Матери он не мог в том признаться, но Линкольн чувствовал, что это очень нехорошо – все равно что подслушивать чужие разговоры. Вот если бы он был из тех, кто без этого жить не может… Его подруга Сэм – теперь уже бывшая – всегда лазила в чужие аптечки. «Робитуссин – это от кашля, – докладывала она, когда они ехали обратно домой, – лейкопластыри, но не фирменные. И что-то вроде давилки для чеснока».
Линкольн не то что лазить в чужие аптечки – даже заходить в чужие ванные комнаты терпеть не мог.
Предполагалось, что, выследив злостного нарушителя правил «Курьера», он должен будет выполнить сложную процедуру. На самом деле все сводилось к письменному предупреждению: это была главная карательная мера.
Первый же опыт возымел нужное действие, и у Линкольна стало заметно меньше дела. WebFence старательно метила флажками по несколько десятков писем в день, но по большей части тревога оказывалась ложной. Грег не особо напрягался.
– Не переживай ты, – сказал он Линкольну в день, когда бдительный WebFence не засек ни одного нарушителя. – Никто тебя не уволит. Наверху нравится то, что ты делаешь.
– Да ничего я не делаю, – возразил Линкольн.
– Как не делаешь? Ты читаешь их почту. Они тебя боятся.
– Кто боится? Какие «они»?
– Да все. Не доходит, что ли? Везде только о тебе и разговор.
– Это не меня боятся. Это боятся, как бы не попасть.
– Но ведь ты же их ловишь. Знают, что ты каждую ночь открываешь папку «Отправленные», вот и соблюдают правила.
– Да не открываю я папок.
– Но ведь можешь, – парировал Грег.
– Я?
Грег вернулся к своему занятию – что-то вроде вскрытия ноутбука.
– Линкольн, я тебе сказал: все равно кому-то нужно здесь сидеть ночью. Кто-то должен поднимать трубку и говорить: «Компьютерная помощь». Я знаю, что ты просто так сидишь. Знаю, работой ты не завален. Меня это не колышет. Решай кроссворды. Учи иностранный язык. У нас тут девушка одна вообще крючком вязала.
Линкольн не умел вязать крючком.
И вот он читал газету. Приносил с собой комиксы, журналы, книжки в бумажной обложке. Звонил сестре, когда было не очень поздно или когда было совсем уж одиноко.
А чаще всего зависал в Сети.
Глава 5
От: Дженнифер Скрибнер-Снайдер
Кому: Бет Фремонт
Дата: Среда, 25.08.1999, 10:33
Тема: Всего лишь тест. На всякий пожарный случай
Дела. Возвращайся к своему программированию.
‹‹Бет – Дженнифер›› Какие дела?
‹‹Дженнифер – Бет›› Сама знаешь… Дела, когда ты не беременна.
‹‹Бет – Дженнифер›› Дела? Месячные, что ли? Это которые пять-семь дней? Правильно?
Почему ты так пишешь, как будто прокладки рекламируешь?
‹‹Дженнифер – Бет›› Стараюсь быть осторожнее. Не хочу видеть эти красные флажки и сводить с ума дежурный компьютер компании только потому, что написала об этом.
‹‹Бет – Дженнифер›› Представить себе не могу, что красным флажком можно пометить менструацию.
‹‹Дженнифер – Бет›› Так она тебя не волнует?
‹‹Бет – Дженнифер›› Твоя менструация?
‹‹Дженнифер – Бет›› Да нет! Записка, которую нам разослали. Нас же предупредили не писать личных писем. Уволят, если будем пользоваться компьютером не по назначению.
‹‹Бет – Дженнифер›› Волнует ли меня, что какие-то там плохие ребята из «Трона» читают нашу почту? Нет, мне наплевать. Такие, как мы, безопасность не интересуют. Они всяких извращенцев ловят. Ну, там кто порнуху смотрит онлайн, в «двадцать одно» режется, шпионит в компаниях.
