенно мне нравится этот алтарь.
Она взглянула на букеты, стоявшие в ряд у серого мраморного подножия алтаря. Выбор цветов был необычен. Лиловые ирисы с желтыми прожилками тревожно выставляли остроклювые головы из пены махровых белых роз с фиалковой оборкой по краю лепестков. Тускло-зеленые, кожистые листья эвкалипта вносили дурманящую ноту в розово-сиреневое, услащенно-горько пахнущее гнездо первоцветов. Особенно привлек внимание Александры букет, стоявший чуть в стороне, в вазочке, инкрустированной осколками зеркал, – индийском сувенире, как она тут же определила на глаз. Среди блестящих зеленых листьев лучистыми звездами сияли лилии; их белизна звонко пела на фоне мрачных, почти угрожающих тонов темно-фиолетовых гвоздик.
Женщина в очках заметила направление ее взгляда и с прежней приветливой услужливостью пояснила:
– Цветы остались от Пасхи, новокрещенные подарили. Жаль, такая красота простоит недолго… А вы, быть может, в группу катехизации пришли записываться? Так после Пасхи записи уже нет!
– Катехизации? – удивленно переспросила Александра. – Вовсе нет. Почему вы решили?
– Я просто вижу, что вы пришли с Игорем, а он посещает группу. – Улыбка блондинки стала чуть натянутой, она будто жалела, что сказала лишнее.
– Нет… – Александру уже не столько возмущало, сколько забавляло поведение скульптора, который пытался уверить ее в своем атеизме и вместе с тем готовился принять крещение. – Мы просто знакомые, по работе. Случайно встретились, он сказал, что идет в храм, а я захотела посмотреть статую Людовика Французского.
– Поняла…
Голос женщины был едва слышен, она отвечала, отвернувшись, глядя на исповедальню, освещенную изнутри слабой лампочкой. Внутри виднелась белая фигура священника, склонившегося к решетке. На скамейках почти никого не осталось, немногочисленная очередь быстро таяла. Александра с первого взгляда не увидела Игоря и решила было, что он втихомолку удалился, не желая объяснять ей историю своего воцерковления. «Мне бы тоже на его месте было неудобно!» – подумала она, но тут же увидела скульптора. Он стоял в дальнем конце зала, спиной к ней, и беседовал с высоким худым мужчиной в светлой куртке. Очевидно, это и был заказчик. Александра догадалась об этом по выжидательной и почтительной позе скульптора: Игорь вытянулся в струнку, ловя каждое слово, которое негромко произносил его собеседник. «Заказ серьезный, ему хочется угодить… Все понятно, дело житейское. Но зачем же так лебезить? Я была о нем лучшего мнения…»
– Моя очередь подошла, на исповедь, – спохватилась блондинка. – Заходите к нам, месса каждый день вечером, в шесть тридцать, а сумма по воскресеньям в полдень. Вы правы, у нас тут все по-домашнему… Вы это сразу почувствовали?
Александра не успела ответить, женщина заторопилась к исповедальне, как раз в этот момент освободившейся. Художница еще раз взглянула на алтарь, на статуи, на цветы и медленно пошла к выходу. Обогнув последний ряд скамеек за колоннами, она приблизилась к разговаривавшим мужчинам.
Они ее не видели из-за массивного ствола колонны. Остановившись перед витражом со Святым Иосифом, в полутени, Александра слышала их разговор, оставаясь незамеченной. Заказчик говорил с акцентом, довольно явным, хотя речь его была свободна и правильна, как у человека, владеющего языком с детства.
– Нет, – проговорил он, – я же сказал, нет!
Его голос, приглушенный из почтения к близкой исповедальне, звучал раздраженно, как будто он был вынужден втолковывать собеседнику одно и то же.
– Это совсем не то, что нужно!
– Но ведь я спроектировал алтарь, один в один, как вы хотели, – смиренно отвечал Игорь. – Учел все ваши пожелания. Укажите, что не так?
– Это должен быть алтарь печали… Алтарь поминовения, понимаете? Я не художник и не могу как следует объяснить, но такие вещи совсем по-другому выглядят… Я видел эти алтари печали на Сицилии… Их обычно размещают в домах или в церкви, поодаль от главного алтаря. Они совсем не такие, как у вас!
– Тогда мне нужно познакомиться с ними, – отвечал скульптор. – Это не займет много времени! День-два! Я покажу вам новый эскиз, хоть в воскресенье!
– Не знаю, буду ли я в Москве, – после паузы ответил мужчина. – Может быть, уеду… И вообще, я уже не уверен, что вам стоит стараться. Вы совсем не понимаете, что мне нужно!
– Вот теперь, когда вы уточнили, я все понял! – с нажимом убеждал его Игорь. – Я сегодня же переделаю… Не сомневайтесь, теперь я все уловил!
Из исповедальни появилась блондинка в очках.
Ее лицо было пунцовым, даже на расстоянии Александра слышала ее тяжелое дыхание. Торопливо направившись к выходу, она преклонила колено в центральном проходе и прошла в шаге от Александры, не заметив ее. Художница взглянула в сторону исповедальни. Священник тоже покинул ее – преклонив колено перед статуей Девы Марии, он скрылся в ризнице.
Тем временем Игорь, сопровождая заказчика, шел к выходу, тихо твердя:
– Можете не сомневаться… Дайте мне еще один шанс… Уверяю вас, теперь все будет сделано как нужно!
– Хорошо, – явно колеблясь, ответил ему заказчик. – Если я буду в Москве в воскресенье, приду на мессу.
Теперь Александра рассмотрела его – худое лицо с высоким полысевшим лбом и впалыми щеками, седые виски, глаза, почти прикрытые устало опущенными веками. У него был беспокойный и измотанный вид человека, мучимого сомнениями, которые он не решается высказать. Мужчина скользнул по Александре пустым, невидящим взглядом. Ей вдруг показалось, что он спит наяву и говорит во сне.
Игорь вышел с заказчиком, продолжая что-то тихо ему втолковывать. Александра задержалась в церкви еще несколько минут. Высокий сутулый мужчина погасил один из двух больших бронзовых светильников, освещавших алтарь, и церковь наполнили мягкие сумерки, придавшие ей еще более домашнее настроение. За окнами дотлевал день, быстро темнеющий, стиснутый окружающими домами, – все они были выше маленькой церкви, словно взятой в каменный плен. «Какое освещение! – подумала женщина, глядя, как меркнут синие складки покрывала Святого Иосифа на витраже. – Желтоватое, мутное… Как будто собирается гроза…»