Настроение у промышленника после этого сообщения явно испортилось. Оказалось, что не все на этом свете можно учесть и решить с помощью денег и связей.
Откровенно говоря, Сергею было приятно наблюдать замешательство дельца. Фронтовика многое раздражало в фабриканте. Его хозяйская манера поведения, сытая вальяжность. Тогда как после двух лет войны на улицах преобладали черные траурные платья и суровые гимнастерки безликого защитного цвета, лощеный барин расхаживал в элегантно-жизнерадостном светлом костюме. Он имел вид богатого туриста, за которым вагонные проводники втащили несколько огромных чемоданов. Сотни тысяч людей гибли в окопах, терпели лишения, а такие вот дельцы разных мастей жирели на военных заказах.
Но если Сергей лишь подумал об этом, то его подруга не постеснялась в лицо высказать Ретондову все, что она о нем думает.
— Сейчас в России хорошо живется лишь спекулянтам и капиталистам, — заявила Сонечка Стешнева. — На них пролился золотой дождь военных заказов. Газетчики сладострастно подсчитывают прибыли: пишут, что металлообрабатывающий завод братьев Бромлей с тысяча девятьсот четырнадцатого года уже получил почти восемьсот тысяч рублей прибыли. Владельцы завода Гужона заработали четыре миллиона рублей. Но главным финансовым рекордсменом называют завод «Богатырь», увеличивший прибыль с тысяча девятьсот четырнадцатого года в шесть раз! Еще больше обогатились банкиры. Гонку за прибылью оправдывают разными идейными мотивами и «купеческим духом». Однако нуворишами вроде вас движет только жажда наживы. Вы купаетесь в роскоши в своем мире, и вам дела нет до простых людей, которые теряют своих близких, голодают…
Промышленник изумленно отбивался от нападок неожиданно ополчившееся на него «гимназистки»:
— Милое дитя, за что вы так меня невзлюбили? Ведь я не сделал вам ничего плохого. Поверьте: на моих заводах куется победа над супостатом.
Но Соня сердито одернула растерявшегося миллионера, не привыкшего, что с ним так разговаривают.
— Победа куется в окопах, и платят за нее кровью, а не откатными взятками интендантским чиновникам и взяточникам из военного министерства. После страшного поражения наших войск в Восточной Пруссии, когда казалось, что не осталось ни одной семьи в Петрограде, которая бы не понесла тяжелую утрату, я случайно оказалась на залитом огнями, гремящем до утра разбитной музыкой бесстыдных канканов Невском. Наша семья заказала скромный ужин по случаю помолвки моей сестры. По соседству компания жирных «фурункулов» — так я называю паразитов, богатеющих на чужом горе, — нагло и роскошно угощала своих благодетелей — военных интендантов. В этот день газеты писали, что немцы полностью до последнего человека уничтожили гатчинский полк. Леса и поля Восточной Пруссии были устланы незахороненными трупами наших солдат. Весь день я видела, как со всех вокзалов двигались погребальные процессии с гробами погибших офицеров, которых должны были похоронить под полковыми церквами. Мрачная туча нависла над столицей. А эти «хозяева жизни» наперекор общему горю купали обнаженных девиц в наполненном французским шампанским бассейне, швыряли тысячи в оркестр. Вы тоже из их породы.
Страстный монолог девушки в форме сестры милосердия ненадолго прервало появление офицера из соседнего купе. Это был курьер, которого «кавалер» все-таки пригласил с согласия Князевой. В это время оказавшийся в непривычной для себя роли оправдывающегося промышленник продолжал приводить доводы в свою защиту:
— Вы заблуждаетесь, милое дитя. Я вовсе не паразит, каким вы по незнанию хотите меня представить.
Солидный делец принялся обстоятельно объяснять напавшей на него девчонке, что во многом благодаря Военно-промышленному комитету, который он представляет, фронт больше не испытывает недостатка в снарядах и в прочем военном имуществе.
— Мы так разогнали промышленность, что скоро полностью покроем потребности армии в пушках, патронах, винтовках, вагонах и автомобилях. В начале войны русская полевая артиллерия была обеспечена по тысяче снарядов на орудие, а теперь на каждую пушку приходится снарядов в четыре раза больше! Английский премьер-министр назвал это «русским чудом», а вы называете нас паразитами!
За промышленника вступилась Князева, которая мягко попыталась убедить юную максималистку, что нельзя всех причесывать под одну гребенку и что среди купцов и заводчиков тоже есть немало порядочных, искренне пекущихся об интересах Отечества людей. Но похоже, у девушки произошел нервный срыв, потому что она уже не могла остановиться и продолжала бросать в лицо фабриканту новые обвинения.
