Надо взглянуть на парашютистов. Хосе пропустил отряд и остался в темноте под дождем — один на один с опасностью. Все чувства его были напряжены. Некоторое время он стоял прислушиваясь, потом решительно двинулся навстречу противнику.
На вершине холма Хосе спрятался в траву, стал ждать. Во мраке послышались осторожные шаги. Трава зашуршала, и в свете молнии Хосе увидел португальцев: их мокрые черные плащи, стальные каски, широкий вздернутый нос первого парашютиста, его короткую бороду — полукольцом от уха к уху. Во всей наклоненной вперед фигуре португальца чувствовалось ожидание опасности… Затем все исчезло в черноте ночи.
Надо заставить парашютистов идти медленнее: в этом спасение его отряда. Хосе, подняв автомат, ждал. При ослепительной вспышке он вновь увидел парашютиста. Их взгляды встретились, в глазах португальца полыхнул ужас. Парашютист рванулся в сторону. Хосе выстрелил, но вновь наступила темнота, и он не видел, что стало с врагом. Сухой треск автоматов прижал Хосе к выпуклой мокрой груди холма. Партизан выстрелил, не целясь, и побежал, пригибаясь, по тропе. Его пули научат португальцев осторожности, он заставит их идти медленнее!
Всю ночь Хосе вел отряд, не останавливаясь. Командир бежал сквозь мрак и непогоду, не слушая ропота усталых. Перейре знал, кому вручить судьбу оружия.
Изредка Хосе останавливался, чтобы пересчитать людей, пропуская их мимо себя. Два раза находил он Секулу в хвосте цепи. Идти последним по проторенной тропе было легче, и Хосе подозрительно косился на него. Завидев Хосе, Секулу сразу уходил вперед. Богатырская фигура командира с автоматом в руках внушала уважение всем.
Утром они, измученные и мокрые, но оживленные, пришли в поселение партизан у границы. С чистого, умытого неба на них весело глядело не горячее еще солнце. Тяжелые прозрачные капли дождя сверкали на зеленом шелке травы. Накрытые ветвями ящики с оружием уже стояли в большой хижине.
Начальник контрольного поста Освобожденного района, худой баконго по имени Хорхе, был старым приятелем Хосе. Год назад они вместе участвовали в налете на тюрьму в столице, пытаясь освободить руководителей «Движения за независимость Анголы», а раньше оба работали на алмазных копях Луашимы. Но Хорхе словно не узнал Хосе. Поджав губы, он строго спросил:
— Ты командир отряда? Как твое имя? Есть документы на оружие?
Хосе засмеялся, показав приятелю две белые подковки зубов, вынул из кожаного мешочка бумагу с подписью и печатью коменданта фуэсе Перейре и подал ее Хорхе. Тот, запустив пальцы в войлок своих волос, долго читал, медленно шевеля губами. Он глянул даже на обратную сторону бумаги и только после этого поздоровался с Хосе. Тот рассказал ему о парашютистах и попросил задержать их, если они появятся на контрольном пункте.
Через несколько часов отряд выступил. Хосе приказал разбить два ящика, раздал винтовки партизанам и повел их новой дорогой — через лес, который хорошо знал. «В лесу не остается следов», — думал Хосе.
Сначала путь лежал через саванну. Длинные ящики, тщательно обернутые травой, покачивались на головах носильщиков… Каждый ящик несли двое.
Хосе выслал дозоры во все стороны, прислушивался к каждому шуму. Пока все было тихо.
Хосе пристально всматривался в беловатую акацию. Это странное дерево сбросило листья и стояло голое во время мазики, когда все зеленело и одевалось листвой. Но не акация интересовала Хосе: на ветвях дерева сидел большой павиан и хрипло тявкал, предупреждая стаю об опасности.
— Леопард, — сказал Секулу. Хосе не ответил.
Возможно, в траве прятался леопард — враг павианов, — но могли быть и люди. Павиан исчез. Хосе прислушался. Португальские солдаты и «специальные охотники» — добровольные отряды белых колонистов — рыскали по саванне. Встречи с ними надо избежать.
Впереди в траве показался просвет. Хосе резко остановился. «Засада?» Он повернулся к партизанам и приложил палец к губам, затем стал медленно пробираться вперед.
— Тропа, — сказал он чуть слышно, обращаясь к Секулу. — Прошли сейчас только.
Секулу, схватившись за талисман, что-то бормотал, уставившись в землю.
Вмятина от широкого каблука с подковкой была еще полна мутной воды. Тропа огибала красный конус термитника и скрывалась в травяных зарослях. Там, где-то за термитником, прятались солдаты.
Хосе выкинул автомат, ожидая нападения, готовый биться за свой драгоценный груз. Но выстрелов не было.
— Бегом! — Хосе решительно пересек тропу.