‹‹Дженнифер – Бет›› Это все, наверное, помечается красными флажками. Извращенцы, порнуха, шпион. Могу поспорить, красный флажок тоже отметят красным флажком.
‹‹Бет – Дженнифер›› Мне все равно, читают наши письма или нет. Да заводись ты, «Трон»! Наверняка ведь заводишься. Попробуй лиши меня свободы слова! Я ведь журналист. Борец за свободное слово. Я служу в армии Первой поправки. Я работаю здесь не потому, что мне мало платят, а медицинская страховка мизерная. Я работаю за дело правды, за солнечный свет, за кастинг при открытых дверях!
‹‹Дженнифер – Бет›› Борец за свободное слово… Ясно. И за что же ты борешься? За право дать фильму «Билли Мэдисон» пять звезд?
‹‹Бет – Дженнифер›› Да ладно тебе… Я не всегда была бешеным фанатом кино. Помнишь, как я два года рассказывала о съемках в Северном Хавербруке? Два года в окопах. Я весь этот пригород чернилами залила. Чуть Боба Вудворда за задницу не схватила.
И вообще, я бы «Билли Мэдисону» и шесть звезд дала. Ты знаешь мои чувства к Адаму Сэндлеру. Я дала бы бонусные звезды за песни «Styx» и две звезды, если это «Renegade».
‹‹Дженнифер – Бет›› Хорошо, сдаюсь. Чертова политика безопасности! Вчера вечером у меня начались месячные.
‹‹Бет – Дженнифер›› Громче, громче! Поздравляю!
‹‹Дженнифер – Бет›› Да, и вот…
‹‹Бет – Дженнифер›› Что – вот?
‹‹Дженнифер – Бет›› Когда все началось, мне не стало легче, как обычно, и не захотелось «Зимы».
В смысле, мне стало легче. Я только что пила «Зиму» и, кажется, за последние полгода не брала в рот ничего с фолиевой кислотой. Я, может, даже ела то, что вымывает фолиевую кислоту из организма, так что мне и правда стало легче, но я не сошла с ума от радости.
Я спустилась вниз и сказала Митчу. Он корпел над диаграммами ударных, я не стала бы ему мешать, но тут был особый случай.
«Так, к сведению, – сказала я, – у меня месячные начались». Он отложил карандаш и протянул: «А-а…»
Вот прямо так: «А-а…»
Когда я спросила, почему он так выразился, он ответил, что подумал, будто я наконец забеременела и это было бы здорово.
«Ты же знаешь, я хочу детей», – добавил он. «Ага, – ответила я. – В отдаленной перспективе». – «Не в такой уж отдаленной», – возразил он. «Ну и не в ближайшей. Когда будем готовы».
И Митч снова уткнулся в свои диаграммы. Не рассердился, не вскипел. Просто загрустил, что гораздо хуже. Тогда я сказала: «Когда будем готовы, да?» А он ответил: «Я-то готов. С прошлого года готов, Дженни, а теперь вот начинаю думать, что ты никогда не будешь готова. Ты даже не хочешь готовиться. Ты относишься к беременности, как будто это зараза, которую можно подхватить в общественном туалете».
‹‹Бет – Дженнифер›› А ты что?
‹‹Дженнифер – Бет›› А что я? Не готова я. Может, я его каждый раз сбивала с толку, когда говорила «в отдаленной» или «в ближайшей». Не могу представить себя с детишками.
Но и замужем я себя не могла представить, пока не познакомилась с Митчем. Мне всегда казалось, что мысль о детях должна у меня созреть, что я заражусь здравыми страстями Митча и однажды утром проснусь с мыслью: «В этот прекрасный мир так прекрасно принести ребенка!»
А что, если этого никогда не будет?
