— Он тоже женился, — объяснил мне Джейми. — Шесть месяцев назад, на вдове… причем на толстой вдове, — дополнил он, истолковывая выразительный жест Мунро. — У нее шестеро детей, живет внизу в деревне Дублайрн.
— Как славно, — вежливо сказала я. — Кажется, им всем будет что поесть. — Я показала на кроликов, свисавших с пояса у Мунро.
Тот в мгновение ока отвязал одну из тушек и вручил ее мне с таким сияющим доброжелательством, что не принять подарок я не могла, улыбнулась в ответ, про себя надеясь, что на кролике нет блох.
— Свадебный подарок, — сказал Джейми. — И такой приятный. Ты должен позволить нам ответить любезностью на любезность. — С этими словами он извлек бутылку эля из углубления во мху и вручил ее Мунро.
Любезности продолжались в том же духе: втроем мы уселись распить третью бутылку. Джейми и Мунро принялись обмениваться новостями и сплетнями, и разговор не казался менее свободным оттого, что по-настоящему говорить мог лишь один из собеседников.
Я почти не принимала участия в беседе, так как не могла читать знаки Мунро, хотя Джейми и пытался подключить меня, кое-что переводя, а кое-что поясняя.
Джейми ткнул пальцем в прямоугольные кусочки свинца, прикрепленные к завязке кошелька.
— Чтобы все по закону? — спросил он. — Или это на случай, когда игра идет плохо?
Мунро наклонил голову и закивал, словно чертик из коробочки.
— Зачем они? — поинтересовалась я.
— Это габерланзии.
— Ах вот оно что! — сказала я. — Прошу прощения, что спросила.
— Габерланзии — это разрешения на нищенство, Саксоночка, — объяснил Джейми. — Они действительны только в границах одного прихода и один день в неделю, когда попрошайничество разрешено. Каждый приход имеет свою собственную габерланзию, так что нищие одного прихода не имеют права попрошайничать в других и рассчитывать там на милостыню.
— Система с некоторой претензией на гибкость, как мне кажется, — заметила я, приглядываясь к четырем «лицензиям» Мунро.
— А, так Мунро — случай особый. Он был захвачен турками в плен на море. Много лет был гребцом на галере, а потом еще некоторое время рабом в Алжире. Там он и потерял язык.
— Они… его отрезали? — Мне чуть не сделалось дурно.
Джейми, казалось, ничуть не был обеспокоен, он ведь знал Мунро не один год.
— Да. И к тому же сломали ногу. И спину, верно, Мунро?.. Нет, — поправился он после целой серии знаков Мунро. — Со спиной произошел несчастный случай, это произошло, когда он спрыгнул со стены в Александрии. А еще ступни ног, это уж турки довершили.
Я больше ни о чем не хотела знать, но и Мунро и Джейми не терпелось сообщить мне.
— Ладно, — сдалась я. — Что же случилось с его стопами?
С чувством откровенной гордости Мунро сбросил свои битые-перебитые деревянные башмаки, потом чулки и продемонстрировал широкие, вывернутые носками наружу ступни с огрубевшей толстой кожей, на которой ярко-белые рубцы чередовались с темно-красными участками.
— Кипящее масло, — сказал Джейми. — Таким способом они вынуждают христиан перейти в мусульманскую веру.
— Весьма действенное средство убеждения, — сказала я. — И поэтому несколько приходов разрешают ему просить милостыню? За то, что он принял мучения во имя христианской веры?
— Совершенно верно. — Джейми был явно доволен тем, что я быстро разобралась в ситуации.
Мунро также выразил свое восхищение еще одним глубоким восточным приветствием-поклоном, за которым последовали жесты весьма выразительные, чтобы не сказать нескромные, во славу моих физических совершенств.
— Спасибо, дружище. Я тоже считаю, что могу ею гордиться, — сказал Джейми, заметив мое недовольство, и повернул Мунро спиной ко мне, так что я больше не видела его жестикуляции. — Ну а теперь расскажи мне, что там делается в деревнях.
