– Декокт мандрагоры? – тоном знатока поинтересовался Преподобный, и Конрад вновь застыл, на этот раз от неожиданности: считалось, что состав снадобий, используемых охотниками, не способен разгадать никто из смертных, не прошедших соответствующую подготовку. А Преподобный продолжал, как ни в чем не бывало:
– Сильное средство. А что теперь? Настойка корня календулы?
– Откуда ты?… – начал было Конрад и замолчал, не узнав свой голос, ставший вдруг неприятно скрипучим, словно по пути от голосовых связок к губам ему пришлось продираться сквозь неимоверно густые заросли терновника, усеянного крепкими шипами размером с ладонь. Однако Преподобный досказал за него.
– Откуда я знаю тайну ваших составов? Это просто, ведь я когда-то сам был охотником.
Конрад резко оглянулся, недоверчиво уставившись на своего собеседника.
– А разве можно покинуть орден?
– Как видишь, можно, – развел руками Преподобный. – В любом договоре всегда существует какое-нибудь упущение, лазейка, способная стать твоим пропуском на свободу. Я такую лазейку нашел.
– А я – нет, – угаснув, подытожил Конрад и, отвернувшись, вернулся к прерванному занятию.
Содержимое второго флакона оказалось маслянистой жидкостью коричневого цвета, от горечи которой сводило скулы и все лицо немело, словно становилось деревянным. Однако Конрад даже не поморщился, позволяя горечи проникать все глубже и глубже в его организм, за годы ученичества и практики успев привыкнуть к отвратительному вкусу охотничьих снадобий, призванных мобилизовать скрытые резервы его тела и высвободить их, когда придет время. Это было залогом выживания, а ради этого стоило потерпеть любой дискомфорт.
Третий флакон, четвертый… седьмой. После восьмого Конрад уже перестал замечать хоть какой-нибудь вкус, его дыхание и сердцебиение замедлились, а зрачки расширились, заполнив не только радужку, но и белок. Теперь он был способен различить даже иголку в стоге сена, расположенном в паре сотен шагов от него, и услышать скрежет коготков мыши, крадущейся по подвалу находящихся перед ним развалин.
Опорожнив последний флакон, Конрад поставил его рядом с остальными и медленно, будто нехотя, протянул руку к шкатулке. К этому времени стало почти совсем темно, однако сейчас отсутствие света не имело для Конрада никакого значения. Уверенно нажав на скрытые пружины, замыкавшие хитроумный замок, он с невольным трепетом поднял крышку и, помедлив краткое, едва уловимое мгновение, извлек из шкатулки ее содержимое. Последний ингредиент, завершающий трансформацию и делающий охотника почти неуязвимым, однако обладающий столь страшными и непредсказуемыми побочными эффектами, что его применение было разрешено Уставом ордена только в самых крайних случаях.
В таких, например, как этот.
Осторожно развернув зажатую в ладони тряпицу, Конрад, затаив дыхание, уставился на крошечный, с ноготь мизинца, кусочек серого вещества, скрывавшийся в ней. Элагабал, или Философский камень, которым грезили все без исключения алхимики от Лондона до самого Шираза, даже не представляя себе, чем он является на самом деле. Сглотнув, Конрад свернул тряпицу обратно и медленно, до крайности аккуратно, раздавил Элагабал между пальцами, превращая его в мелкий порошок.
– Ты уверен, что тебе это нужно? – тихо произнес Преподобный.
– Ты сам сказал, что меня ждет встреча не с обычной нечистью, а с чем-то несравненно большим, – также тихо ответил охотник. – Так что для победы мне потребуется все, что есть у меня в арсенале, включая и это.
Больше не отвлекаясь, он вновь развернул тряпицу и, поднеся ее к лицу на раскрытой ладони, коснулся лежащей в ее складках горсточки серого порошка кончиком языка. Несмотря на пытку снадобьями, Конрад все же сумел распознать вкус Элагабала, напоминавший смесь сажи с корицей. А потом ему стало не до вкуса этого самого дорогого, хотя и не самого изысканного кушанья на свете, ибо свет этот, и без того едва различимый, померк для него окончательно.
Пронзенный невероятной, немыслимой болью, охотник выгнулся дугой, едва не достав затылком собственных пят – и рухнул, сотрясаясь в диких неконтролируемых конвульсиях. Он чувствовал, как ломается, распадается на части все его тело, как рвутся и перемешиваются все его прежние связи и как само мясо отделяется от костей, уступая место чему-то новому, неведомому ему доселе. И это новое повергало его в такие пучины ужаса и страданий, что перед ними сам ад казался не более чем воскресным отдыхом на природе.
А уж что такое ад, Конрад знал не понаслышке.