Если он решит разом все обрубить и найдет совершенно нормальную женщину, а она – само собой, тонкая, стройная, без понятия, что такое антидепрессанты, – тоже захочет от него ребеночка, и как можно скорее?
‹‹Бет – Дженнифер›› Барби в состоянии перманентной овуляции.
‹‹Дженнифер – Бет›› Вот-вот.
‹‹Бет – Дженнифер›› Учительница семейной экономики в старших классах.
‹‹Дженнифер – Бет›› Ага!
‹‹Бет – Дженнифер›› Этого не будет.
‹‹Дженнифер – Бет›› Почему?
‹‹Бет – Дженнифер›› Потому же, почему Митч каждый год пробует вырастить огромные тыквы, пусть даже садик у вас крошечный, там одни жуки, а солнца нет. Митч не ищет легких путей. Он готов потрудиться, лишь бы получить то, что хочет.
‹‹Дженнифер – Бет›› Дурак, значит. Дурак – семена свои раскидывает, а без толку.
‹‹Бет – Дженнифер›› Не в этом дело. Дурак, а в тебя верит.
‹‹Дженнифер – Бет›› Не знаю, права ли ты, но, по-моему, мне стало чуть получше. Успехов в труде.
‹‹Бет – Дженнифер›› Пиши в любое время – в смысле, примерно после пол-одиннадцатого утра, ладно?
‹‹Дженнифер – Бет›› Ладно.
Глава 6
В справочнике компании было написано, что Дженнифер Скрибнер-Снайдер работает редактором художественного отдела.
Кто такая Бет Фремонт, Линкольн знал. Лучше сказать, знал о ней. Он читал ее обзоры фильмов. Она прикольно писала, и обычно вкусы у них совпадали. С ее подачи Линкольн посмотрел «Темный город», «Не будите спящую собаку» и «Бэйб – четвероногий малыш».
Когда Линкольн все же вспомнил, что не послал предупреждение Бет Фремонт и Дженнифер Скрибнер-Снайдер – а сколько там у них запретных слов набежало? Три? Или уже пять? – то никак не мог понять, почему он этого не сделал. Может, потому, что не всегда соображал, какое правило они нарушают. Может, потому, что болтовня их казалась безвредной. И даже милой.
Когда Линкольн все же вспомнил, что не послал предупреждение Бет Фремонт и Дженнифер Скрибнер-Снайдер – а сколько там у них запретных слов набежало? Три? Или уже пять? – то никак не мог понять, почему он этого не сделал. Может, потому, что не всегда соображал, какое правило они нарушают. Может, потому, что болтовня их казалась безвредной. И даже милой.
А теперь он не мог послать им предупреждение – по крайней мере, не сегодня вечером. Не тогда, когда они и правда волновались, что получат такое предупреждение. Это было бы чересчур, разве нет? Зная, что кто-то прочитал твое письмо насчет того, что кто-то читает твою почту? Если бы ты был настоящим параноиком, то задумался бы: значит, все, из-за чего тебя трясет, тоже правда! И подумал бы: «А может, все они против меня?»
Линкольн не хотел быть плохим парнем из «Трона».
А еще… А еще ему вроде как нравились и Бет, и Дженнифер – ну, настолько, насколько могут нравиться люди, если судить по их электронным письмам – вернее, только по некоторым из них.
Линкольн еще раз пробежался по переписке. Так-с… «Задницу» точно надо было пометить красным флажком. «Двадцать одно» и «порнуху» – тоже. А вот насчет «извращенца» и «менструации» он не был уверен.
Он почистил папки и отправился домой.
– Да не обязательно давать мне обед, – сказал Линкольн матери.
Хотя ему нравилось, когда она это делала. С тех пор как он снова стал жить дома, Линкольн почти совсем отказался от фастфуда. У матери на кухне все время что-нибудь запекалось, жарилось, тушилось или охлаждалось. Стоило ему выйти из кухни, она совала ему в руки пластиковый контейнер с чем-нибудь.