Мужчины придвинулись поближе друг к другу и продолжили свой странный на вид разговор с новой энергией. Участие Джейми в этой беседе почти ограничивалось нечленораздельным мычанием и междометиями, выражающими одобрение или интерес, и потому я смогла уловить лишь немногое, постепенно переключившись на совсем другое занятие — собирала незнакомые и странные маленькие горные растения на том карнизе, где мы сидели.
Я собрала порядочный букетик, пока разговор кончился и Мунро собрался уходить. Поклонившись мне в последний раз и стукнув Джейми по спине, он заковылял к обрыву и исчез за ним так же быстро, как мог бы юркнуть в свою норку один из убитых им кроликов.
— У тебя просто замечательные друзья, — сказала я.
— Да, Хью прекрасный парень. В прошлом году я охотился с ним и еще несколькими ребятами. Теперь он нищенствует по закону, и его работа вынуждает его переходить из прихода в приход. Благодаря этому он отлично знает все, что происходит в границах Арды и Честхилла.
— В том числе и кое-что о Хорроксе? Джейми кивнул:
— Да. И он передаст ему весточку от меня, чтобы договориться о месте встречи.
— И таким образом обвести Дугала вокруг пальца, — заметила я. — Если у него была мысль удержать тебя от оправдания при помощи Хоррокса.
Джейми снова кивнул, и улыбка тронула уголки его губ.
— Примерно так.
Мы снова вернулись в гостиницу только к ужину. На этот раз, однако, большой вороной конь Дугала и лошади его спутников стояли во дворе гостиницы и с аппетитом жевали сено.
Сам Дугал находился в доме, смывая кислым элем набившуюся в горло за дорогу пыль. Он кивнул мне и повернулся к племяннику, чтобы приветствовать его, но не произнес ни слова, а просто стоял и, склонив голову набок, насмешливо разглядывал Джейми. Наконец он заговорил.
— Так вот в чем дело, — сказал он удовлетворенно, как человек, решивший трудную задачу. — Теперь я понял, чего ты от меня добивался, парень.
Он повернулся ко мне.
— Вы когда-нибудь видели оленя-самца в конце гона? — спросил он доверительно. — Бедные животные в это время не спят и не едят по нескольку недель, потому что не могут зря тратить время, которое им нужно либо для того, чтобы драться с другими самцами, либо для того, чтобы обхаживать самок. К концу сезона от них остаются кожа да кости. Глаза ввалившиеся, а единственной частью тела, которая все еще действует…
Конец фразы потонул во взрыве всеобщего хохота; Джейми тем временем тащил меня по лестнице вверх. К ужину мы не спускались.
Гораздо позже, уже полусонная, я почувствовала руку Джейми на своей талии, щеку обожгло его горячее дыхание.
— Кончится ли это когда-нибудь? Мое желание обладать тобой? — Он провел рукой по моей груди. — Даже когда мы не вместе, я хочу тебя так сильно, что у меня теснит грудь и пальцы болят от желания дотронуться до тебя снова. — Он взял в темноте мое лицо в обе ладони и провел большими пальцами по бровям. — Когда я обнимаю тебя обеими руками и чувствую, что ты дрожишь, как сейчас, от желания… Боже мой, я так хочу, чтобы ты вскрикнула и открылась для меня, радуясь мне. И когда я вхожу в тебя, мне кажется, что вместе с моим членом я отдаю тебе душу.
Он накрыл меня своим телом, я раздвинула ноги и слегка вздрогнула, когда он вошел в меня. Джейми тихонько засмеялся.
— Мне тоже немного больно. Перестать?
В ответ я обвила ногами его бедра и притянула его к себе.
— А ты хотел бы перестать?
— Нет. Я не могу.
Мы засмеялись оба, продолжая медленно двигаться, целуя и лаская друг друга.