В конце концов уязвленный Ретондов потерял терпение и в сердцах бросил, что и среди сестер милосердия не все сплошь ангелы.
Это было правдой, которую на фронте знали все. Если в начале войны отношение фронтовиков к девушкам с красными крестами на одежде было очень уважительным, подчас даже благоговейным, то со временем сестра милосердия стала для многих фронтовиков символом разврата, «тылового свинства». Наряду с «мародерами тыла» и штабными офицерами, отсиживающимися вдали от передовой, фигура сестры милосердия стала символом легкомысленного поведения, продажности. Красный крест, бывший прежде символом чистого христианского милосердия, бескорыстной любви к ближнему, самопожертвования был опорочен в глазах солдат и офицеров, многие из которых теперь с ненавистью смотрели на женщин, которые вместо того, чтобы полностью посвящать себя заботе о раненых, искали выгоды и веселого времяпрепровождения. Появились термины «сестры утешения», «кузины милосердия», а штабные автомобили именовались в солдатских разговорах не иначе, как «сестровозами».
В некоторых госпиталях и санитарных поездах действительно господствовали весьма вольные нравы. На глазах солдат порой разыгрывались оргии с участием медицинского начальства, офицеров и медицинских сестер (сказывался и запрет на распространение спиртных напитков — госпиталь был единственным местом, где относительно легально и в любом количестве можно было достать спирт, известное распространение получило и употребление наркотиков для удовольствия).
В то же время некоторые профессиональные проститутки, подражая патриотической и элегантной моде дам высшего света, стали заманивать клиентов, облачившись в форму сестер Красного Креста. Очень популярными стали нелегально издаваемые, порнографические открытки с участием барышень-«сестричек». Однажды Сергею попалась на глаза такая непристойная карточка, называвшаяся «Первая помощь». На ней была запетлечена огромная очередь изголодавшихся по плотской любви солдат, стоящих перед палаткой, украшенной флагом Красного Креста. Солдаты с карикатурно увеличенными, возбужденными половыми органами ожидали, когда их вызовут «на прием», в то время как двое счастливчиков уже занимаются любовью с сестрами милосердия…
Неудивительно, что Соня восприняла слова дельца как прямое оскорбление в свой адрес:
— Оставьте ваши грязные намеки для других женщин, а с собой я так говорить не позволю! — гневно воскликнула она и почему-то обернулась на курьера — молодого человека лет двадцати пяти в чине поручика.
Тот сразу расправил плечи, почувствовав себя дамским заступником, и отчетливо произнес, обращаясь к штатскому грубияну:
— Вы не должны были так говорить с мадемуазель. Вы совершили грубую ошибку.
— Извольте, я готов компенсировать мадемуазель испорченное настроение. — Небрежным движением промышленник извлек из внутреннего кармана пиджака толстый бумажник.
В глазах поручика мелькнуло презрительное выражение.
— Вы снова глубоко заблуждаетесь, если полагаете, что все можете купить. Еще осталась на свете бескорыстная порядочность. И вам придется извиниться.
Прозвучавшая фраза напомнила Сапогову окончание недавно подслушанного им разговора. Похожие слова курьер уже произносил, и совсем недавно — адресуя их неизвестному человеку, который скрылся раньше, чем Сергей сумел справиться с заевшим замком двери туалетной кабинки.
Широкоплечий фабрикант скрестил руки на груди и спокойно ответил поручику:
— Вы напрасно волнуетесь, милостивый государь. Честь дамы не задета. Просто мои слова были неверно истолкованы.
— Так вы будете извиняться или предпочитаете решить дело иным способом? — испытующе глядя на фабриканта, сухо поинтересовался поручик и расстегнул кобуру.
— Неужели наши доблестные офицеры с легкостью способны застрелить штатского по столь ничтожному поводу? — усмехнулся фабрикант, который демонстрировал завидное самообладание.
— А по-моему, повод более чем серьезен, — холодным официальным тоном настаивал курьер.
Сергей с немым восхищением наблюдал за развитием событий. Он и не предполагал, что посаженный в этот поезд фактически в качестве наживки курьер обладает столь горячим темпераментом.
Сергей с немым восхищением наблюдал за развитием событий. Он и не предполагал, что посаженный в этот поезд фактически в качестве наживки курьер обладает столь горячим темпераментом.