– Не обед, – возразила она, – а ужин.
– Да не обязательно же, – повторил Линкольн.
Ему, в общем-то, нравилось жить с матерью, но есть же варианты такой жизни. И он был твердо уверен, что готовить для него каждый раз – это уж слишком. Весь день строился у матери вокруг того, как и чем бы накормить сына.
– Я же себя не принуждаю, – ответила она и дала ему сумку с тяжелой стеклянной кастрюлей, в которой что-то шипело.
– Это что ты приготовила? – спросил он. Из кастрюли пахло корицей.
– Курицу тандури. По-моему. Ну, у меня, конечно, нет ни этого тандури, ни тандура – точно не знаю, как он там правильно называется, – и йогурта было маловато, а они ведь кладут йогурт – кажется, так? Я сметаны положила. И паприки добавила. Может, это гуляш с курицей получился. Да знаю я, что необязательно готовить тебе обед. Но мне хочется. Мне спокойнее, когда ты ешь настоящую еду, не что-нибудь там из забегаловки. Я и так за тебя волнуюсь, переживаю, что ты мало спишь и совсем не бываешь на солнце.
– Сплю я, мам.
– Днем. А мы созданы, чтобы просыпаться с рассветом, впитывать витамин D, а ночью, когда темно, ложиться спать. Когда ты был совсем маленький, я тебе не разрешала засыпать даже с ночником, помнишь? Это как-то связано с выработкой мелатонина.
– Ладно, – ответил Линкольн. Вряд ли он переспорил ее хоть раз в жизни.
– Ладно? Что значит «ладно»?
– «Ладно» значит «я тебя слушаю».
– А… Ну тогда ничего это не значит. Возьми курицу, хорошо? Съешь?
– Съем, честное слово. – Линкольн прижал сумку к груди и улыбнулся. Хотелось выглядеть так, чтобы матери не стоило так уж за него волноваться. – Съем, конечно. Спасибо.
Грег уже ждал Линкольна, когда тот зашел в отдел. Из-за серверов там всегда было на несколько градусов холоднее, чем на улице. Казалось бы, здорово, отлично освежает. А на самом деле воздух был не приятно прохладным, а казенно сухим.
– Послушай, Сенатор, – сказал Грег, – я тут думал о том, что ты мне на днях сказал, в смысле, что работы у тебя мало. Так я нашел тебе дело.
– Вот и отлично! – искренне обрадовался Линкольн.
– Займись-ка архивированием и сжатием всех пользовательских файлов за последние полгода, – предложил Грег, явно считая, что это великолепная мысль.
Линкольну так не показалось.
– А зачем вы мне это поручаете? – вырвалось у него. – Только время тратить…
– Я думал, это как раз то, чем ты хотел заняться.
– Я хотел… Я же хотел не чего-нибудь вообще. Мне неудобно получать деньги просто так, ни за что.
– Вот теперь будет удобно, – отозвался Грег. – Нашел же я тебе дело.
– Да, но архивировать и сжимать… Это ж тыщу лет можно делать. А толку – ноль.
Грег натянул ветровку и сунул под мышку несколько папок. Он сегодня уходил пораньше – нужно было везти ребенка к ортодонту.
– На тебя, Линкольн, не угодишь. Верно? Вот поэтому и женщины у тебя нет.
«Откуда он знает, что у меня нет женщины?» – удивился про себя Линкольн.
Весь вечер он усердно архивировал и сжимал файлы, просто так, чтобы позлить Грега. Пусть даже Грег не заметит, что все сделано, а уж тем более, что сделано со злорадством. Линкольн архивировал и сжимал с одной только мыслью – поквитаться. Он бы точно знал, как и что ответить, если бы в отдел вдруг зашел посторонний и сказал бы, что решено его уволить.
Только часов в десять он вспомнил о приготовленной матерью курице тандури.