Послышался гул патрульного вертолета. Африканцы поспешно прятали в траву ящики с оружием, зарылись в нее сами. Вертолет сделал несколько кругов, улетел.
И снова партизаны наткнулись на свежую тропу. Хосе сильно тревожился — опасность шла рядом.
Носильщики бежали вниз по отлогому склону, тяжело, со свистом дыша. Уже видны красные огни цветов лианы-мусенды над вершинами деревьев.
Позади послышались приглушенные возгласы партизан: «Португальцы!» Солдаты шли следом, но пятам. Наверное, с вертолета их все же увидели. Не удалось уйти!
Хосе бросил назад усиленное охранение. Главное — не подпустить врагов близко, чтобы они не обнаружили груз.
В этой суматохе Хосе все же заметил, как Секулу, хромая, нырнул в сторону, в высокую траву, и исчез. Командир кинулся за ним и догнал через несколько шагов.
— Хоу, Секулу! Куда?
— Секулу — умелый солдат. Он пойдет в охранение. — Секулу двинулся дальше, не обращая внимания на Хосе.
— Секулу, вернись! — Хосе поднял автомат, ожег партизана взглядом. — Охраняй ящики!
Секулу повернулся, увидел грозное лицо командира с выставленной вперед тяжелой челюстью и понял: сейчас раздастся выстрел. Он улыбнулся, словно ничего не произошло.
— Командир Хосе знает, что нужно! — Секулу, хромая, пошел обратно к цепи.
Наконец вошли в лес, и Хосе, обернувшись к партизанам, ободряюще сказал: «Они поставили капкан, когда леопард уже прошел». В непролазном подлеске двигаться можно было только по тропам. Здесь легче сдержать противника. Но Хосе не знал, что парашютисты еще ночью сообщили по радио на свою базу о партизанах и враги подстерегают отряд.
Несколько часов португальцев не было слышно. Хосе подумал даже, что они отстали. И вдруг тишину разорвали винтовочные выстрелы, со всех сторон застрекотали автоматы. Охранение начало бой с противником.
Окружены! Люди заметались, бросали ящики, бежали в заросли. Хосе кинулся к ним, стараясь остановить их.
— Куда, куда? — он схватил за шиворот носильщика с серьгой в ухе. — Бери ящик. Застрелю!
Часть носильщиков исчезла в кустах, но остальные вместе с партизанами понесли ящики к крохотному озерку, продираясь сквозь заросли древовидного папоротника. Торопясь, заходили по горло в теплую воду, усеянную белыми кувшинками, опускали груз. Раздраженно кричали мартышки, взлетали вверх по черным, словно просмоленным канатам лиан.
Бой шел неподалеку. Пули с шелестом проносились в ветвях, зло шипели в листве. Приходилось пригибать голову до самой воды.
Хосе с несколькими партизанами пересек озерко, чтобы встретить врагов. Пробежав густой подлесок, он остановился перед полянкой, откуда должны были появиться солдаты, и бросился за огромный, выпирающий наружу корень упаки. Справа от негр прятались за стволами Секулу, Зоао и трое бамбунду.
Португальцы приближались. В захлебывающемся треске автоматов винтовочные выстрелы партизанского охранения слышались все реже и вскоре совсем стихли. Значит, фланговое охранение уничтожено. А носильщики все еще возились с грузом…
Стальные шлемы солдат вынырнули из леса по ту сторону полянки. Среди листьев показалась небольшая модная бородка, такая же, как у вчерашнего парашютиста. Яростно сжимая зубы, Хосе выстрелил — португалец качнулся вперед, падая, ухватился руками за ветвь анизофилы. Желтые, похожие на сливы плоды посыпались на землю. С той стороны поляны загремели выстрелы. Пули защелкали вокруг Хосе, ударяясь в стволы.
Командир дал короткую очередь и нырнул за толстый корень упаки. Закричал раненый Зоао. Бедный мальчик! Грохот автоматной пальбы усилился. К солдатам подошло подкрепление. Но Хосе слышал, что винтовки товарищей, лежавших по бокам его, молчат.
Партизаны или перебиты, или у них кончились патроны.
Приступ злобной решимости охватил Хосе. Не пройдут португальцы к озерку, пока ящики не исчезнут на дне! Он стрелял и стрелял в невидимых противников.
Неожиданно выстрелы прекратились, несколько секунд стояла тишина. На озерке уже не было слышно ни голосов, ни всплесков. Значит, оружие спрятано! Хосе сразу приободрился. Теперь уходить, и быстрее. Хосе вскочил на ноги, прячась за стволом. Он хотел окликнуть Зоао, и в этот момент сзади раздался шорох.
Хосе повернул голову и увидел направленную на него в упор винтовку и Секулу с раздувающимися от волнения ноздрями.
