— Что это там у вас? — поинтересовался Чжан, не отводя взгляда от Коти.
— Кот, — с простодушной улыбкой ответил Чижиков. — Мой любимый домашний кот. Ах да! — спохватился он, видя недоумение на лице набольшего пограничника. — Вот его документы, лейтенант Чжан! — Котя протянул Шпунтиковы бумаги. — хотите взглянуть?
Чижиков с готовностью поставил клетку на стол. Шпунтик лежал в клетке в позе сфинкса и спокойно, величаво смотрел на Чжана. Когда пограничник нагнулся, чтобы рассмотреть животное поближе, кот даже не шевельнулся. Смотри, жалкий человечишко, пялься.
— Гм. Действительно кот, — кашлянул Чжан, скрывая интерес. Видно было, что, если бы не чрезвычайные обстоятельства, он с радостью уделил бы коту гораздо больше времени, например погладил или еще как-нибудь поумилялся. Сумкин рассказывал, что китайцы относятся к домашним животным крайне потребительски, то есть любят с утра и до вечера, пока залюбленное до изнеможения животное не улучит момент спастись бегством в недоступный для почитателей уголок.
— Возможно, дело в коте? — предположил Чижиков, возвращая беседу в прежнее русло и ни на секунду не расслабляясь. То, что клетка теперь стояла на столе, давало Шпунтику явное преимущество для броска, стоило только открыть дверцу, а уж в том, что Шпунтик если не бросится и вцепится, то по крайней мере эффектно из клетки выскочит и отвлечет на себя внимание пограничников, Котя ни на секунду не сомневался. он слишком хорошо знал своего домашнего питомца. — Меня заверили, что всех этих документов для кота достаточно. Там и паспорт, и свидетельство о прививках…
— Все документы в порядке, — просмотрев бумаги, ответил Чжан. — Следует заплатить пошлину, и ваш кот может беспрепятственно въехать на территорию Китайской Народной Республики. Но мы здесь не из-за вашего кота. Мы здесь из-за вас.
— В каком смысле? — снова сделал круглые глаза Котя.
— Господин Чичжикоф, вы говорите, что первый раз посещаете КНР в этом году, — начал Чжан, сверля Котю взглядом.
— Точно так, — кивнул тот. Видимо, суровый взор начальника должен был нагнать на Чижикова страха или во всяком случае сделать более сговорчивым, но Котя больше не велся на такие простые фокусы.
— Если вы были до того в Китае всего один раз и провели здесь лишь семь дней, то скажите, господин Чичжикоф, где же вы так превосходно научились говорить по-китайски? — спросил вдруг Чжан. — Ведь вы не китаец.
— Нет, я очень даже русский.
— Тогда я не понимаю. если вы русский, то в вашей речи должен присутствовать хотя бы минимальный акцент. А вы говорите так чисто, словно диктор на телевидении. лучше, чем Да-шань[5]. Как подобное возможно?
— Ах это!.. — Котя, который представления не имел, кто такой Да-шань, со смехом махнул рукой. — Подобное со мной уже не в первый раз, лейтенант Чжан. Все удивляются. Дело в том, что у меня с детства феноменальная способность к языкам, — убедительно соврал Котя и продолжил врать дальше: — Я выучиваю любой иностранный язык за пару месяцев, а то и быстрее. Это природный дар. Кроме того, бабушка моя — китаянка, она с детства говорила со мной дома по-китайски, и это был второй язык, который я выучил. Правда, я совсем не умею читать иероглифы… — Тут Чижиков вполне, как ему казалось, убедительно изобразил смущение и для верности оглянулся на стоявших в двери пограничников: оба внимательнейшим образом прислушивались к беседе и совершенно расслабились. — Но я надеюсь за время пребывания в вашей прекрасной стране исправить этот вопиющий недостаток.
— Бабушка ваша, должно быть, из старых эмигрантов? — уточнил заинтересовавшийся Чжан.