А потом внезапно все закончилось, и Конрад затих, наслаждаясь нереальной легкостью и силой, окутавшими его теплым и нежным, как руки любимой, коконом, прочнее которого не существовало ничего на всей Земле.
– Ну, и как? Стоило оно того? – поинтересовался Преподобный, за все время трансформации не проронивший ни звука.
– О, да! – восторженно выдохнул Конрад, постепенно осваиваясь со своими новыми ощущениями и возможностями, сделавшими его, пусть и на время, равным самому Богу. И это не было самообманом. Он действительно был теперь почти всемогущим и мог, если бы захотел, взлететь подобно птице в недостижимую высь – или нырнуть на дно самой глубокой океанской впадины, смести с лица Земли горную цепь – или воздвигнуть башню, по сравнению с которой Вавилонская казалась бы жалким пигмеем. Вся грандиозная, пугающая своей бесконечностью вселенная распахнулась перед ним в этот момент во всю ее необъятную, неизмеримую, непознаваемую ширь, покорная и томная, как женщина, жаждущая любви. И он был сейчас единственным владыкой ее, затмив на этот миг сам Небесный Престол.
Громко расхохотавшись, Конрад сгруппировался – и одним прыжком встал на ноги, почувствовав, как под ним вздрогнула и тяжко закачалась земная твердь. Вдохнул полной грудью – и резко выдохнул, породив настоящий вихрь, с корнем вырвавший дуб, что вот уже двести лет непоколебимо стоял на поле в полумиле от дороги. Поднял каменный обломок – и раздавил его в пыль, без малейшего напряжения сжав удерживавшие его пальцы в кулак.
Глядя на все им содеянное, Конрад задумчиво вытер испачканную ладонь о штаны и неопределенно хмыкнул. Теперь он знал, что почувствовал Люцифер, когда ему приказали преклонить колени перед таким ничтожным созданием, как человек. Ибо теперь Конрад сам перестал быть человеком, став демоном.
"Idem per idem" – любил говаривать в таких случаях его наставник, професс четвертого обета отец-иезуит Доминик. "Подобное – подобным". И это была истинная правда, поскольку демона мог победить только другой демон, а нынешним противником Конрада и являлось одно из этих существ, порожденных Бездной для устрашения всего рода человеческого.
А конкретно, сам Князь Тьмы Вельзевул.
"Повелитель мух".
Конрад перевел взгляд на лежащие перед ним руины и недобро усмехнулся. Время Охоты пришло.
2.
– Тихо, Ромашка, не бойся. Хоть в это и трудно поверить, но все же это еще я, – тщательно контролируя свой новый голос, так и норовивший сорваться на львиный рык, сказал Конрад. Лошадь, кося на него бешеным взглядом, ему явно не верила, но и убегать не спешила, смущенная ласковым тоном, столь обычным для ее хозяина, каким она его знала прежде. Старательно улыбаясь и не забывая молоть всякую чушь, Конрад сделал еще один крохотный шаг вперед – и, внезапно рванувшись, крепко схватил кобылу за удила, в корне пресеча ее попытку встать на дыбы.
– Умница, девочка, – ободряюще похлопав Ромашку по шее, облегченно выдохнул охотник и двинулся вдоль ее тела к седлу. Ромашка не шелохнулась, то ли признав его, наконец, то ли смирившись со своей участью, какой бы она ни была. А Конрад, мгновенно выбросив эту проблему из головы, уже отстегивал подпругу, освобождая прикрепленный под седлом длинный и узкий сверток из грубой дерюги. Достав его, охотник закрепил подпругу обратно и принялся нетерпеливо развертывать этот сверток, словно то был долгожданный подарок на Рождество.
– Хороший меч, – оценил результат его стараний Преподобный.
– Лучший в своем роде, – с нескрываемой гордостью, причем вполне заслуженной, поправил его Конрад, любуясь прямым, полированным до зеркального блеска клинком, на котором ближе к эфесу был выгравирован всем известный девиз иезуитов.
Ad maiorem Dei gloriam.
К вящей славе Господней.
А чуть дальше и шрифтом помельче значилось: In hoc signo vincea – сим победишь.
– Постараюсь, – чуть слышно произнес в ответ на сей призыв Конрад. И украдкой вздохнул, сам не до конца веря в это.
– Теперь ты готов, – с какой-то непонятной обреченностью в голосе сказал Преподобный, констатируя очевидный факт. Конрад, не оборачиваясь, кивнул.
– И не передумаешь?
– Рубикон перейден, и мосты сожжены, – с горькой усмешкой продекламировал охотник. – Так что теперь отступать мне просто некуда… да и незачем.
– И не передумаешь?
– Рубикон перейден, и мосты сожжены, – с горькой усмешкой продекламировал охотник. – Так что теперь отступать мне просто некуда… да и незачем.
– Что ж… – вздохнул Преподобный, смиряясь с неизбежным. – Удачи тебе.
