Блоцкий Олег Михайлович Ночной патруль
Олег Блоцкий
Ночной патруль
Лейтенант только-только пришел в батарею, а солдат отслужил в ней два года. Он был "дембелем" и считал последние предотъездные дни, старательно вымарывая их в небольшом календарике. Может, боец и уступил бы командиру взвода, вернул молодым деньги, которые отобрал для последних закупок. Но события разворачивались на глазах всего подразделения и "обуревший" дембель не только не пятился назад, но еще больше наглел, опустив левую руку в карман, а правой лениво почесывая голую грудь.
Короче говоря, нашла коса на камень, и лейтенант не сдержался.
Он выбросил правую руку вперед, метя солдату в подбородок. Дембель оказался на удивление проворным - постарался увернуться, дернулся, но неудачно. Железный кулак, скользнув по лицу, пришелся как раз на кадык.
Дембеля бросило на взводного. Тот сделал шаг в сторону, и солдат рухнул на пол, захрипев и покрываясь потом. Кровь брызнула из носа и ушей. На раскрытых губах распустилась причудливым цветком розовая пена.
Облепившие место стычки солдаты, минуту назад радостно перемигивавшиеся и строившие рожи, теперь топтались в нерешительности и вопросительно таращили глаза на командира.
- Плащ-палатку, - скомандовал лейтенант, склоняясь к неподвижному телу.
На брезент уложили полумертвого дембеля и бегом потащили в санчасть.
Начальник штаба полка разъяренно мерил шагами кабинет и орал так, что тряслись стаканы на тарелочке возле графина.
- Ты убить его мог, идиот! Ладно, вправили ему горло! А если перелом? Сил много? В горы корректировщиком ходи!
- Да я...
- Молчать! - рубанул кулаком по столу подполковник.
Стаканы разом подскочили и покатились по полированной поверхности. Комбат - начальник лейтенанта - подлетел к столу, поймал стаканы, вернул их на место и замер рядом с лейтенантом, белым, как потолок в операционной, где достаточно долго оживляли дембеля.
Начштаба вновь заметался по кабинету. Казалось, он набирает начальную скорость, чтобы, разогнавшись, головой выбить кондиционер и умчаться в голубое поднебесье.
- Нет, я так больше не могу! Одних ублюдков из Союза присылают! В первом бате Храпов едва должность принял, как на чарс его потянуло. Нет, чтобы дураку у такого же бестолкового офицера наркоту попросить, так он солдату приказ отдает. Приказываю, мол, достать. Тот и достал - в особом отделе. Стукачом боец оказался - в школу КГБ поступать хочет. Плюсы себе набирает - стучит на офицеров, скотина. А Узгенов? Под обстрел раза два попал на заставе, понял, чем это пахнет, и ногу себе прострелил. Под дурака решил закосить - мол, осколком мины ранило. Теперь этот мордоворот своих подчиненных гробит. Что, сильный? - теснил лейтенанта в угол подполковник с искаженным лицом. - Сильный, да? Говори! Не молчи, Сигов!
Лейтенант опустил глаза и сделал едва заметный шажок назад.
- Никак нет, - промямлил он, не решаясь смотреть в глаза подполковнику.
- Никак нет! - взвился начштаба. - А почему? Как? Сколько раз предупреждал: не умеете бить морды слонам - не беритесь. А если взялся, делай так, чтоб никто не видел, не знал. Этот же у всего полка на глазах! Ну ничего, - затряс желтым от никотина пальцем начштаба, - ты мне ответишь за это, паскуда! Партбилет на стол положишь, и из Афгана мы тебя вышибем, как этих дурачков - Храпова с Узгеновым. В Союзе будешь служить, а может, прямиком в народное хозяйство.
Лейтенант побледнел.
- Това... Товарищ подполковник! Я прошу, очень прошу, - забормотал Сигов, - ...умоляю вас - не надо в Союз!
- Что? Позора боишься? - вытянул губы трубочкой начштаба.