— Я понял, почему церковь называет это таинством, — задумчиво проговорил Джейми.
— Это? — удивилась я. — Почему же?
— Я чувствую себя, как сам Бог, когда я в тебе.
Я так расхохоталась, что он едва не вышел из меня. Перестал двигаться и ухватил меня за плечи. — Что тут смешного?
— Трудно представить себе Бога, который занимается этим.
Джейми возобновил свои движения.
— Но если Бог создал человека по своему образу и подобию, я думаю, у него есть член. — Он вдруг тоже начал смеяться, нарушив свой ритм. — Но ты не слишком напоминаешь мне святую деву, Саксоночка.
Мы вздрагивали от смеха в объятиях друг у друга и смеялись, пока не кончили и не разомкнули объятия. Восстановив силы, Джейми шлепнул меня по бедру.
— Встань на колени, Саксоночка.
— Зачем?
— Если ты не хочешь воспринимать меня в одухотворенной сути, тебе придется познакомиться с низменной стороной моей натуры. — Он куснул меня за шею. — Кем ты хочешь меня видеть — конем, медведем или псом?
— Ежом.
— Ежом? А как ежи занимаются любовью?
Нет, подумала я. Не стану этого делать. Ни за что. Но все-таки сделала. И ответила ему, беспомощно захихикав:
— Очень осторожно.
Джейми повалился на кровать, задыхаясь от смеха. Потом перевернулся, встал на колени и потянулся к столику за коробочкой с огнивом. Янтарно-рыжий ореол обрисовал его фигуру на фоне темной стены, когда позади него загорелся фитиль и по комнате начал разливаться свет.
— Очень осторожно.
Джейми повалился на кровать, задыхаясь от смеха. Потом перевернулся, встал на колени и потянулся к столику за коробочкой с огнивом. Янтарно-рыжий ореол обрисовал его фигуру на фоне темной стены, когда позади него загорелся фитиль и по комнате начал разливаться свет.
Он снова плюхнулся на кровать у меня в ногах и с веселой усмешкой глядел на меня — я все еще тряслась на подушке от приступов неудержимого хохота. Джейми провел тыльной стороной ладони по лицу и принял притворно строгое выражение.
— Приготовься, женщина! Настал час, когда я должен утвердить над тобой свою власть мужа.
— Вот как?
—Да!
Он бросился на меня, ухватил за бедра и раздвинул их. Я пискнула и попыталась перевернуться на спину.
— Не надо, не делай так!
— Почему?
Он вытянулся во весь рост у меня между ногами и смотрел на меня искоса. Бедра мои держал крепко, чтобы я не могла их сдвинуть.
— Скажи мне, Саксоночка, почему ты этого не хочешь?
Он потерся щекой о внутреннюю сторону моего бедра; отросшая щетина уколола нежную кожу.
— Ну скажи честно: почему?
Он потерся другой щекой. Я дала ему пинок и попыталась извернуться, но без малейшей пользы для себя.
Я опустила лицо на подушку, прохладную по сравнению с моей горящей щекой.
— Ну хорошо, если ты хочешь знать, то… — забормотала я, — не думаю… нет, я просто боюсь, что… словом, запах… — Мой голос потонул в растерянном молчании.
Джейми зашевелился и приподнялся. Обнял меня за бедра снова прижался щекой и смеялся до слез.
— Господи Иисусе, Саксоночка, — выговорил он наконец, радостно фыркнув, — да знаешь ли ты, что надо делать первым долгом, когда знакомишься с новой лошадью?
— Нет, — ответила я, совершенно сбитая с толку. Он поднял руку, показав мягкий пучок светло-рыжих волос.
— Ты несколько раз проводишь своей подмышкой ей по носу, чтобы она узнала твой запах, привыкла к нему и не была беспокойной. То же самое сделаешь ты со мной, Саксоночка. Ты позволишь мне провести лицом у тебя между ног. И я после этого не буду норовистым.