Хосе повернул голову и увидел направленную на него в упор винтовку и Секулу с раздувающимися от волнения ноздрями.
— Подними руки, командир Хосе! — прорычал Секулу. Хосе замер. Ярость душила его. Предатель! Он хочет взять командира живым. Но если он, Хосе, умрет, умрет и Секулу! А оружие? Как зверь в капкане, металась мысль, отыскивая путь к спасению. Повернуться и выстрелить не успеешь. Не размышляя больше, Хосе вдруг прыгнул к стволу сейбы, и в тот же миг рядом грохнуло. Что-то тяжелое ударило по затылку, толкнуло вперед голову. Темная волна подхватила Хосе, и он ринулся с крутой водяной гряды вниз, все быстрее и быстрее. Секулу стоял внизу среди зеленых камней и водорослей, маленький, как муравей, и целился в него из винтовки. Хосе падал долго. Потом Секулу исчез. На его месте появился комендант Перейре и сердито закричал, чтобы Хосе нырнул за ящиками…
Хосе открыл глаза и сразу вспомнил все. Он повернул голову, отыскивая взглядом Секулу, и едва не вскрикнул от резкой боли в затылке. Сквозь темную пелену, застилавшую глаза, он увидел предателя. Секулу шел через полянку, увязая по колено в заболоченной почве и размахивая листом бумаги. «Сейчас расскажет об оружии». Пересиливая боль, Хосе оперся на локоть и в прицельном кольце автомата увидел грязную, мокрую рубаху, прилипшую к спине. Хосе яростно дернул спусковой крючок. Он стрелял даже тогда, когда Секулу уже неподвижно лежал на траве…
Хосе поднялся и бросился прочь. Мысли расплывались, путались. Раненым носорогом бежал он, не разбирая дороги. Деревья мешали ему, кружились, натыкались на него. Корявое бревно вдруг вцепилось ему в голову и стало разрывать затылок. Потом ноги его подогнулись, он упал, перевесившись через толстую лиану, поплыл по широкой реке. Река превратилась в улицу Луанды, полную народа, Хосе было стыдно, что он лежит, остановив движение. Люди возле него спорили о чем-то, и постепенно их слова стали доходить до него.
— С автоматом — значит командир, — говорил один. — Надо допросить.
— Есть приказ кончать их на месте, — возразил другой, и Хосе понял, где он. Он слышал, как подошел офицер и начальственным тоном приказал: если «террорист» сможет идти, доставить его живым.
— Майор любит допрашивать командиров.
Солдат ткнул партизана ботинком, и Хосе, преодолевая тошноту, поднялся на ноги. Его обыскали, отняли пропуск для контрольных постов Освобожденного района.
Хосе осмотрелся. Португалец деловито обходил раненых партизан, осматривал и неторопливо стрелял в голову. Один бамбунду был мертв, и португалец брезгливо отвернулся от него. Когда очередь дошла до Зоао, мальчик закричал и попытался подняться. Португалец придавил его башмаком на толстой подошве, выстрелил в висок.
Хосе рванулся из рук врагов и едва не упал от слабости. Солдат, от которого пахло вином, связал ему назад руки и ткнул для острастки кулаком под ребра.
Все двинулись к озеру. На берегу остановились, рассматривая черную гладь. Хосе замер: белые чашечки кувшинок были забрызганы грязью, и это могло вызвать подозрение португальцев. Но они спокойно переговаривались — перейти ли им озерко или обойти его. Хосе прислушивался, ждал. Наконец пошли в обход. Все! Не знают, ничего не знают! Ноги его налились силой, зашагали увереннее. Не знают. Он вернется сюда, он убежит!
Вооруженные автоматами португальцы выходили на тропу, узким тоннелем пробивавшую заросли, несли трофейные винтовки и ружья. Хосе пересчитал добычу врагов: семнадцать винтовок и ружей. Восемнадцатый — его автомат. Значит, весь особый отряд уничтожен. Он, командир, остался один. Носильщики, даже если кто-нибудь из них и спасся, не знают этого леса и никогда не найдут озерка. Теперь он, Хосе, не мог умереть. Он должен вернуться за оружием…
Хосе шел среди врагов по зеленому коридору. Пламенели цветы лиан-ротангов. Все, что росло, тянулось к солнцу и свету. Фикусы-душители карабкались по стволам деревьев, оплетая их, сжимая в цепких смертельных объятьях. Хрипло кричали в ветвях серые попугаи. Но Хосе ничего не замечал, раздавленный поражением и свалившейся на него страшной ответственностью. Он видел перед собой лица убитых товарищей. Это он, плохой командир, виноват в их смерти.