— Я требую от вас сатисфакцию, — жестко заявил поручик миллионеру. — Если вы человек чести, то не откажетесь. Прошу вас пройти со мной в салон для дальнейших объяснений.
— Извольте-с, я готов, — после некоторой паузы уже не так самоуверенно выдавил из себя фабрикант. Было заметно, что этого «хозяина жизни» начинает пробирать страх.
Князева и «доктор» попытались примирить соперников, но у них ничего не вышло. Пригласив с собой журналиста и «кавалера», промышленник и поручик вышли из купе.
После их ухода Соне сделалось дурно. Она наконец осознала, к чему может привести ее вспышка раздражения. «Доктор» хлопотал вокруг нее: успокаивал, дал понюхать ароматической соли, накапал в стакан успокоительных капель.
Сапогов тоже не находил себе места. Его грызли подозрения насчет фабриканта: «А если Ретондов и есть тот, кого я ищу?! Тогда он пристрелит курьера и, пользуясь замешательством секундантов, схватит его портфель и спрыгнет с поезда прямо на ходу. Ведь как лицо, получившее вызов, фабрикант, согласно дуэльному кодексу, имеет право первого выстрела. Может, он вовсе и не Ретондов, а только прикрывается фамилией известного промышленника. Ведь никто из нас раньше не встречал настоящего Ретондова».
Не утерпев, Сергей поднялся со своего места и шагнул к двери, но доктор остановил его:
— Мы должны оставаться здесь. Лишние люди там не нужны. Сами посудите: если к хирургу в операционную ввалится посторонний человек, как это будет выглядеть? В каждом деле своя этика. Не беспокойтесь: когда мы понадобимся, нас позовут.
Пришлось Сергею вернуться на свое место и продолжать сидеть, словно на иголках, ловя малейший шум, доносящийся из-за перегородки купе.
Неожиданно в купе вернулся курьер:
— Не могли бы вы приглядеть за моим портфелем? — обратился он к Сонечке.
— Да, да, конечно, оставляйте, — ответил за еще не пришедшую в себя девушку доктор.
Теперь Сергей был спокоен.
Прошло еще примерно полчаса, и вдруг за стенкой раздался громкий хлопок.
Глава 15
— Господи, это все из-за меня! — в ужасе воскликнула Соня и снова без чувств упала на руки доктору. Пожилой врач осторожно уложил девушку на диван и стал приводить в чувство.
Сергей, Князева и летчик бросились в салон. Сапогов приготовился увидеть окровавленный труп курьера, но застал противников целыми и невредимыми, да еще и с бокалами в руках! На ковре лежала пробка от откупоренного шампанского. Именно она и произвела хлопок, который все приняли за выстрел. Недавние враги уже выпили мировую и мирно беседовали, как хорошие знакомые.
— Мы объяснились, и я убедился, что Савва Игнатьевич действительно не имел в виду ничего дурного в отношении нашей прекрасной спутницы, — пояснил поручик, еще раз пожимая руку фабриканту.
Курьер предложил секундантам несостоявшегося поединка, а также Князевой, Сергею и летчику поднять бокалы шампанского за благоприятный исход дела. Все с огромным облегчением и радостью приняли его предложение. Голоса зазвучали на приподнятой ноте, послышался смех. Участники конфликта с юмором рассказывали, как со всей серьезностью готовились к смертельному поединку
— Но я все равно готов извиниться перед мадемуазелью, — заверил всех Ретондов. — Только где же она?
В салон вошел доктор. Он пояснил, что девушка пережила сильное эмоциональное потрясение и еще слаба, поэтому он оставил ее в купе. Внезапно холодная змея страшного подозрения скользнула в сердце Сапогова. Сергей машинально взглянул на настенные часы. Сколько они пробудут в салоне, оставив Стешневу одну с документами? Пять, десять, пятнадцать минут? Что ж, этого вполне достаточно, чтобы пробежать глазами содержимое портфеля.
А он-то не мог понять, почему Сонечка выбрала в защитники не его, а незнакомого ей поручика! Весь этот конфликт мог оказаться инсценировкой — точно рассчитанной комбинацией ради единственной цели. И судя по тому, в чьих руках теперь находился портфель с секретными документами, цель эта могла быть достигнута. «А что мне, в сущности, известно о том, что было с Софьей после того, как мы расстались? — бесстрастно анализировал Сергей. — Фактически ничего! То, что она якобы вернулась к родителям, я знаю лишь с ее слов. На самом же деле из Парижа Соня могла отправиться куда угодно — в Берлин, Вену или Прагу, где с юной, утратившей веру в себя иностранкой могло произойти все что угодно. Вспомни, что сказал тебе начальник контрразведки полковник Гарин: „Любой человек в этом вагоне может оказаться оборотнем. Даже тот, в чью вину поверить невозможно“. Но если хотя бы на минуту допустить, что портфель со сверхсекретными документами оказался в руках Стешневой не случайно, то все сразу встает на свои места. Юная девица из госпиталя вполне могла вскружить голову какому-нибудь почтенному штабному чину и через него узнавать многие военные тайны».