- Не надо, товарищ подполковник. На самую опасную заставу переведите, в самые тяжелые колонны посылайте, но в Союз не надо. Стыдно в Союз, товарищ подполковник! - голос лейтенанта дрожал.
- А солдата по харе бить не стыдно? - взвизгнул начштаба.
Ругань и зубовный скрежет вновь обрушились на лейтенанта. Подполковник орал, широко раскрыв рот, и фанерные стены комнаты вибрировали. Начштаба бегал вокруг стола, и тот покачивался, припадая то на одну, то на другую сторону. Подполковник приближался к Сигову, подносил сжатый кулак и тыкал им в лицо лейтенанту.
Сигов стоял, как изваяние, ни разу не шелохнулся, только часто хлопая глазами. Решил, наверное, перенести все, только бы остаться в Афгане.
Когда начштаба, задыхаясь, стал чертить круги возле офицеров с меньшей скоростью, за дело принялся опытный, тертый капитан Горбунов. Его внезапно одолел кашель, и он поднес руку ко рту.
Подполковник, громко дыша, схватил графин и стал хлебать воду прямо из горлышка.
- Гхе, гхе, гхе, - вновь зашелся в кашле Горбунов.
Запрокинувший голову подполковник скосил глаза. Комбат перехватил взгляд и тут же неторопливо начал.
Слова его покатились медленно, спокойно, размеренно и даже чуточку скорбно.
- Товарищ подполковник, Сигов, безусловно, идиот. Он запятнал честь батареи, всего полка, и прощения ему нет. Но, если разобраться, то Маркова убить мало. Отпетый негодяй, слово даю.
Начштаба грохнул графин на стол и обреченно махнул рукой.
- И ты туда - покрывать своего. Хороша компания, нечего сказать.
- Никак нет, - возразил Горбунов. - Вы Маркова не знаете. Он у молодых деньги забирал. Сигов увидел, вмешался. Так этот подлец и бровью не повел. Деньги не отдал и еще куражиться начал: "Вы кто такой? Я в Афгане два года, а вы три недели", - повторил капитан и продолжил, как бы размышляя сам с собой. - За такие слова, по моему мнению, убивать надо. Что будет, если каждый бойчишка начнет считать свои заслуги? Да было бы что считать!? Паршивец в каких-то задрипанных колоннах побывал, на несколько операций сходил и мнит себя героем. Конечно, если бы там я оказался или кто-нибудь другой из офицеров батареи, подобных разговоров не было. А Сигов что? Опыта маловато. Вот и решил Марков над ним поиздеваться, при всех, замечу. Как после этого взводному работать? Подонок на дембель уйдет, а другие-то останутся. И что, тоже будут боевые считать?
Подполковник вонзил взгляд в лейтенанта.
- Так и было?
Сигов вытянулся, кивнув.
Начштаба дергал себя за ухо. Горбунов продолжал обволакивать его спокойной, вкрадчивой речью.
- Не сдержался взводный. Так за это мы его накажем. Обязательно. Что так получилось - с кровью - это не по злобе. Сигов сам по себе парень хороший. Работает, как вол. Вышлем в Союз - кто придет? Сами знаете, сейчас там все волынят. Выдернуть кого-то - мертвое дело. Все тут же оказываются многодетными, больными, хромыми или такими покалеченными, что их в гроб пора паковать. А Сигов парень здоровый, - начштаба и капитан почти одновременно рассмеялись, - холостой. По дому не тоскует, голову всякой дурью не забивает - день-деньской, как белка в колесе, во все вникнуть пытается. Может, дадите ему испытательный срок, товарищ подполковник? Посмотрим. Если что не так - вышвырнем и дело с концом.
Начштаба осклабился, обнажая передние потемневшие от постоянного курения зубы.
- Баюн ты, Горбунов. Без мыла в задницу влезешь. Почему в замполиты не пошел?
- Потому, что совесть до конца не потерял, - откровенно признался комбат.
Подполковник, как и любой офицер, вкалывающий от раннего подъема и до глубокой ночи, не любил политработников. Он громко загоготал, откинувшись на спинку стула.