— Да, — опять смущенно улыбнулся Чижиков, — она вышла замуж в России и остаток жизни провела в нашей стране. Сколько я ее помню, бабушка с большой любовью вспоминала Китай, мечтала вернуться на родину, но случай так и не представился… Тут, внутренне сгорая от стыда и кляня себя последними словами, Чижиков театрально замолчал, словно бы пытаясь справиться с охватившими его чувствами. Бабушки своей он почти не помнил — она умерла, когда Котя был совсем маленьким, но китаянкой она точно не была, и потому Котя пребывал в смятении от неловкой лжи. однако Чжан и его подчиненные о невысказанных терзаниях задержанного иностранца ничего не подозревали. его россказни, похоже, пробудили в их простых китайских сердцах неподдельное сострадание: Чжан мотнул головой, а один из пограничников поставил перед Котей бутылочку воды и пластиковый стакан.
— Спасибо, — поблагодарил Котя, вдвойне переживая, что ему, если что, придется бить этих отзывчивых людей по лицу и по иным прочим местам. — лейтенант Чжан, если мы все выяснили, то позвольте мне тогда…
— Господин Чичжикоф, — перебил его Чжан. Теперь взгляд его не был столь суровым и непреклонным. — остается лишь одна проблема, которую мы надеемся разрешить с вашей помощью.
— Да, конечно. Я готов. — Котя как бы невзначай положил руку на клетку со Шпунтиком. С таким расчетом, чтобы одним движением открыть дверцу, освободить кота, а там… — Спрашивайте, лейтенант Чжан. Все зависело от того, о чем будут спрашивать. Наступал момент истины.
— Вы утверждаете, что первый раз въезжаете в нашу страну в этом году, — со странной для Коти настойчивостью повторил лейтенант. — Господин Чичжикоф, вы абсолютно в этом уверены? Подумайте. Возможно, случилось нечто такое, что вынудило вас говорить неправду, но уверяю вас: власти КНР позаботятся о том, чтобы третьи лица или даже организации, которые вынудили вас пойти на подлог, понесли заслуженное наказание. Важно, чтобы вы поняли, что находитесь под защитой правительства КНР и можете не бояться никаких злоумышленников.
— О чем вы говорите, лейтенант Чжан? — Чижиков ожидал, что Чжан будет ему туманно намекать на необходимость сдать Дракона или даже не намекать, а прямо потребует отдать предмет, но к тому, о чем лейтенант повел речь, Котя был совершенно не готов: какой подлог? он так и спросил, и на сей раз удивление его не было деланым: — Какой подлог? лейтенант Чжан сокрушенно покачал головой.
— Эх, господин Чичжикоф, господин Чичжикоф…
— Но я действительно не понимаю…
— Предположим, — кивнул Чжан. — В таком случае я прошу вас, господин Чичжикоф, объяснить мне это…
С этими словами он развернул ноутбук экраном к Коте.
Чижиков вгляделся. Во весь экран раскинулось изображение разворота российского паспорта — той страницы, где фотография и имя владельца, а также соседней. С фотографии смотрел Котя Чижиков — один в один, хотя снимок был другой, как если бы Котя пошел фотографироваться не вчера, а, к примеру, сегодня. Но эту мельчайшую разницу заметить было трудно, а еще труднее было объяснить. К тому же имя и фамилия владельца совпадали точь-в-точь.
— Похоже, это мой паспорт, — помедлив, сказал Чижиков. — хотя мой паспорт у вас в руках, лейтенант Чжан!
— Вы уверены, господин Чичжикоф, что в компьютере тоже ваш паспорт? — На мгновение Чжан забыл контролировать лицо, и Котя успел заметить явно проступившее выражение сомнения и даже недоумения. — Вы точно уверены?
