Отшельник кивнул.
– Сам ходил?
– Было дело.
– Зачем?
– Искал корень Трай-Кума для одного зелья.
– Ты колдун?
– Нет, всего лишь травник.
– Хорошо, завтра ты покажешь нам дорогу через Топи.
– Да, господин.
Невин усмехнулся. Это обращение, впервые употребленное зачарованным хозяином хижины, звучало чрезвычайно уместно. К тому же оно напоминало недавние времена, когда он был князем Бальгона и повелевал тысячами вампиров.
Вошел Телон и остановился на пороге.
– Все в порядке? – спросил Невин.
– Да, Хозяин.
– Сейчас мы ляжем спать, а ты сядешь на этот стул и будешь следить, чтобы твои собаки не тревожили нас, – сказал Невин отшельнику. – И ни в коем случае не открывай ни дверь, ни окна.
– Хорошо.
– А он не очнется, Хозяин? – обратился к Невину Телон.
– Нет, не беспокойся. Заклятие будет действовать, пока я не сниму его. Проверь, чтобы ставни были плотно закрыты.
Через минуту вампиры легли на пол и закрыли глаза. Чем выше вставало над могучими вековыми деревьями солнце, заливая лучами влажный изумрудно-зеленый мох, высокую луговую траву и раскидистые кроны, тем крепче сковывал их сон, пока наконец не окутал сознание тьмой, заполненной десятками причудливых видений.
На следующую ночь Невин с Телоном вышли из своего убежища. Отшельник стоял на пороге, бесшумно шевеля губами, словно пытался и никак не мог удержать какую-то мысль.
– Мне понадобится много воинов, – проговорил Невин, обводя взглядом раскинувшийся пейзаж: высокие темные деревья с серебрящимися в лунном свете верхушками, небо, затянутое чернильными тучами, которые медленно наползали на мерцающий в вышине диск, распадаясь на дымные клочки. – Жаль, что нельзя было взять с собой всю команду, – обратился он к Телону, имея в виду матросов «Королевы». – Эй, ты! – окликнул он отшельника.
Тот вздрогнул и поднял глаза.
– Где здесь ближайшая деревня?
– Далеко, – ответил старик, покачав головой, – кругом только лес. Я шел многие дни, чтобы уединиться. Люди не появляются в этих местах, обходят их стороной. Почти никто не тревожил меня с тех пор, как я поселился в этой хижине.
– Что ж, придется подождать, – Невин знаком велел Телону привести лошадей.
– Пора тебе показать нам дорогу через Топи, – сказал он отшельнику. – Тебе нужно взять с собой что-нибудь в дорогу?
– Некоторые вещи, воду и провизию, – отозвался тот, продолжая неподвижно стоять на пороге.
– Тогда сделай это, – раздраженно бросил Невин. – У нас мало времени. Повелитель ждет меня.
– Да, господин, – отшельник скрылся в хижине, и через минуту оттуда донесся звук отворяемых сундуков.
– У этого человека нет лошади, – заметил Телон, – это задержит нас.
– Нет, потому что ты отдашь ему свою лошадь.
– Да, господин. Как я сам не подумал об этом?
Когда отшельник вышел на крыльцо, Невин велел ему запереть дом и садиться на лошадь. Через минуту они двинулись на юго-восток, туда, где стелилось сплошное море смешанного леса. Телон легко бежал рядом со всадниками, быстрый и неутомимый, как любой из вампиров.
Конечно, человек не мог обходиться без отдыха. Он не просил остановиться, просто начал сползать с седла и наверняка упал бы, если бы Невин не подхватил его.
– Что с тобой? – спросил он резко.
– В мои годы не так-то легко путешествовать верхом, господин, – отозвался старик бесцветным голосом.
– Хорошо, – Невин недовольно огляделся, выбирая место для ночлега, – передохнем. До рассвета еще два часа, но мы можем ими пожертвовать. Все равно нужно искать убежище. Ты знаешь эти места?
Отшельник кивнул.
– Есть поблизости какая-нибудь пещера или другое укрытие от солнца?
– Конечно, господин. В лесу много всего. Я покажу. – С этими словами старик поворотил коня, углубляясь в чащу леса. Через некоторое время он остановился и, указав рукой на поросший колючими кустами холм, проговорил: – Здесь живут гигантские обезьяны. Если сможете их выгнать или убить, то их логово хорошо защитит вас.
– Что это за животные? – поинтересовался Невин, спешиваясь. Ему не нужно было оружие, только когти на руках слегка удлинились, сделав их похожими на лапы хищной птицы.
