— Вероятно, у генерала зудит под задницей, — проворчал Никита. — Связался с дозорами, приказал объединить усилия и провести ночное патрулирование. Прости, Петр, что настороженно отнесся к нашему первому знакомству, — положил он руку майору на плечо. — Признаться, не поверил. Чтобы человек при должности… Что тебя надоумило пойти работать в полицию?
— Не поверишь, Никита, — засмеялся Коваленко, — но там половина таких, как я. Во всяком случае не преступников. Но их половина, — он выразительно кивнул в сторону лесничества, — сильнее. Людей прессуют, шантажируют «волчьим билетом», здоровьем близких. У них все — влияние, связи, власть, поддержка мафии и столичных чиновников. Думаете, я не был во всем этом? — он стыдливо потупился. — Ну, может, не во всем, конечно…
— Уходим? — Ксюша пытливо воззрилась на Никиту. Ее глаза в полумраке вдруг как-то странно заблестели. — До норы пятьдесят метров, Никита. Проползаем, обжуливаем сигнализацию — и через двадцать минут мы уже в машине.
И тут Никита задумался. Просто так уйти? Сделать то, что еще час назад представлялось недосягаемой мечтой, а сейчас вдруг стало терять актуальность и привлекательность. Уйти никогда не поздно. Они вооружены, у них имеется связь, союзник на той стороне. Россохин задумался, выбыл из реальности. Потом встрепенулся:
— Который час?
— Три ноль пять, — отозвался Коваленко.
Выходит, он ошибся. Сейчас не так уж много времени. Светать начнет нескоро. Часы перед рассветом — самый сон. Пропавшие дозоры какое-то время могут не хватиться. Наверняка все спят — генерал Олейник, его клевреты, усталые игрушки… А те, кто в оцеплении у лесничества, не обязаны знать про «особое» распоряжение дозорам. Но как-то зыбко все это было, рискованно.
— Я подозревал, что этим кончится, — глухо заметил Коваленко и неуверенно засмеялся.
— Еще не кончилось, — подметила Ксюша.
— Что там у тебя? — покосился Никита на зачехленную штуковину, прицепленную к поясу девушки.
— Видеокамера… — отозвалась Ксюша.
— Где взяла? — Никита сглотнул.
— Купила…
— Откуда деньги? — удивился мужчина.
— Я дал, — вставил Коваленко. — Зарплата большая, девать некуда.
— А с собой зачем взяли? — не унимался Никита.
— Машинально, — вздохнула Ксюша. — Старая преступная привычка, Никитушка…
— Вот черт! Надеюсь, она заряжена?
— Ну, нет, — всплеснула руками Ксюша. — Будем в лесничестве розетку искать, может, кто добренький разрешит воспользоваться. Конечно, заряжена, дорогой. Непрерывной записи — минут на тридцать.
— По четыре минуты на нос, — скептически поцокал языком Никита. — Маловато, но если не растекаться глаголом по древу, что я очень люблю.
— Вы еще добудьте фигурантов, чтобы можно было с ними работать, — засмеялся Коваленко. — А то напоминает дележку шкуры неубитого медведя. Не забывайте, что у фигурантов в наличии больше сорока штыков.
— Уже меньше сорока, — поправил Никита. — Шестерых списали. Добудем, Петр, фигурантов, не волнуйся. Надеюсь, поможешь?
— А разве не похоже, что я с вами? — удивился Коваленко.
— Тогда то самое «третье», — с расстановкой сказала Ксюша. — Федор Тимофеевич убежден, что с улицы имеется автономный проход в подвалы лесничества. Это на обратной стороне, слева от дровяного склада, пристроенного к сауне. Фундамент в том месте расширяется, имеется метровая стальная крышка — возможно, запертая на висячий замок. Дело в том, что перестраивали лесничество лет семь назад, тогда некая частная фирма собиралась открыть в урочище что-то вроде пансионата для всех желающих — ну, с деньгами, разумеется. Старик утверждает, что летом и зимой здесь очень даже неплохо, если ты не любитель отдыха на воде. Хотели строить нормальную дорогу от федеральной трассы, проводить рекламную кампанию, завезти лошадей в конюшню. Но власти отобрали у частников девственный уголок, и вскоре люди о нем забыли. И теперь мы имеем то, что имеем. Когда работала частная фирма, сюда пускали всех желающих, приехал и наш старик, которому по старой памяти предложили поработать сторожем. Он бродил тут полдня, присматривался, сокрушался, во что превратили «проклятые капиталисты» уголок, где он проработал больше двадцати лет. Эх, посмотрел бы Федор Тимофеевич, что здесь СЕЙЧАС творится.
— Заманчиво, черт возьми… — зачарованно прошептал Никита.