— Ну как же… — Чижиков окончательно перестал понимать, что происходит. — Фотография моя, имя и фамилия тоже…
— В этом и состоит проблема, господин Чичжикоф, — слегка наклонил голову Чжан. — Потому что тот паспорт, который вы видите на экране, почти идентичен этому, — лейтенант взял со стола и показал Коте его действующий паспорт. — С той разницей, что серии и номера у этих двух документов разные. И еще: некто господин Чичжикоф законно въехал в КНР неделю назад.
* * *— …Слушай, старик, пока суть да дело, дай-ка мне первый свиток «Илиады» полистать, — попросил Сумкин, хищно орудуя во рту зубочисткой. Это было за пару часов до пересечения границы, еще в самолете. Только что забрали грязную посуду, и у великого китаеведа, вкусившего курицы с макаронами, на сытый желудок прорезался исследовательский зуд. — До посадки еще час с лишним, надо же себя чем-то занять. Котя посмотрел на него с сомнением: время ли?
— Ну а что? — правильно истолковал его взгляд Сумкин. — Того парня, который, по твоим словам, опасен, ты не даешь мне с самолета ссадить. Так я хоть «Илиаду» почитаю. Знаешь, старик, как говорил мой университетский преподаватель, кстати, китаец: пятнадцать минут — тоже время. И вообще, я считаю, что нельзя рисковать этим раритетом феерической важности, сосредоточивая его полностью в твоих неопытных руках неофита.
— То есть? — улыбнулся Чижиков. — Что не так с моими неопытными руками? Недостаточно цепкие?
— Да то, что история человечества недвусмысленно учит нас не складывать все яйца в одну корзинку, старик! — разгорячился Федор. — Ты вообще понимаешь своим замшелым от бездействия мозгом, обладателями чего мы стали? Нет? Так я тебе кратко и доходчиво разъясню: мы стали обладателями вещи, которой в живой природе в принципе быть не может. Исходя из всего того, что мы знаем о взаимодействии Китая с другими древними цивилизациями, старик, никакой «Илиады» у Цинь Ши-хуана быть не могло — такую простую мысль ты можешь усвоить? И ладно бы просто «Илиада», так на ж тебе — в переводе на древнекитайский! Задумайся, старик: в пе-ре-во-де! Записанная к тому же головастиковым письмом! если в двух словах, то это — переворот в китаистике, который тянет как минимум на Нобелевскую премию!
— А Нобелевская премия — это сколько? В смысле денег? — спросил Чижиков, думая о том, как в Пекине отделаться от Борна, который наверняка станет за ним следить.
— Фу, какой ты меркантильный! — возмутился Сумкин. — Не все в этом мире измеряется деньгами, старик. есть еще всякие вечные ценности и чистое знание. Тяга к открытиям, понимаешь? Наука. хотя… ты прав, премия нам не помешает, — и взор его сделался мечтательным.
— Нам? — саркастически поинтересовался Котя.
— А что? — живо повернулся к нему Сумкин. — Я признаю, что ты тоже много сделал для того, чтобы это величайшее в истории открытие состоялось, а поэтому радостно возьму тебя в долю и даже согласен разделить с тобой славу. Только надо будет подумать над легендой прикрытия. Ну, типа, где мы взяли эту рукопись и все такое.
— Не знаю, как ты, а лично я стащил книгу из сокровищницы Цинь Ши-хуана.
— Вот видишь! — назидательно воздел палец Сумкин. — А теперь представь, старик, как отреагирует общественность на такое смелое заявление? Думаю, для начала общественность вызовет специализированный транспорт для отправки тебя в дурку на предмет галоперидолом подколоть, чтобы Цинь Ши-хуан наяву не являлся. В дурке ты встретишь множество интересных и уникальных людей: Наполеонов, вице-королей Индии, Владимиров Ильичей лениных, а также представителей внеземных цивилизаций. В дурке тебе будут ставить очистительные ромашковые клизмы и завертывать на ночь в мокрую холодную простыню…
— Похоже, ты знаешь обо всем этом не понаслышке, — не удержавшись, съязвил Котя.