Отсмеявшись, начштаба закурил и задумался.
Сигов и Горбунов настороженно молчали. Лейтенант чувствовал, как холод обручем стягивает низ живота.
Наконец, начштаба шевельнулся, завозил пальцем по бумагам, лежащим на столе. Палец уперся в какую-то строку. Подполковник медленно поднял голову. Взгляд напряженный и решительный. Глаза холодные.
Сигов вытянулся по стойке смирно.
- Вот что, Горбунов, - начштаба точно гвозди вколачивал в толстенную доску, - у Сигова есть шанс. Один. Послезавтра ночной патруль. Пусть заступит. Пусть службу понесет. Может, что-нибудь и выйдет.
- Так точно, товарищ подполковник, - вспыхнул Сигов, - выйдет, не сомневайтесь!
Но, напоровшись на колючие, ледяные глаза подполковника, лейтенант замолчал.
Начштаба, усмирив взглядом Сигова, продолжил так, будто того и вовсе нет в кабинете.
- Смотри, Горбунов, это его последний шанс. Патруль должен быть патрулем, а не мули-вули. Понял?
- Так точно.
Напускное равнодушие и скрытое лукавство комбата моментально испарились. Официально-серьезный капитан кивнул.
- Идите.
Офицеры отдали честь, повернулись, как положено, через левое плечо и вышли из кабинета.
На ступеньках штаба, вытягивая трясущимися пальцами сигарету из пачки, протянутой капитаном, заглянул ему в лицо счастливый Сигов.
- Комбат, не бойтесь, не подведу! Начштаба будет доволен!
Горбунов посмотрел на счастливое, дурашливое лицо лейтенанта и грустно улыбнулся.
- Колюха, Колюха! Не говори "хоп" раньше времени. В модуле обо всем потолкуем.
В небольшой комнатушке комбата густо-сине от дыма. Кондиционер, захлебываясь, чихал и булькал, но не успевал даже разогнать по углам плавающие клубы дыма.
На кровати под цветными фотографиями семьи лежал Горбунов. В ногах у него примостился старшина батареи - юркий, как сперматозоид (определение капитана), азербайджанец Тофик Юнусов. У изголовья на табурете - Сигов или, как теперь его называл комбат, - "Смерть дембелям".
- Значит, Тоф, не судьба тебе попасть в патруль, - закончил рассказ о передрягах в штабе капитан.
Юнусов понимающе взглянул на Сигова.
- Ясна, командир. Нада так нада. Хотел себе магнитофон купить - потом сделаю. Умирай, но товарища спасай, - засмеялся Юнусов.
Капитан перехватил затравленный, почти бессмысленный взгляд Сигова и вздохнул:
- Человек ты здесь новый, Коля. Еще, считай, ничего не видел. Со временем все узнаешь. Давай лучше, как любит наш замполит говорить, ближе к телу. - Горбунов перевернулся на бок, оперся на руку головой. - На ночь по Кабулу от частей выставляются патрули. Не везде, конечно, а в определенных местах: возле госпиталей советских, около посольства, вокруг аэродрома и на крупных перекрестках в центре города. Вечером они заступают, а утром сменяются. Ночь для волка - особая пора. - Горбунов хмыкнул и схватился за подбородок. - В это время он и кормится. Мы тоже. Ночной патруль опасная вещь, но денежная. За ночь тысяч двадцать-сорок сделать можешь. Цифра эта тебе ничего не говорит, в местных деньгах ты еще не разобрался. Так вот, если твою зарплату за месяц взять и перевести в афошки, то получится... капитан запнулся, подсчитывая. Юнусов немедленно подсказал:
- Шесть с половиной, командир.
- Видишь, за ночь в среднем четыре получки сделаешь. Если повезет, расклад хороший будет, - капитан, как всякий уважающий себя офицер, играл в преферанс, - а то и больше. Способы разные. Примитивные, безусловно, однако надежные, не раз проверенные. Можешь бурбухайку тормознуть, можешь дуканчик распотрошить - это дело вкуса и возможностей. Подробности тебе Тоф объяснит.