Но тут же другой голос зазвучал в голове Сергея: «Опомнись! Как тебе не совестно! Ведь речь идет о близком тебе человеке, которого ты подозреваешь в гнусности. Разве это само по себе не подлость?!»
Неожиданно стоящий рядом с Сергеем рыжий журналист хлопнул себя по лбу, словно его осенила внезапная догадка:
— Кажется, я все понял! Господа, нас же водят за нос.
Однако никто, кроме Сергея, кажется не обратил внимания на загадочную реплику Медникова.
Когда через двадцать минут Сергей вновь увидел Соню, она улыбалась, хотя еще была очень бледна и выглядела изможденной.
— Слава Богу, что все обошлось! Ты не представляешь, Сережа, как я себя ругала, — призналась она Сергею. — Все проклятые нервы! Варвара Дмитриевна и доктор отправились к нашему повару договориться об особой диете для меня. Они такие милые и заботливые: надеются с помощью красного вина и витаминов подлечить меня за время пути.
Соня отвернулась к окну, и Сергей увидел подрагивающую жилку на ее шее и знакомую родинку за розовой мочкой ушка. Он вдруг испытал прилив нежности к бывшей подруге. Захотелось откровенно рассказать ей о своих нелепых подозрениях и получить от нее простые и очевидные пояснения.
Но тут в купе заглянул журналист. Медников все еще искал с кем бы поделиться своей «сенсацией».
— Представляете! Одна из находящихся в этом вагоне персон вовсе не та, за кого себя выдает, — с интригующим видом объявил журналист, едва они оказались вдвоем в салоне.
— Кто же это?
— Пока не могу сказать.
Журналист кокетливо мотнул головой и засеменил вдоль стола, скользя ладонью по его полировке. Сергей осведомился ему вслед:
— И что вы теперь намерены делать?
— Пока не знаю, — с игривой неопределенностью пожал плечами репортер.
Тут ему показалось (или он только сделал вид), что за дверью кто-то есть. Журналист стремительно пересек помещение и распахнул дверь. Однако за ней никого не оказалось. Вернувшись к Сергею, он серьезным тоном вполголоса сообщил:
— Я случайно видел вас в штабе Восьмой армии, когда вы выходили из кабинета начальника контрразведки. У нас, репортеров, глаз наметанный, поэтому я вас запомнил.
Однако Сергей не смог вспомнить журналиста. Между тем Мельников, упав в удобное кресло и положив ноги на чайный столик, откровенничал:
— Мы, журналисты, как биржевые маклеры, всегда находимся в процессе покупки и продажи свежих новостей. Помню, был у меня такой случай. В номерах Иссерлиса офицер застрелил свою жену с любовником, а после и сам с горя пустил себе пулю в лоб. Вхожу, на кровати два обнаженных трупа — все в крови, еще один покойник возле порога лежит. Знакомый полицейский мне все обстоятельно докладывает, понятно, не бескорыстно. А тут знакомый репортер Гриша Чечетко из «Киевского вестника» вваливается. Смотрим друг на друга и молчим, только зубами скрежещем от досады. Заметка-то солидная может получиться, строк на полтораста. Гриша мне предлагает:
— Даю десятку, и новость моя.
Я ему на пятерку больше предлагаю за отступную. Он мне тридцатку. Так дошли мы до семидесяти. Чувствую: на большее история не тянет. И так уже двадцатку сверх редакционной таксы выигрываю.
— Ладно, — говорю.
Пожали мы руки прямо над покойничком, взял я деньги и поехал в ресторан кутить….
Журналист ностальгически вздохнул и оценивающе прищурился на Сергея хитрым глазом:
— Я ведь понимаю, что вы не случайно в этом вагоне. Возможно, я мог бы помочь нашей славной контрразведке…
Но так как Сергей не спешил с ответом, Медников отбросил язык намеков:
— Только думайте скорее… За пятьсот рублей я назову вам человека, который вам нужен.