— Ладно, ладно, — улыбнулся в ответ Сумкин. — Премию потом поделим. Сейчас важно начать изучение добытого нами манускрипта. И не складывать яйца в одну корзину, как я только что тебе доходчиво объяснил. А вдруг ты сумку потеряешь или у тебя ее кто-нибудь сопрет? Поэтому предлагаю передать первый свиток «Илиады» на хранение и для изучения мне, и прямо сейчас. Ты ведь все равно ни черта в нем не поймешь, старик, — просительно заглянул в глаза Коте Сумкин. И вдруг, скривившись, ухватился за щеку. — Уй…
— Что, снова зуб?
— Он… проклятый… — Сумкина аж перекосило, на глаза навернулись слезы. — ой, гад…
— Слушай, ну, может, обезболивающую таблетку попросим какую у стюардессы? — предложил Котя сочувственно. он терпеть не ног зубной боли, а стоматологов и весь процесс, связанный с лечением зубов, не любил того пуще. Но все же предложил: — А в Пекине пойдем к доктору.
— Не, старик… — Сумкин на время замер, прислушиваясь к ощущениям, потом облегченно вздохнул. — отпустило, кажется. Гадость какая!.. Никаких докторов, слышишь? Во-первых, это дорого, а во-вторых, я уже почти привык. он же не все время болит, зараза, он вдруг как вступит на полминуты, как советское радио, а потом опять целый день порядок. Дома с зубом разбираться буду, — решительно заключил великий китаевед. — Сейчас есть дела поважнее. Так что, даешь «Илиаду»? — ладно, — великодушно согласился Котя. Резон в словах друга определенно был, как в части изучения, так и в части сохранности книги. Действительно, мало ли что может случиться.
Чижиков вытащил из сумки свитки, и Федор, бегло осмотрев их, выбрал первый. — Ну все, старик, я пойду к себе, погружусь с головой в первичное исследование. — С этими словами Сумкин поднялся, бережно прижимая свиток к груди, и пересел вперед, на свое место.
Котя лишь улыбнулся.
Нобелевская премия.
Надо же.
* * *Шпунтик привыкал к новым ощущениям.
Исходившее от спрятанной в лотке клетки круглой штуковины тепло полностью умиротворило кота. Исчезло напрочь безумное желание любым способом вырваться из узилища, пропала злость на хозяина-предателя. Шпунтику стало хорошо и уютно. он купался в незримых волнах, пронизывающих его, он был спокоен, невозмутим и громко мурлыкал от удовольствия, не замечая того. Сейчас кота можно было выдрать из клетки разве что силой, и то, едва оказавшись на свободе, Шпунтик немедленно бы ринулся обратно, так необыкновенно хорошо было коту.
Лежа в позе сфинкса, Шпунтик глядел полузакрытыми глазами на отделявшую его от салона занавеску, но занавески не видел. Тело налилось мощной энергией, казалось — вот только прыгни Шпунтик, и прыжок тот будет вечным — через необозримое пространство, и ничто не сможет помешать коту или остановить его.
И потому, когда раздражавший раньше кота гул перешел в рев, когда самолет содрогнулся, встретив колесами землю, и покатился по взлетной полосе, кот не шевельнул и лапой. И даже когда хозяин наконец явил ему свой дивный лик, когда отодвинул занавеску и принял клетку со Шпунтиком на руки, сообщив ему: «Ну вот и прилетели, ну вот и все кончилось, мой хвостатый друг, а ты боялся», — кот продолжал лежать спокойно, будто решил остаться в переноске навсегда.
Весь мир пал к лапам Шпунтика. Что ему клетка?..
Эпизод 5 И тут кот прыгнул
Китайская Народная Республика, Пекин
Май 2009 года
— …Слышь, Котя, я все же так и не понял, что случилось, — прогудел Дюша Громов и единым глотком выхлебал треть литровой кружки пива. — Что там, в аэропорту, произошло.