— Ты уверен, что фигуранты не разъехались? — деловито осведомился Коваленко.
— Спят, сволочи. Здесь командуют главный мент и губернатор, они отдали приказ блокировать выезд. Я лежал на опушке, а они разорялись, строили свою камарилью.
— Обижаешь, Никита, — надулся Коваленко. — Мент — это я. А тот, про кого ты говоришь, — форменная сволочь и уголовный преступник.
Грузное здание несостоявшегося пансионата озарял рассеянный свет фонарей. Освещалась парковка с уныло снующими автоматчиками, крыльцо с резными перилами, вычурное оформление козырька. Под охраной находились окна с внутренней стороны здания — и охрана не спала, напуганная дневными и вечерними событиями. С обратной стороны пансионата было спокойнее. Трое бойцов, сменяемые каждые два часа, безвылазно стерегли конюшню, еще трое прогуливались вдоль подсобных строений на восточной стороне. «Банный» теремок охраняли двое. Похоже, у этих парней не было расположения вести беседы. Один торчал, как изваяние, напряженно всматриваясь в бугорки сараев, другой прохаживался, невротично подергиваясь — то мельтешил, как надоедливая муха, то замирал, то пропадал за углом, чтобы снова возникнуть через минуту. Вот он исчез, а тот, что остался, закурил, прикрыв ладонями сигарету. Шевельнулось что-то в бурьяне, перебежала тень, укрылась за сараем. Стражник выпустил дым, бдительно обозрел подконтрольную территорию. Отвлекся на мгновение, когда от ветра хлопнула ставня у него за спиной. И снова что-то шевельнулось, вторая тень преодолела открытое пространство. Он вернул голову на место — опять все было тихо и спокойно. Глянул на часы, включив подсветку, а когда уяснил, что служить ему еще, как медному котелку, в воздухе что-то просвистело, и мощное лезвие по рукоятку вошло в бедро. Боль взорвала, он задохнулся, сломался, словно карандаш. К нему уже кто-то подлетал, тяжелая плюха не в бровь, а в глаз, и сознание погасло, как перегоревшая лампочка.
— Нож не вытаскивай, Никита, — прошептала Ксюша. — А то кровь хлынет, кто ее будет останавливать?
— Ты такая милосердная, любовь моя, — похвалил мужчина и слегка придушил охранника, дабы гора раньше времени не родила мышь. И только он поволок его в узкий просвет между двухэтажным пансионатом и баней, как из-за угла вывернул невротик. Застыл, оцепенев, и только распахнул рот, чтобы разразиться звуками тревоги, как за спиной возник нечеткий силуэт, голова мотнулась, охранник сложился, и прозвучал отчетливый звук ломающейся грудной клетки. Коваленко подхватил под мышки вялое тело и поволок к единомышленникам. Со стороны казалось, что они с этим парнем танцуют вальс, причем партнера тянет в сон, и он отказывается танцевать вертикально.
— Отлично, Петро, — гулким шепотом прокомментировал Никита. — Давай-ка их обоих сюда.
Они затащили бесчувственные тела в неосвещенный проем, где громоздились груды какого-то железа, бревна, еще не распиленные на чурки, ведра, вздувшиеся листы алюминия. Задняя дверь в пристройку к бане была приоткрыта. Туда и втащили тела головами вперед, оставив на пороге лишь ноги, обутые в суровые армейские ботинки.
— Это где-то здесь, — шептала Ксюша, роясь в хламе, загромоздившем выступ в фундаменте.
— Да тише ты… — шипел Никита, стаскивая с возвышения заплесневелый хлебный поддон. Вход в «Сезам» под грудой бесполезных вещей действительно имелся. Обнажилась рифленая стальная крышка с двумя шарнирами наверху. Снизу ее держал проржавевший навесной замок, сцепленный со скобой, вмурованной в цоколь. Проходом в подвал не пользовались долго, предпочитая, видимо, другие пути.
— Кусачки нужны, — задумался Никита. — Иначе не свернуть нам эту сволочь.
— Ну-ка, разойдись, горе-мстители, — проворчал Коваленко, пробираясь к замку. Он извлек свой навороченный складной нож, сел на корточки и принялся колдовать над замком. Захрустела ржавчина, въевшаяся в контакты между деталями. Он что-то расшатывал, проворачивал, тонкое шило вгрызалось в узкую скважину. Затем майор что-то дернул, глухо звякнул замок, освобождаясь от скобы, и он перехватил его, чтобы не упал на землю.
— Уважуха, Петр Емельянович, — оценил Никита. — Слушай, у тебя не возникает временами мысль, что где-то на жизненном пути ты повернул не туда?
Крышку поднимали все втроем — по сантиметру, чтобы не скрипела, не ухала. Прислонили к стене, отдышались, недоверчиво воззрились в черную бездну, смотрящую на них из подвала.