Прапорщик ободряюще похлопал тонкой ладонью Сигова по плечу:
- Конэчна, объясню. Кое-что знаем, кое-что умеем.
Все это время лейтенант ошалело моргал и пытался понять - разыгрывают его или нет.
- Только не надо делать большие глаза, Сигов, - прибавил Горбунов, внимательно наблюдавший за лейтенантом. - Это единственный шанс. Другого нет и не будет. Думаешь, зря он тебя в ночной патруль посылает? Просто так? Да у него такса - десять тысяч. Заступаешь в патруль и шныряешь по городу. А потом отдаешь десятку. Все остальное, разумеется, твое. Надеюсь, понимаешь, что отстегнуть сейчас ты должен будешь все. Хорошо одно - начштаба мужик конкретный. Он в долгу не останется. Не получится - вылетишь в Союз. И там об тебя каждая сволочь ноги будет вытирать, - на полном серьезе пообещал комбат и перевернулся на живот, зашарив рукой под кроватью.
Нашел и протянул Сигову банку пива.
- Пей. Отойди немного. Тебе сегодня досталось.
Сигов неумело потянул за колечко. Пена брызнула и уселась на рукав. Горбунов с Юнусовым переглянулись и беззлобно рассмеялись.
- Ничэго, научится, - сказал Тофик, - я тоже раньше пива в банках не видел. В патруль будет ходить, в колоннах - ящиками-мащиками пить будет.
Сигов сделал несколько вялых глотков и безвольно опустил плечи.
- Не нравится? - удивился комбат. - Это с непривычки. Пройдет.
- Нравится.
- А что не пьешь?
Сигов загнанно посмотрел на капитана.
- Начальник штаба такой принципиальный. Как ему деньги отдавать? Он же меня за это под трибунал сразу!
Комбат глянул на вспотевшего Сигова и махнул рукой.
- Опять двадцать пять. Я ему про Фому, а он мне - про Ерему. Тоф, хоть ты объясни!
- Э-э-э! - сдавленно, с хрипом вскрикнул азербайджанец. Лейтенант вздрогнул, испуганно посмотрел на Тофика. - Что объяснить? Что сказать? Начштаба все деньги носят. Он тоже дэмбэл, как Марков, - скоро замена. Пайса-майса начштаба во как нада, - прапорщик вонзил острый небрежно выбритый подбородок в потолок и провел напряженным ребром ладони по горлу. Принесешь ему - все будет. Не принесешь - ничего не будет. Тоф месяц назад командировка ездил - старый дедушка умер. Никто не отпускал. Не прямо родственник.
- Не прямой, - поправил комбат, изучая лучистые трещины, паутинками разбежавшиеся по потолку.
- Да, я и гаварю - не прямо. Так что? Принес Тоф начштаба двадцать тысяч и поэхал Саюз командировка. А ты гаварышь дэнги он нэ берет. Берет. Все берут! - озлился на Сигова Юнусов.
- Хватит, Тоф, не добивай парня. Расслабься, - почти приказал комбат и засвистал какую-то простенькую, но популярную мелодию.
Сигов попытался вспомнить ее, но так и не смог этого сделать.
Юнусов принялся молча вылавливать сигарету из полупустой командирской пачки.
От подобной правды Сигова мутило. Он согнулся, опустил голову на грудь и грел ладонями пустую, теплую жестянку. От бессчетного количества выкуренных сигарет голова трещала, дым выдавливал глаза из глазниц, и мысли были рваные, беспорядочные.
Все молчали. В окне по-прежнему мелко трясся кондиционер. Было слышно, как за дверью, в коридоре, топали солдаты, спеша к умывальникам.
- Пойми, - бесстрастно сказал Горбунов, все так же глядя вверх, - никто тебя никуда не заставит идти. Тоф пойдет - он давно просится, да очередь не подходила. Но поверь: не будет денег - вылетишь в Союз беспартийным и опозоренным. Задушат они тебя. С ответом не тороплю. Подумай, а к вечеру скажи. Не бойся - трусом тебя никто считать не будет. Решать - твое право.