— Норовистым!
Он опустил лицо и провел им осторожно назад и вперед, отфыркиваясь, как лошадь, которая к чему-то принюхивается. Я дергалась и колотила его по ребрам ногами — с тем же результатом, как если бы пинала кирпичную стену. Наконец он опустил мои бедра и поднял голову.
— Теперь, — сказал он тоном, не допускающим возражения, — лежи спокойно.
Распластанная, я чувствовала себя покоренной и беспомощной — словно бы распавшейся на отдельные элементы. Дыхание Джейми веяло на меня то теплом, то холодом.
Я воспринимала окружающее как цепочку маленьких отдельных явлений: шершавое прикосновение подушки, вышитой цветами, запах горелого масла от лампы, мешавшийся с запахом ростбифа и эля, слабо долетавшие веяния свежести от букета полевых цветов в стакане, прохладное прикосновение деревянной стены к подошве левой ноги, крепкие руки у меня на бедрах. Ощущения кружились и объединялись за моими опущенными веками в некое подобие сияющего солнца, которое то увеличивалось, то уменьшалось и в конце концов бесшумно взорвалось, оставив меня в теплой и пульсирующей тьме.
Смутно, словно издали, я услышала, как Джейми сел.
— Ну, так-то немного лучше, — произнес задыхающийся голос. — Стоит потратить силы, чтобы ты стала покорной, согласна?
Кровать скрипнула под тяжестью опустившегося на нее тела, и тот же голос, уже с более близкого расстояния — где-то у меня над ухом, — проговорил:
— Надеюсь, ты живей, чем кажется?
— Господи Иисусе, — только и сказала я. Над ухом раздался коротенький смешок.
— Саксоночка, я ведь говорил, что чувствую себя, как Бог, но никогда не утверждал, что стал им.
Позднее, когда солнечный свет сделал тусклым сияние лампы, я пробудилась от наплывающего сна, услыхав, как Джейми повторяет еще раз:
— Исчезнет оно когда-нибудь, Клэр? Желание исчезнет?
Моя голова снова упала ему на плечо.
— Я не знаю, Джейми. Правда не знаю.
Глава 18 НАБЕГ СРЕДИ СКАЛ
— Что же сказал капитан Рэндолл? — спросила я.
Я ехала между Дугалом и Джейми, и на узкой дороге едва хватало места для трех лошадей в ряд. Время от времени один или даже оба моих спутника были вынуждены приотстать или, наоборот, проехать вперед, чтобы не запутаться в густых зарослях, вплотную обступивших грязную тропу.
Дугал взглянул на меня, потом снова на дорогу, чтобы обвести коня вокруг большого камня. Злая улыбка медленно раздвинула его губы.
— Он не слишком обрадовался, — осторожно выразился Дугал. — Но я не уверен, могу ли повторить вам, что именно он при этом сказал. Полагаю, что все-таки есть границы вашей терпимости к сквернословию, мистрисс Фрэзер.
Я пренебрегла и насмешливым тоном, каким он произнес мое новое имя, так же, как и заключенным в этом выпадом, но Джейми, я это сразу заметила, заерзал в седле.
— Могу ли я быть уверена, что он не предпримет по этому поводу каких-либо чрезвычайных мер? — спросила я.
Вопреки уверениям Джейми я все же не могла отделаться от видения: красные драгуны выскакивают из кустов, устраивают кровопролитное сражение с шотландцами и увозят меня в логовище Рэндолла для допроса. При этом я с тяжестью на сердце думала, что представления Рэндолла о допросах имеют по меньшей мере своеобразный характер.
— Не думаю, что он на это решится, — небрежно заметил Дугал. — У него слишком много других забот, чтобы заниматься заблудившейся саксонкой, хотя бы и очень хорошенькой.
Он приподнял одну бровь и отвесил полупоклон в мою сторону, как бы извиняясь за свой комплимент.
— К тому же, думаю, у него хватит здравого смысла не раздражать Колама похищением его племянницы.