— Кабы я сам понял, Дюша… — пожал плечами Чижиков, закуривая. — Я же говорил тебе: вокруг меня в последнее время происходит много всяких диковин.
Они сидели за столиком под легким тентом. Справа чуть слышно плескалась черная в сумерках вода, а слева из открытых окон бара неслась музыка: китайская девица в странном платье самозабвенно тянула хит Селин Дион под аккомпанемент двух гитар и ударной установки. Певица привнесла в известную песню китайскую специфику — ускорила темп, в результате чего получилась вполне даже танцевальная мелодия, и несколько человек в баре усиленно под нее отплясывали. На вкус Чижикова, не помешал бы еще и баян, который придал бы хиту еще больше свежести, новизны и остроты, но баяна не было. А жаль.
Странно начавшийся день был наполнен суетой: после того как Котю проводили к надлежащей стойке и виза наконец была оформлена, встречавший друга Дюша усадил Чижикова в такси, и они промчались по скоростной платной автостраде до кольцевой дороги. Затем некоторое время ехали по ней — и Котя с интересом разглядывал открывающиеся справа и слева виды Пекина, а Дюша без устали пояснял, где именно они сейчас едут. Из окна такси Пекин показался Чижикову одним громадным гостинично-офисным небоскребом. Дороги, правда, оказались чертовски хорошими — по прежнему, краткому и поверхностному, визиту в Поднебесную Котя таких подробностей не помнил. «Ну! — прогудел Громов. — Так тут уже шестое кольцо построили!»
Потом свернули с кольцевой, постояли в паре пробок, попетляли и остановились на улице с множеством вывесок и магазинов. «Вот, — сказал Дюша, расплатившись с водителем и подхватывая чемодан Чижикова. — Знакомься. Героическая улица Маляньдао. Местный эпицентр торговли чаем. Тут я, кстати, и живу», — кивнул Громов на один из высотных домов неподалеку.
Лифт вознес их на девятый этаж, и взору Чижикова открылась светлая и вместительная квартира с большой, как ее назвал Дюша, гостиной и двумя спальнями, а также с двумя балконами. То, что Громов живет тут один, чувствовалось во всем: в углу гостиной, неподалеку от выхода на балкон, прямо на полу громоздилась гора разнообразного барахла — сумки, коробки, свертки, пара игрушечных вертолетов; отдельно стояли великанские кроссовки — несколько пар. На низком длинном столике у громадного плоского телевизора столпились в беспорядке разнообразные бутылки — в основном виски, частью початое, — а также мытые и немытые стаканы; отдельным рядком выстроились мелкие зеленые бутылочки с пекинской народной. Картину всеобщего бардака довершала пластмассовая миска с крекерами.
С огромного холодильника, в который, наверное, Котя мог бы войти не нагибаясь, свисало махровое полотенце легкомысленной расцветки… Чижиков с кошачьей переноской в руках с любопытством обошел всю квартиру, а потом водрузил переноску на стол и, спросив у Громова разрешения («Да конечно, какие вопросы! Ты же знаешь, я люблю этого кота как родного!»), открыл дверцу. Шпунтик, однако, выходить не спешил, и это стало для Чижикова еще одним сюрпризом. Кот безмятежно возлежал в клетке, невозмутимо наблюдая окружающее через щелки прикрытых глаз, и… равномерно мурлыкал. И это Шпунтик, которого правдами и неправдами приходилось уговаривать войти в переноску, соблазняя посулами грядущей изобильной еды и прочих изысканных удовольствий?!
«Что это с ним? — спросил Дюша. — Я знаю, кот у тебя немного псих, но, по-моему, добровольно сидеть в клетке — это даже для психа слишком, не так ли, брат?» Котя только руками развел: Шпунтик вел себя ненормально. «Эй! — позвал Чижиков кота и для убедительности несильно ткнул его пальцем в лоб. — Братан, выходи, мы на тебя смотреть пришли!»