— Без обид, Петр, — шепнул Никита, вешая автомат за спину. — Пойдем только мы с Ксюшей. Мы на этом деле собаку съели, а ты человек новый, пусть и способный, но пока неопытный. Да и нечего топать всей толпой — шумнем не по теме, вся свора сбежится.
— Без обид, — согласился Коваленко. — Притворюсь охранником — если что, буду вызывать огонь на себя. Держи нож, может пригодиться. Давайте, топайте, не забывайте, что времени в обрез. Я за вами крышку закрою, если не возражаете.
В черной бездне обнаружилась приставная деревянная лестница сомнительной прочности и устойчивости. В подвале было тихо, Никита включил фонарь. Кругом было сыро, затхло, неуютно. Подвалом явно не пользовались, со стен крошились штукатурка и цемент, пол был завален хламом. Высились груды древних оконных переплетов, которые после перестройки почему-то не выбросили, картонные коробки, разбитые неоновые лампы, медные трубы.
— А тише нельзя, любовь моя? — зашипел Никита, когда она задела что-то носком, и звякнул металл, покатились круглые медяки.
— Прошу прощения, это как-то симптоматично, — усмехнулась Ксюша. — Вода была, я чуть не утонула, медные трубы были… Что осталось — сгореть, на хрен?
— Не каркай! — возмутился Никита.
Подвал был разгорожен на отдельные секции, что, наверное, удобно для игры в пятнашки, но только не сегодня. Глухо чертыхаясь, они перебирались из отсека в отсек, перебежали узкий коридор, и Никита приложил палец к губам. Частью подвала все-таки пользовались. Из западной окраины подземелья доносилось утробное урчание — работал генератор. Видимо, изредка там появлялись люди, ведь должен кто-то обслуживать установку?
— Знаешь, чем хорош дизель-генератор? — шепнула Ксюша. — Залил в него солярку, и сутки можешь не подходить. А давай его повредим? Представляешь, какая классная диверсия? Все вокруг погрузится в тьму и холод, а если мы еще все машины из строя выведем…
— Отличная идея, — согласился Никита. — Достойный образчик пресловутой женской логики. И войско наших клиентов превращается в войско Наполеона, бегущее из России. Если их ничто не надоумит вызвать транспорт по спутниковому телефону. И мы блестяще не выполняем миссию. Так называемый комплекс мероприятий под названием полная задница.
— Вот только не надо наезжать на женскую логику, — запротестовала Ксюша. — О ней хотя бы говорят. Про мужскую вообще ничего не слышно.
— А такой и нет, — пояснил Никита. — Имеется просто логика.
Они прокрались мимо склепа с генератором, где действительно отсутствовала обслуга, взобрались на бетонную лестницу, просочились в узкий коридор, который вывел их под лестницу на второй этаж. Со стороны гостиной не доносилось ни звука. Дверь туда была закрыта — похоже, охрана забаррикадировалась и занималась изучением бара, стоя перед нелегким выбором. Слева бильярдная и что-то еще. Шумела вода в приоткрытом туалете — плохо спустили сливное устройство, и из бака в унитаз стекала вода, действуя на нервы. Две тени взмыли на лестничный пролет, присели у поворота, прислушались, на цыпочках устремились дальше, застыли перед отворотом направо.
— Если верить Федору Тимофеевичу, здесь нет коридорной системы, — шептала девушка на ухо Никите. — Все запутано… как в мужской логике. Коридоры, в принципе, есть, но расходятся лучами. Справа роскошные апартаменты — вероятно, в них обосновался губернатор.
— С него и начнем, раз мы здесь. Надеюсь, перегородки между стенами не картонные?
— Что ты, здесь отличная звукоизоляция.
Никита этой ночью был счастливейшим человеком, Ксюша жива, она рядом. Притупилась бдительность, внимание рассеивалось. За что он чуть не поплатился. В глубинах южного коридора в мерклом лунном свете вырисовывалась фигура охранника. Он стоял, расставив ноги, автомат висел на шее, а руки были скрещены на затворной раме. Выстрелить с такого положения — пара пустяков. Особой непоседливости этот персонаж не проявлял, стоило предположить, что он активно борется со сном. Вот он качнулся, выходя из состояния покоя, шагнул за угол. Никита на цыпочках устремился за ним — снять часового пара пустяков. Выставился за угол и, обливаясь потом, метнулся обратно. Слава богу, что не заметили! Охраны в коридоры перед губернаторскими покоями было больше, чем в Кремле у президента. Двое сидели на стульях, двое развалились на кушетке и в свете настенного бра перекидывались в карты. Плюс этот «эсэсовец», в спину которому он чуть не уткнулся.