– Чуть побольше медведя, ходят на четвереньках или задних ногах, злые и чрезвычайно сильные, господин. Я встречался с ними только однажды и едва сумел спастись. К счастью, тогда у меня с собой был тяжелый арбалет.
Невин обошел холм и остановился перед низко расположенным входом – лаз явно уходил вниз, вероятно, пещера находилась под холмом, в слоях глины. Из черного провала несло сыростью и смрадом, как из логова хищного зверя. Тонкое обоняние позволило Невину без труда определить, что внутри прятался хозяин норы. Он был один, и тело его не источало страха. Хотя обезьяна наверняка услышала движение снаружи, она была уверена в победе и только не могла понять, почему добыча осмелилась так близко подойти к ее дому.
Зверь притаился, приготовившись к нападению. Его ноздри широко раздувались, пытаясь уловить запах человека. И тут Невин почувствовал, как обезьяна сначала удивилась, а затем насторожилась – намеченная жертва не имела запаха. Мертвая плоть вампира не пахла. Животное уловило присутствие отшельника, но он был далеко, а вот тот, что подошел прямо к пещере, вызывал у обезьяны беспокойство.
Зверь заворочался в пещере, перебирая когтистыми лапами – слух Невина уловил легкий шорох. Носферату присел на корточки, коснувшись руками влажной земли, и на четвереньках стремительно ринулся в пещеру. Обезьяна взвизгнула от неожиданности, но, не растерявшись, выбросила вперед страшную лапу. Кожа на лице Невина лопнула, порезы окрасились кровью, но уже через секунду его стальная хватка сдавила горло животного, тихо хрустнули позвонки, глубоко в гортань ушел кадык, по бледным пальцам вампира заструилась горячая кровь, брызнувшая из вспоротой когтями яремной вены. Еще миг – и все было кончено.
Невин выволок труп из пещеры и отшвырнул в сторону. Гигант пролетел футов двадцать и с глухим стуком ударился о ствол толстой смолистой сосны.
– Теперь можно поспать… – протянул мечтательно Телон. – Жаль только, что от этой твари осталась такая вонь.
– Ничего, – откликнулся Невин, первым забираясь в пещеру, – потерпишь. А ты, старик, сиди снаружи и смотри, чтобы никто не застал нас врасплох. Если кого увидишь – немедленно буди.
– Да, мой господин, – отшельник равнодушно поклонился и опустился на землю, подогнув под себя ноги. – Возможно, другая обезьяна вернется.
В рассветных сумерках его неподвижная фигура казалась странным изваянием идола, случайно забытым своими почитателями и обветшавшим под неумолимым напором времени.
Глава 2 Аутодафе
На Храмовой площади и прилегающих к ней улицах было людно: сюда сбежались не только жители Ялгаада, но и обитатели предместий, которых привело желание посмотреть на жестокий ритуал.
Взоры многочисленной толпы были обращены к дверям возвышавшегося на главной площади Ялгаада храма. Это монументальное здание строилось в течение тридцати лет, и трудились над ним лучшие зодчие не только Малдонии, то также Нордора и Вайтандара. Поговаривали, что архитектора и главного инженера замуровали в его подземельях, чтобы они не могли построить ничего величественнее него.
Храм представлял собой массивный белокаменный куб, окруженный по периметру сорока изукрашенными резьбой колоннами – по десять с каждой стороны, – которые поддерживали треугольные аттики, выложенные голубыми и оранжевыми изразцами, представляющими сцену восхода солнца. Световой барабан с семьюдесятью витражными окнами венчал купол, крытый листами сусального золота. Вокруг всего этого великолепия плотным частоколом теснились изящные, устремленные вверх башенки, чьи сверкающие шпили были украшены флюгерами, ни один из которых не повторял другой. Карнизы украшали статуи, изображающие химер, горгулий и прочих уродливых существ. У многих во рту были установлены медные трубы, соединенные с желобами на крышах, и во время дождя чудовища извергали потоки воды.
Бронзовые двери, из которых должна была показаться процессия жрецов, были усыпаны небывалым количеством самоцветов и в высоту равнялись семи человеческим ростам. Их отковали в Нордоре и привезли в Малдонию на двух специально сделанных для этого упряжках по шесть волов каждая.
Для Верховного Жреца в восточной части площади, перед королевским дворцом, был устроен деревянный помост, на котором стояло роскошное кресло, окруженное сиденьями для почетных чинов и рыцарей-храмовников, входивших в число телохранителей. Над помостом развевалось священное знамя с шитой золотом эмблемой – распахнувшим на манер объятия крылья аистом, как бы приглашающим всех желающих присоединиться к официальной религии Малдонии.