С контейнера в бумажном пакете соскочила крышка, и на ковре под его столом натекла лужа ярко-рыжего соуса. Девушка, которая днем сидит здесь, – Кристи – уж точно не обрадуется. Она и так уже оставляла Линкольну записку с просьбой не есть за ее рабочим столом – крошки, видите ли, в клавиатуру попадают.
Линкольн отнес то, что осталось, в комнату отдыха на втором этаже. По вечерам там почти никто не бывал – редакторы перекусывали на рабочих местах, – но все-таки в компьютерном отделе совсем уж пусто. Линкольну нравились все торговые автоматы, а бывало, что в одно время с ним ели и уборщицы. Но только не сегодня. Сегодня не было ни единого человека.
В кои-то веки Линкольн даже обрадовался, что один. Он взял пластиковую вилку и устроился за угловым столиком. Разогревать курицу было неохота.
Вслед за ним в комнату вошли двое – мужчина и женщина. Они по-дружески о чем-то спорили.
– Доверяйте же нашим читателям побольше, – говорила женщина, помахивая в сторону мужчины свернутой в трубку спортивной страницей и склоняясь над кофемашиной.
– Не могу, – отвечал он. – Уж я их столько перевидал!
Мужчина был в заношенной белой рубашке и широком коричневом галстуке. Он будто не переодевался и не высыпался со времен президента Картера. Женщина казалась моложе его. Она ярко блестела глазами, стояла, широко развернув плечи, а длинные волосы опускались до середины спины. Женщина была слишком хороша, чтобы просто так глазеть на нее.
Все они были слишком хороши, чтобы просто так глазеть. Линкольн и не помнил, когда последний раз смотрел женщине прямо в глаза. Женщине – не матери. И не сестре Ив.
Пока Линкольн глядел в пол, не было риска случайно встретиться глазами. Он просто не переносил, когда – в лифте или в банке – натыкался на какую-нибудь женщину глазами, а она тут же начинала прикидываться, будто ей это совсем не интересно. Однажды такое случилось на бензоколонке: Линкольн нечаянно взглянул на женщину и поспешил извиниться. Она притворилась, что не услышала, и отвела взгляд.
– Если ты ни с кем не встречаешься, – доставала его Ив, – я могу познакомить тебя с хорошими девушками-лютеранками. Настоящие лютеранки из Миссурийского синода.
– Обойдусь! – отрезал Линкольн. – Если хоть одна из твоих церковных подружек познакомится с мамой, то твоей репутации конец. С тобой рядом никто сидеть не захочет на библейских курсах.
Женщина в комнате отдыха рассмеялась и покачала головой.
– Все упорствуете, – произнесла она. Спор так увлек женщину, что смотреть можно было совершенно спокойно. На ней были линялые джинсы и мягкий зеленый жакет, который чуть задрался, когда она потянулась за кофе. Вся ее поясница была усыпана веснушками. Линкольн отвел глаза.
– Но ты же нормальный парень, Линкольн, – говорила ему сестра. – Ты же ходил на свидания. И девушка у тебя была. Нет в тебе никакого внутреннего дефекта, который мешал бы свиданиям.
– Это что – духоподъемный разговор? Чтобы я не заморачивался насчет внутреннего дефекта?
Линкольн ходил на свидания. И девушка у него когда-то была. И поясницу женскую он видел. Бывало, и он стоял на концертах, на футболе, на вечеринках, положив ладонь на женскую поясницу, на поясницу Сэм, и его пальцы скользили ей под свитер. Для него в этом было что-то совсем интимное – вот так касаться ее, когда никто не обращает внимания.
Не было в Линкольне никакого внутреннего дефекта. Три года назад он ходил на свидание. Подруге сестры понадобился приятель, чтобы было с кем пойти на свадьбу. Она весь вечер отплясывала с одним из друзей жениха, который оказался ее троюродным братом, а Линкольн съел ровно тринадцать мятных печений с кремом.