Тут командир вспомнил Секулу — видно, из-за него погибло несколько отрядов в саванне. Но как сумел он предать особый отряд? Хосе вдруг вспомнил о длинноголовом Динанге, к которому Секулу бегал перед выходом отряда из фуэсе. Хосе часто видел их вместе. Ясно — Динанга навел на партизан парашютистов. Хорошо еще, что длинноголовый не знал об оружии. Секулу сам услышал о нем только на контрольном пункте.
Вечерело, когда они вышли к затянутой дымкой тумана деревушке баконго. Три десятка хижин с травяными крышами стояли, сбившись в несколько кругов. На краю селения горбатилась большая полуразрушенная хижина — дом собраний, в котором, как видно, уже никто не бывал. За деревней темнели поля маниоки и ямса. Свиньи, худые и проворные, уставились на солдат маленькими глазками.
Несколько коз паслись на привязи. Ни одной коровы во всей деревне — страшная нагана, которую разносит муха цеце, свалила весь крупный скот.
Загорелый колонист с белой — от шляпы — полоской на лбу ввел Хосе в хижину старейшины деревни. Коптилка тускло освещала темные стены. Старейшина — баконго лет шестидесяти, с худыми голенастыми ногами и добрым испуганным лицом — молча, покорно смотрел на вторгшегося португальца.
Колонист приказал Хосе сесть к стене, смахнул с тумбочки деревянные фигурки и уселся на нее, пристально вглядываясь в пленного. В глазах его горела ненависть.
— А я тебя, кажется, знаю, — сказал он тихо, едва сдерживаясь. — Ты был на моей плантации, когда террористы сожгли ее! — Взгляд португальца гвоздем вонзился в Хосе: он хотел видеть, как задрожит от ужаса пойманный «террорист». Но Хосе только пожал плечами.
— Где это было? — спросил он безразличным тоном.
— Еще спрашиваешь, бандит? Не помнишь плантацию Фазенда-Примавера? — Португалец неотступно следил за лицом Хосе.
— Фазенда-Примавера? Не слыхал, — сказал Хосе нарочито спокойно и отвернулся. Он был на плантации с партизанами, когда началось восстание в марте шестьдесят первого года, и не сомневался, что колонист тут же застрелит его, если узнает. Теперь он вспомнил этого поселенца. Его схватили тогда собственные «контрактадо» — «законтрактованные» с помощью полиции рабочие, — но он как-то ухитрился удрать. На миг Хосе вновь увидел горящее дымным пламенем бунгало и разъяренных контрактадо, валящих ударами острых мачете кофейные деревья. — Похожих людей много. Белые всегда путают нас. А ваш офицер велел доставить меня живым.
На лице португальца появилось сомнение: уж слишком спокойно говорил пленный. Ствол автомата медленно опустился вниз. Плантатору не хотелось понапрасну ссориться с офицером парашютистов.
— Все равно тебя пристукнут, — сказал он злобно. — Всех вас надо… Ну, скажи: зачем террористы сожгли мою плантацию?
— Что утром положишь в горшок, то вечером найдешь в своей ложке, — неторопливо ответил Хосе. — Деревья рубить не нужно, килека (правда)! Это наши деревья. Вы забрали их вместе с нашей землей. Разве португальцам тесно дома, что они гонят нас с земли наших предков?
— Килека! — передразнил португалец. — Обучай вот их всему, а они вместо благодарности тебя же прирежут.
— Кому нравится работать под плетью бесплатно или за анголар в день?
— Анголар? — раздраженно сказал поселенец. — А еда? Да ты знаешь, что за каждого контрактадо мне пришлось дать чиновнику департамента туземных дел взятку в десять раз больше, чем я плачу рабочему за полгода? Если вас не бить, вы и этот анголар не оправдаете.
Поселенец встал, позвал с улицы солдата и ушел. Солдат уселся на тумбочку и принялся чистить автомат, не глядя на пленного.
Старейшина поправил тонкий огонек коптилки. Руки его до самых локтей страшно распухли.
— Что у тебя с руками? — спросил Хосе. Он подумал, что старик мог бы освободить его ночью.
— Ой, брат, бараматола.[2] Двести ударов. Начальник округа приказал послать двадцать рабочих для компании «Котонаяс», а у нас одни старики да дети. Все молодые на плантациях и в отрядах. Собрал только одиннадцать человек, даже семилетних отправил. Да простят меня предки за это. И вот двести ударов.
Хосе покосился на солдата: судя по светлой, незагорелой коже, он недавно прибыл в страну и едва ли знал язык киконго.[3]
— У этих парашютистов есть приказ, — сказал Хосе, — сжечь все деревни, которые восстали. А вас перестрелять, килека-килека! Хосе знает. Уходи сегодня в лес и другим скажи!
— Куда же идти, брат? А поля, а маниока?
— Мертвым маниока не нужна.
Старик растерянно осмотрелся, горестно вздохнул.