В центре площади стоял укрепленный при помощи цепей и ввинченных в мостовую колец деревянный столб, вокруг которого лежали дрова и хворост, закрывавшие почти половину сооружения, только с одной стороны был оставлен проход для жертвы, предназначенной к сожжению, и ее палачей. С вершины столба свисали цепи, оканчивавшиеся массивными широкими браслетами. Неподалеку стояли четверо стражников с алебардами и двое с луками. Они никого не подпускали к месту казни, кроме тех, кто имел на то право.
Несколько служек изредка перекладывали хворост по указанию распоряжавшегося приготовлениями палача, расхаживавшего в черной мантии и красном высоком колпаке, закрывающем лицо. Они выполняли свои страшные обязанности, ни на что не обращая внимания и словно не замечая, что площадь кишит людьми.
В толпе перешептывались, рассказывая друг другу о том, что предстоящая церемония будет непременно занесена в Королевскую Летопись, ибо не каждый день полководец удостаивается быть увековеченным по приказу самого правителя и за счет государственной казны. Жертве, которую должны были принести в этот день, предстояло умилостивить богов и своею кровью испросить у них благословения на воздвижение бронзового памятника Железному Герцогу – подарок королевского дома своему самому преданному вассалу.
Внезапно удар большого храмового колокола прервал шумную многоголосую беседу, один за другим смолкли возбужденные разговоры. Лица присутствовавших постепенно приобретали торжественное выражение. Редкие и зловещие удары колокола раскатывались отдаленным эхом и разносили в холодном зимнем воздухе звуки надгробного плача. Унылый звон, возвещающий начало церемонии, наполнял сердца неизбывной тоской и одновременно с этим печальной торжественностью, отчего щемило душу и к горлу подкатывал комок.
Все взоры обратились к дверям храма, которые начали медленно, точно нехотя, распахиваться. Из них показалась процессия – облаченные в красное фигурки жрецов казались крохотными по сравнению с выпустившим их сводом; они выступали из таинственной темноты храма, где все утро творили обряды и возносили молитвы.
Вслед за жрецами выехали храмовники на белых, крытых праздничными попонами, лошадях, с копьями, на древках которых слабо трепетали узкие, похожие на языки пламени, флажки. В сопровождении телохранителей показался Верховный Жрец, восседавший в открытом паланкине, который несли восемь рыцарей.
Человек этот был бледен точно снег, припорошивший камни мостовой, под глубоко запавшими черными глазами синели круги, словно он не спал несколько ночей кряду. Впрочем, возможно, так и было – ведь жрецы должны были вознести множество молитв, чтобы боги приняли жертву. Прямые плечи покрывала малиновая мантия, отороченная белой лисицей, тем же мехом сверкала круглая шапочка с плоским верхом, расшитая серебром. Осанка его была величава, но, вглядываясь пристальнее в выражение его лица, люди читали на нем нечто, заставлявшее их отворачиваться и смущенно глядеть себе под ноги.
Справа от него ехал магистр Ордена храмовников барон Бригельм, а слева – герцог Артас, начальник телохранителей. Оба были в длинных белых одеждах, слегка развевающихся на ветру, спереди и сзади красовались эмблемы с аистом. За ними ехали другие рыцари храма и длинная вереница оруженосцев и пажей, каждый из которых носил на плаще герб своего господина. Следом шел отряд пешей стражи, а в середине виднелась облаченная в серебряные одежды фигура, над которой мерно покачивался штандарт ордена – золотое изваяние раскинувшего крылья аиста.
Барон Бригельм, человек преклонных лет, имел раздвоенную бороду, черными с проседью клиньями спускавшуюся ему на грудь. Кустистые брови давно уже побелели, но утонувшие в складках морщин глаза сверкали недобрым огнем, который даже годы не смогли погасить. Когда-то он был грозным воином, и суровые черты его худощавого лица сохраняли выражение воинственности. В его осанке и лице было нечто величественное, сразу было видно, что он привык играть важную роль при дворе и повелевать знатными рыцарями (стать воином храма было не так легко, как полагали некоторые искатели удачи, наемники, рассчитывавшие дорого продать свой меч в надежде обеспечить себе безопасное времяпрепровождение). Магистр был высок, статен и, невзирая на старость, держался прямо. Его белая мантия с эмблемами аиста легко трепетала на ветру, а снежинки, кружась, оседали на меховой опушке. В руке барон Бригельм держал жезл власти – полированную деревянную трость длиной в полтора локтя, покрытую серебряной вязью с инкрустированными по спирали искрами горного хрусталя. Вместо набалдашника у нее был плоский кружок с выгравированным на нем солнцем, острые лучи которого словно впивались в окантованный дубовыми листьями ободок. Спутник магистра, герцог Артас, носил такую же одежду. Однако по всему было видно, что равенства между ними не было. Начальник телохранителей был чрезвычайно важной и уважаемой персоной, но оставался, несмотря на это, всего лишь воином; персона же магистра считалась священной. Никто не мог даже прикоснуться к ней, не испросив на то позволения, пусть даже Великому Магистру угрожала бы смертельная опасность. Этот странный и на первый взгляд нелепый закон соблюдался неукоснительно с самого момента основания ордена, и жрецы придавали ему огромное значение.