Россохин прижался к стене, перевел дыхание. Прошиб предательский пот. Вот только не хватало напороться… Из-за угла доносились приглушенные голоса, охранники не спали. Он мог бы скрестить с ними шпагу, используя фактор внезапности, но куда потом? Второй этаж мгновенно блокируют, а на окнах решетки. И снова рисковать Ксюшей? Он ретировался — весь какой-то сжатый, деревянный — только бы не скрипели половицы.
— В туалет хочешь? — высунулась из-за косяка Ксюша.
— Чуть не сходил, — признался он, хватая ее за руку. — Пойдем сюда…
Пришлось признать, что подписались на авантюру и сами себя заманили в ловушку. Не в первый, впрочем, раз, и дай бог, не в последний.
— Переизбыток плохишей у Василия Ивановича, — объяснил Никита. — Придется действовать вслепую, наудачу. Тебе какая дверь больше нравится?
— Которая поближе, Никита… — прошептала Ксюша.
— Хорошо. — Они переметнулись в ближайшее ответвление по курсу. Короткий коридор завершался зарешеченным окном. Стояла пальма в горшке, загадочный лунный свет серебрил глянцевые листья. Слева дверь в глубокой нише, они протиснулись в спасительную полость, перевели дыхание. За двумя поворотами различалось глухое бурчание — беседовали охранники. «Если не боятся болтать под дверью барина, значит, все герметично», — предположил Никита. Он осторожно толкнул дверь. Заперто. Можно постучать, сморозить какую-нибудь чушь голосом, похожим на голос губернатора. Мужчина осветил зыбким пламенем зажигалки замочную скважину и, уговаривая себя, что изнутри нет задвижки, извлек перочинный нож Коваленко. Он тоже не пальцем делан, знает толк во многих вещах. Замки в этом здании, спроектированном под пансионат, были, естественно, не от грабителей — обычные замки без хитростей. Нащупав зацепление, он оттянул короткую собачку.
Две тени просочились в просторную комнату, где царила темень. Шторы на окнах были наглухо задернуты, мерцание с улицы в помещение почти не поступало. В дальнем правом углу кто-то посапывал и причмокивал во сне. Ночные посетители прижались к косякам, набирались терпения, ждали, пока привыкнут глаза. Прорисовывались предметы обстановки — двуспальная кровать, на которой кто-то спал, зарывшись в одеяло, справа массивный шкаф на подозрительно хлипких ножках. Слева — ковер, журнальный столик с двумя креслами, что-то вроде серванта. Не бог весть какое барокко, но ночку высокому гостю перекантоваться можно. Кстати, что за гость? Судя по сопению, запаху пота и алкоголя, по тому, как он небрежно бросал на стул одежду, это был мужчина.
План экзекуции уже оформлялся в разгоряченном мозгу. Никита, как кошка, проницал в темноте. Кровать, люстра под потолком, смещенная почему-то вправо, пузатый «славянский» шкаф, кровать с клиентом, тонкая змейка электрического удлинителя, соединяющая розетку с долговязым торшером возле кресла. Он зашептал что-то девушке на ушко, та понятливо кивнула и заскользила к розетке. Выдернула вилку, смотала шнур — удлинитель оказался длинным, порядка пяти метров. Переметнулась к торшеру, присела на корточки и перочинным ножом перерезала шнур. «Веревка» получилась довольно прочной, чтобы выдержать человеческий вес.
Никита сдернул одеяло, и прежде, чем этот мерин закричал, заткнул коленом рот, а руками зажал макушку и подбородок. Блеснули очки (он их даже не снял перед тем, как лечь в постель) и тут же запотели от удушливого страха, охватившего человека. Он обмер, оцепенел, практически не сопротивлялся. А Ксюша уже выдергивала из-под него простынь, скатала в жгут и, мстительно пробормотав: «Ну, влип, очкарик…» — принялась обматывать ноги. Когда закончила, Никита придушил сити-менеджера, чтобы помалкивал, маховым движением перевернул его на живот, а Ксюша вытянула из скомканных на стуле штанов кожаный ремень и туго затянула запястья. Скотча под рукой не оказалось, но выход нашелся. Никита вытряхнул из наволочки подушку, разорвал наволочку на две полоски, одну, скомкав, затолкал в глотку «приговоренному», второй, сложив ее втрое, обмотал рот, сделав узел на загривке. Посмотрел на свое творение и удовлетворенно изрек:
— Я говорил тебе, милая, что если есть голова на плечах, всегда можно обойтись подручными материалами. Ане тащить с собой горы дорогостоящего реквизита. Ну, поехали, — он взвалил трепещущее туловище на плечо. — Подтащи, пожалуйста, один стул к люстре, другой — к шкафу. Попробуем отжать эту семидесятикилограммовую гирю.