– Удача здесь не при чем, – покачал головой Конрад. – Хотя и она лишней не будет. Ну, не поминай лихом, если что.
– Не буду, – пообещал ему Преподобный. Конрад наконец-то оглянулся, удостоив своего незваного спутника долгим взглядом, в котором смешивались нескрываемый интерес – и искренняя благодарность за участие.
– А знаешь, я в тебе все-таки ошибался. И я рад признаться в этом, поскольку нечасто встретишь человека, способного стать хорошим другом.
– Ты меня просто еще не знаешь, – чуть смущенно хмыкнул Преподобный.
– Надеюсь, у меня еще будет время исправить это, – открыто улыбнулся ему Конрад, забыв, что оскал демона мало подходит для выражения дружбы.
– Сомневаюсь, – пожал плечами Преподобный, и его глаза внезапно вспыхнули яростным желтым огнем, а сутана на спине распалась, высвободив пару огромных кожистых, как у летучей мыши, крыльев.
– Вельзевул?! – не веря своим глазам, выдохнул Конрад, невольно попятившись. Тот, кого он совсем недавно называл – в шутку – Преподобным, вернул ему его улыбку, больше похожую на хищный оскал волка, и с достоинством произнес:
– Баал-Зебуб, если позволишь. В конце концов, надо знать истинное имя того, с кем ты собираешься сражаться. Хотя, видит Небо, я пытался избежать этого. Контракт же был практически у меня в руках, когда появился ты и все испортил. А ведь я почти уже убедил лорда-мэра в том, что здесь легко можно обойтись без охотников.
– О, да! – саркастически фыркнул Конрад, успевший за это время прийти в себя. – В магистрате ты действительно был чертовски убедителен, даже меня тебе почти удалось склонить на свою сторону.
– Жаль, что не до конца, – совершенно искренне вздохнул Баал-Зебуб. – Тогда бы нам не пришлось меряться сейчас силами, пытаясь отправить друг друга в Преисподнюю.
– Я тебе не друг, – сказал, словно выплюнул, Конрад и, воздев перед собой свой меч рукояткой вверх, раскатисто произнес: – Te, Deum, laudamus…
– Распятие? – удивленно и одновременно насмешливо хмыкнул демон. – Ты что, всерьез полагал сразить меня этой дешевкой?
– Нет, – обрывая чтение молитвы, честно признался Конрад. – Однако попробовать все же стоило.
Баал-Зебуб снял с пояса свои четки и, подняв их повыше, показал свисающий с них крест.
– Распятие, что бы там про него не говорили, только символ веры, но не сама вера. И, как символ, оно лишено какой бы то ни было силы, а соответственно, и власти надо мной, оставаясь всего лишь кусочком обработанного дерева, металла или, – он демонстративно подбросил в руке свои янтарные четки, – камня. Кому, как не охотнику, знать это?
– А я и знаю, – пожал плечами Конрад, ничуть не смутившись. – Мне было просто интересно, знаешь ли это ты?
Ответить на этот вопрос, граничащий с оскорблением, Баал-Зебуб не успел: не дожидаясь слов демона, Конрад устремился в атаку, обрушив на врага град сокрушительных ударов, каждый из которых, достигни он цели, стал бы для демона последним.
Однако Баал-Зебуб не был захвачен врасплох. Мгновенно закрывшись одним из крыльев, оказавшихся на поверку крепче стали, демон крутанулся всем корпусом, уходя с линии этой атаки, и тут же атаковал сам. Забыв о нападении, Конрад был вынужден уйти в глухую защиту, едва успевая отражать стремительные выпады своего противника, бывшего, казалось, везде – и нигде. Неуловимый и смертоносно быстрый, он возникал в самых неожиданных местах, и только подхлестнутая снадобьями и Элагабалом реакция спасала еще охотника от мгновенной гибели. А учитывая крепость и величину когтей Баал-Зебуба, высекавших из меча Конрада яркие искры при каждом их столкновении, гибель эта была бы совсем не безболезненной.
– Зря ты это затеял, – не прекращая наносить удары и ни на йоту не замедлившись, произнес Баал-Зебуб. – Разве твой професс не учил тебя выбирать врагов твоей весовой категории?
– А кто сказал, что я слабее тебя? – стараясь не сбить дыхание, спросил Конрад.
– Наш бой, – умудрился пожать плечами демон, не прерывая атаки. – Если бы это было не так, то я бы уже давно провалился в Тартар.
– Я… просто… разогреваюсь! – с расстановкой сказал Конрад и, внезапно и совершенно неестественно извернувшись, сумел-таки достать своего врага. Баал-Зебуб зашипел и отпрянул, недоверчиво глядя на рассеченную у него на груди сутану, начавшую быстро пропитываться чем-то ядовито-зеленым, слабо светившимся в окутывавшем их сумраке, словно гнилая деревяшка.