Когда все служители, включая телохранителей, заняли отведенные им места, из чернеющего, благоухающего разогретыми маслами дверного проема медленно и торжественно появилась повозка, на которой была установлена клетка. Внутри сидела девушка с распущенными волосам. Из одежды на ней была только длинная холщовая рубаха, на тонких руках и босых ногах виднелись кровоподтеки – следы пыток. Блестящие, устремленные в одну точку глаза казались безумными – в них застыли ужас и боль. Вокруг повозки двигались жрецы в траурных одеяниях, они несли зажженные свечи, отчего жертва казалась окруженной огненным кольцом.
* * *Изящный белый дог, тихо стуча лапами по каменному полу, вбежал в комнату и остановился, выжидающе глядя на своего хозяина карими маслянистыми глазами. Но Дьяк не заметил присутствия животного – он задумчиво глядел в распахнутое окно, через которое доносились крики рабочих, устанавливающих на площади статую, изображающую Железного Герцога, попирающего ногой вампира, изломанная железная корона которого лежала в стороне. Это был подарок короля Мирона победителю носферату и народному любимцу. Отлитый из бронзы колосс довольно точно передавал черты Дьяка и его фигуру, только длинный развевающийся плащ и круглый щит мастера добавили сами. Первый должен был напоминать о высоком сане великого воина, а последний – символизировать его стремление защитить своих соотечественников.
– Мой друг! – негромкий голос вошедшего вслед за догом заставил Дьяка вздрогнуть от неожиданности и обернуться.
Увидев стоящего на пороге человека, Железный Герцог поднялся и, прикрикнув на заскулившего дога, улыбнулся.
– Я ждал тебя, – сказал он, делая несколько шагов навстречу и пожимая протянутую руку.
– Был настолько уверен, что я приду? – усмехнулся человек, прищуриваясь.
– И, как видно, не напрасно.
– Твой человек привел меня.
– Он толковый малый. Я слышал, ты стал поэтом, Ирд из Карилоссы.
– Так меня называют, – согласился человек с улыбкой. – Не думал, что и ты слышал о моих… трудах.
– Напрасно. В Малдонии достаточно образованных людей и ценителей прекрасного и возвышенного. Так что списки «Эланы» дошли и до нашей глуши, – усмехнулся Дьяк. – Присаживайся, – он указал на кресло.
– Спасибо. И как тебе мое скромное творение?
– Признаться, мне больше понравилась твоя поэма «Плач по Вайтандару», – сказал Дьяк, опускаясь в кресло напротив своего друга. – Мне привез ее из Карсдейла один человек, выполняющий время от времени мои поручения.
– О, мои вирши обходят мир! – шутливо удивился Ирд. – На самом деле мне просто хотелось увековечить память о моей родине, которой я лишился.
Дьяк кивнул.
– У тебя получилось, – сказал он. – Многие заказывают свитки с твоими поэмами.
– Надеюсь, – Ирд склонил голову и, помолчав, заметил: – Но ты ведь отыскал меня не для того, чтобы обсуждать поэзию, не так ли?
– Конечно, нет. – Дьяк наполнил розовым вином два изящных хрустальных кубка, один из которых протянул собеседнику. – Я завладел Книгой Молоха. Она написана на языке вампиров, каратари. К сожалению, он относится к тем немногим вещам, которых я не знаю, – Дьяк развел руками. – Но ты, помнится, рассказывал, что видел в своей библиотеке в Карилоссе какую-то рукопись, написанную на этом древнем наречии.
– И ты решил, что я смогу перевести для тебя Книгу Молоха?
– Именно так, – согласился Дьяк. – Впрочем, если ты лишь мельком ознакомился с тем свитком…