- А что решать? - спросил Сигов.
По его горлу, изнутри, словно протянули рашпиль, и он закашлялся, задыхаясь, хватаясь за воротник куртки.
Тофик принялся колотить лейтенанта по спине.
- Что решать, - выдавил наконец Сигов, поворачивая покрасневшее лицо к комбату, - тут нечего решать. Пойду я.
- Подумай.
- Пойду! - банка треснула, сминаясь.
- Ай, маладэц, - обрадовался Юнусов. - Главное - нэ бойсь! Всэ кагда-та что-та начинают.
Горбунов сел.
- В таком случае запомни - осечки быть не должно. Поймают наши - будешь сидеть в тюрьме.
- Э-э-э! Кто поймаэт, камандир? Такие же. Будут приставать - падэлись. Не жадничай! - посоветовал Тофик Сигову.
- Впрочем, я не слышал, чтобы кто-то из патрулей залетел на таком деле. Тоф тебя проинструктирует, и людей тебе дадим надежных, молчаливых.
Горбунов потянулся. Кости весело хрустнули.
- Ладно, Коля, отдыхай. Не бери в голову - все обойдется. Вижу, устал. Подкосила тебя правда-матка. Иди спать - легче станет, да и перед патрулем отдохнуть надо.
Сигов кивнул головой, почему-то пожал руки Юнусову и Горбунову, а затем вышел.
И забываясь в мягком отупляющем сне, проваливаясь в ватное забытье, шептал сам себе молодой лейтенант: "Я должен быть сильным, как комбат. Я должен им доказать..."
И заснул, стиснув зло зубы.
Колонна из Газней рвалась к Кабулу.
На покатой горе без единого деревца, врывшись в сухую землю, в серых неказистых четырехугольных домишках, закутавшись в маскировочные сети, стояла шестая застава десантуры. Она прикрывала дорогу, по которой стремительно неслись машины.
Часовым на заставе они казались маленькими жучками. Темно-зеленые насекомые изо всех сил мчались вперед, да так скоро, что не было видно колотящих по земле ножек.
"Уралы", "КамАЗы", "Газы", раздробленные бэтээрами и бээмпэ, напрягая все свои силы, стремились пройти кишлак Мухаммеддарра, а попросту Мухамедку, оторваться от нее, хищно присосавшуюся к дороге.
Распущенные, хлопающие на ветру, выгоревшие, белые брезентовые тенты; черные, тонкие жала пулеметов, воткнутые в густую зелень справа.
В одном из "КамАЗов" старшим машины - прапорщик Бочков.
Еще задолго до Мухамедки поднял он боковое стекло с перекинутым через него толстенным бронежилетом и передернул затвор автомата. Поставил предохранитель на автоматический огонь и орал, как оглашенный.
- Быстрее, Семен! Жми, жми, бача! Давай! Ходу!
Глаза у Бочкова лихорадочно блестели, лицо перекосилось от страха.
Голый до пояса водитель разгонял машину на четвертой скорости, давил ногой в тапочке на педаль газа. Стрелка, дрожа, перепрыгнула цифру 120. Семенов закусил нижнюю губу, вцепился глазами в дорогу.
Вдоль нее - сгоревшие, искореженные остовы грузовиков; перевернутые или, точно присевшие на колени, с оторванными напрочь колесами, закопченные бронетранспортеры без пулеметов.
Рядом с асфальтом, исполосованным следами огня, белыми кристалликами соли - мелкое битое стекло и россыпи тусклых гильз.
Солдату вдруг подумалось, что выполз из зарослей огромный дракон, дохнул огненным смерчем на машины и застыли они, обезображенные, прерывая свой бег. А черные, обугленные полосы на самой дороге - следы шершавого языка дракона смерти, что живет в Мухамедке.
Если кошмар при виде разбитой колонны вселял в солдат некий абстрактный ужас, то прапорщик попросту дрожал от реального страха, стискивая потными пальцами теплый металл автомата.