Не давая ему времени опомниться, Конрад рванулся вперед и с силой вжал острие своего меча в ямку между его ключиц, едва не пронзив ему горло насквозь. Только после этого охотник позволил себе немного расслабиться и полюбоваться на дело рук своих.
– Кровь демона? – склонив голову на бок, заинтересованно изрек он. – Мне рассказывали об этом, но, честно говоря, воочию я ее вижу впервые.
– У тебя сейчас точно такая же, сынок, – огрызнулся Баал-Зебуб, застывший как соляной столб и даже не пытавшийся унять кровотечение, становившееся все обильнее.
– Возможно, – равнодушно пожал плечами охотник. – Вот только вскрывать себе вены, чтобы убедиться в этом, мне что-то не хочется. К тому же, как только закончится действие Элагабала, я вновь стану человеком, и моя кровь вновь станет такой же, как прежде – красной.
– А вот на это я бы на твоем месте не рассчитывал, – криво усмехнулся Баал-Зебуб.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился Конрад.
– Ты, правда, не знаешь? – с сочувствием, выглядевшим странным для того, чья жизнь висела в буквальном смысле на волоске, посмотрел на него демон. И тут же ответил сам себе, осторожно, чтобы не порезаться, покачав головой: – Впрочем, чему я удивляюсь. Ведь в этом мире меняется все, кроме человеческой подлости и глупости.
– О чем ты говоришь? – настойчивее повторил Конрад.
– Разве тебя никогда это не удивляло? – вопросом на вопрос ответил Баал-Зебуб. – Тысячу лет с так называемой нечистью боролась Святая Инквизиция. Потом, когда она исчерпала все свои возможности, полностью дискредитировав себя пытками и массовыми аутодафе, знамя этой борьбы перенял орден иезуитов, наводнивший всю Европу своими коадъюторами – охотниками. А нечисти, несмотря на столь тотальное ее преследование и уничтожение, меньше почему-то не стало. Тебя действительно это никогда не удивляло? А, охотник?
– Пытаешься заговорить мне зубы? – не слишком уверенно усмехнулся Конрад. Баал-Зебуб отрицательно взмахнул рукой, тут же побледнев от боли, рожденной этим неосторожным движением, и прикусив клыком нижнюю губу.
– Я просто пытаюсь восполнить пробелы в твоем образовании и открыть тебе глаза на истинное положение дел.
– И в чем же оно состоит, по-твоему?
– Idem per idem, – отозвался Баал-Зебуб, заставив Конрада вздрогнуть от неожиданности. Заметив его реакцию, демон с некоторым усилием улыбнулся. – Знакомый принцип, не так ли? Наверняка твой професс не раз повторял его, натаскивая тебя в твоем ремесле. Когда-то, чуть более ста лет назад, я сам проповедовал его со всем пылом и горячностью, на которые способна только молодость, пока судьба не столкнула меня – такого пылкого и такого горячего охотника… вроде тебя – лицом к лицу с тем, кого европейцы привыкли называть Вельзевулом. И пока я сам не занял его место.
– Но… как?! – только и сумел вымолвить потрясенный Конрад.
– Я убил его, – просто, как о чем-то само собой разумевшемся, сказал Баал-Зебуб. – Ведь это была моя работа, и я прекрасно выполнил ее. Однако в результате я стал Вельзевулом – демоном, чью кровь мне довелось увидеть.
– Я… не… верю, – выдохнул побледневший, как полотно, охотник.
– Я тоже не сразу поверил в это, – кивнул Баал-Зебуб. – Я даже отправился к своему профессу в надежде, что он сумеет снять с меня это проклятье.
– И что? – затаив дыхание, спросил Конрад.
– И ничего, – развел руками Баал-Зебуб. – Он ничуть не удивился, увидев меня в моем новом обличье, и даже предложил мне чаю, словно мы остались учеником и учителем. Тогда-то, за чаем, он и покаялся в том, что "забыл" предупредить меня об этом аспекте применения Элагабала.
– Каком аспекте?
– Равновесие. Философский камень всегда и во всем сохраняет равновесие, не давая силам Тьмы и силам Света превозмочь друг друга в их извечной борьбе и уничтожить тем самым весь этот мир. В этом и состоит главная задача Элагабала – и главная его тайна, которую орден иезуитов хранит пуще зеницы ока.
– Не вижу в ней ничего особенного, – пренебрежительно фыркнул Конрад.
– Неужели? – испытующе посмотрел на него Баал-Зебуб. – А ты принял бы Элагабал, зная заранее, чем это для тебя обернется? Ты согласился бы поменяться со мной местами и стать из охотника жертвой, из преследователя – преследуемой добычей?