Племянница. У меня мурашки пробежали по спине, несмотря на теплую погоду. Племянница главы клана Макензи. Не говоря уже о военачальнике этого клана, который ехал беспечно рядом со мной. А по другой линии я была теперь связана с лордом Ловатом, главой клана Фрэзер, с аббатом, возглавлявшим могущественный монастырь во Франции, и бог знает со сколькими другими Фрэзерами. Нет, пожалуй, капитан Джонатан Рэндолл не сочтет стоящей затеей преследовать меня. В конце концов, в этом и заключался главный смысл всей этой комической истории.
Я бросила взгляд на Джейми, который сейчас ехал впереди. Спина у него была прямая, как ствол молодой ольхи, а волосы блестели на солнце, словно шлем из начищенного металла.
Дугал перехватил мой взгляд.
— Могло быть и хуже, не так ли? — сказал он, иронически приподняв бровь по своей привычке.
Спустя две ночи мы расположились лагерем на поросшей вереском площадке под защитой отполированных ледниками гранитных выступов. Перед этим мы ехали целый день и только один раз наспех перекусили прямо в седлах, так что все радовались перспективе горячего ужина. Раньше я несколько раз пробовала предложить свою помощь в приготовлении еды, но это предложение неизменно отклонялось в более или менее вежливой форме молчаливым клансменом, который выполнял обязанности повара.
Один из наших людей утром убил оленя, и порция свежего мяса, приготовленного с огурцами, репой и чем-то там еще, представлялась весьма соблазнительной трапезой. Сытые и довольные, мы все собрались вокруг огня, слушая рассказы и песни. У маленького Мурты, который так редко открывал рот, чтобы заговорить, оказался на удивление чистый и красивый тенор. Уговорить его спеть было нелегко, но игра стоила свеч.
Я устроилась поближе к Джейми, стараясь найти местечко поудобнее на твердом граните. Мы расположились на самом краю каменного уступа, где широкая плита красноватого гранита дала возможность устроить очаг, а торчащие в беспорядке на заднем плане скалистые выступы послужили укрытием для лошадей. Я спросила, не устроиться ли нам все же на ночь на мягкой весенней травке близлежащей пустоши, но Нед Гоуэн просветил меня, объяснив, что мы находимся теперь на южной границе владений Макензи, а стало быть, в непосредственной близости от земель Грантов и Чизхолмов.
— Разведчики Дугала сообщили, что в окрестностях никого не видно, — сказал он, взгромоздившись на большой валун, чтобы самолично посмотреть на запад, — но никогда не знаешь наверняка. Лучше обезопасить себя, чем потом жалеть.
Когда Мурта спел свое, Руперт принялся рассказывать. Ему не хватало красоты слов Гуиллина, однако запас историй у него был поистине неисчерпаем — о феях, призраках, таннасгах, то бишь злых духах, и прочих обитателях шотландских гор, в их числе и о водяных конях. Эти последние, как я поняла, обитали в воде повсеместно, особенно часто в потоках и на переправах через реки, но многие жили и в глубинах озер.
— Есть такое местечко на восточном конце озера Лох-Гарв, — говорил Руперт, обводя глазами собравшихся, чтобы убедиться, что все его слушают, — которое никогда не замерзает. Там всегда открытая вода, даже когда вся остальная часть озера покрыта крепким льдом. Это потому, что там находится дымовая труба водяного коня. Водяной конь из Лох-Гарва, как это делают и другие такие же кони, похитил молодую девушку, которая пришла на озеро по воду. Он утащил ее в глубину, чтобы взять себе в жены. Горе той девице или мужчине, кто увидит у воды на берегу красивого коня и захочет прокатиться на нем, потому как сесть-то на коня легко, а вот слезть с него невозможно. Конь вступает в воду, оборачивается рыбой и плывет в свой дом вместе с несчастным, который накрепко прилипает к его спине.