Если кошмар при виде разбитой колонны вселял в солдат некий абстрактный ужас, то прапорщик попросту дрожал от реального страха, стискивая потными пальцами теплый металл автомата.
Неделю назад он встретился с этим драконом и видел его смертельный оскал.
Горели и взрывались машины. Люди выпрыгивали, выползали из них, скатывались на обочину.
Пули свистели, визжали, скрежетали и роями носились над дорогой. Раскаленные осы рвали на части все, что попадалось им на пути. Впивались в броню, злобно отскакивали и вновь кидались в атаку. Насмерть укусить не получалось, и тогда на помощь осам из густых придорожных зарослей торопились маленькие смерчи - гранатометные выстрелы.
Пламя, копоть, гарь...
Мат, стоны, ярость...
Бочков, распластавшись на земле за колесами "Урала", под его днищем, безостановочно садил из автомата в ощерившуюся зеленую чащобу. Автомат дрожал. Ствол постепенно становился синевато-сизым.
В ушах давило, в голове звенело, а Бочков что-то бессвязно выкрикивал, стрелял и снова кричал, бросая молящие взгляды направо. Там отчаянные парни на боевой машине пехоты, вроде бы и не замечая огненно-свинцовых волн, которые часто и упруго накатывались на них, пытались столкнуть с дороги пылающие машины и освободить путь застрявшей в ловушке колонне.
Деревья и заросли кустарников - логово дракона - становились реже. Наконец они окончательно исчезли. Справа пошла безжизненная мертвая равнина с редкими опухолями холмов.
Бочков захохотал, дернул предохранитель вверх и опустил стекло. Густые теплые потоки воздуха загуляли по кабине.
Прапорщик высунул потное блестящее лицо в окно и три раза сплюнул. Слюны не хватило - горло пересохло, и Бочков закашлялся. Потом откинулся на дерматиновое сиденье, достал сигареты и долго взахлеб радостно матерился. Кровавого цвета пачка "Примы" дрожала в его руке.
- Что, Семен, скоро водовку будем пить и женщин гладить?
Прапорщик прикурил сразу две сигареты, одну воткнул в зубы водителю.
- Что молчишь?
- Не пью, поэтому и молчу.
Бочков даже взвизгнул.
- Знаю, где вы бражку гоните. Ничего, как созреет - так и конфискую. Но ты не расстроишься? Ведь не пьешь, да? - съехидничал Бочков и затараторил: А я вот - выпью. После такой, братан, дороги очень даже полезно. В прошлый раз страху здесь натерпелся! Как начали долбить душары, так думал - все, не вылезем. Точно ужака под колесами ползал. Сейчас на машины смотрел вспоминал, а сердце в самой глотке колотилось. Веришь, нет?
Семенов мотнул стриженой головой. Сам он в той колонне не был, но видел вернувшихся ребят и слышал их сбивчивые рассказы. Ходка, в самом деле, была страшная: семеро убитых и пятнадцать раненых.
- Теперь, Семен, к инфекции. Там наше место, - обмякал все больше прапорщик. - Отменная стоянка! Забор, а за ним в модулях сто баб - бесхозные и на любой вкус. Ой, есть там у меня одна. - Бочков сладко зачмокал губами. - Королева красоты.
Солдат с сомнением взглянул на маленького, круглого Бочкова. Прапорщик этого не заметил.
- В прошлый раз, когда уезжал, так расстроилась, так расстроилась. Места себе не находила! Чуть не плакала. Ничего - сейчас она будет рыдать от восторга.
Бочков залихватски подмигнул водителю и мечтательно замолчал. Выражение лица становилось сладостным.
Колонна остановилась на пустыре слева от инфекционного госпиталя. Еще не успели опасть на землю клубы поднятой колесами пыли, как к машинам со всех сторон кинулись афганцы. Здесь, впрочем, как и на другой стоянке Теплом Стане, они имели свой интерес.
По ценам гораздо ниже, чем на кабульских базарах, где можно было достать абсолютно все, торговцы скупали в приходящих советских колоннах ходовой и дефицитный товар: теплое нательное белье, матрасы, кровати, запчасти для машин, ящики говяжьей тушенки, топливо, муку, сгущенку, радиостанции, сахар, мешки риса, бушлаты и оружие, если находились смельчаки, которые отваживались его именно здесь продавать. Затем с большой выгодой афганцы все это перепродавали.
К Бочкову подскочил невысокий черноволосый парень в широченных штанах и длинной, как платье, рубахе. Он схватил прапорщика за руку и радостно затряс.
- Здравствуй, командор! Что привез? Товар есть? Давай! Беру!
- Э, Толик, - попытался вырвать руку из немытой ладони Бочков, - завтра приходи. Некогда сейчас - к ханум иду. Понял, да?
- Другому товар отдаешь? - испугался афганец и не только не выпустил руки прапорщика, а еще сильнее сжал ее.
- Да нет. Тебе отдам. Как всегда. Товар есть - два кондиционера, один тент камазовский, три палатки. Все новое - муха не сидела.
- Давай! Давай! Сейчас беру! - торопил афганец.
- Ну ты и бестолковый, - разозлился Бочков и высвободил наконец руку, завтра приходи. С деньгами.
- Не обманешь, командор?
Бочков достал чеки из кармана и помахал ими.
- К ханум тороплюсь. Водка нужна. Понял?
Услышав о водке, парень тут же поверил прапорщику и потянулся к деньгам.
- Сколько?
- Две большие.
Афганец мгновенно исчез, растворяясь среди машин и снующих вокруг солдат. Появился он так же внезапно, достав из-за пазухи бутылки.
- Только мне, командор, товар отдашь, - крикнул он напоследок, устремляясь в глубь колонны.
Бочков стал готовиться к походу в гости. Он достал из пакета новую, аккуратно сложенную форму и прямо у машины, демонстрируя синие солдатские трусы, переоделся.
Затем в ход пошли гуталин, щетка и бархотка. Прапорщик долго пыхтел, возился и громко чертыхался. Через некоторое время туфли сияли.
Бочков сгонял водителя за теплой водой и принялся тщательно скрести щеки и подбородок безопасной бритвой. Все из того же волшебного пакета он извлек белое вафельное полотенце: в середине оказался одеколон. Прапорщик закрыл глаза и принялся колотить по щекам ладонью, щедро поливая ее остропахнущей жидкостью.
Семенов сидел возле машины, курил и зачарованно водил глазами за суетящимся Бочковым.
Наконец прапорщик вскочил на подножку машины и заглянул в зеркало. Потом осторожно ступил на землю, чтобы не запылить туфли, и одарил солдата улыбкой: "Главное, Семен, в нашем деле - обхождение. Запомни, бача, женщины от этого теряют сознание и сразу падают на кровать. Особенно здесь. Любят они культуру".
"Культуру, - ехидно подумал водитель, ухмыляясь. - Деньги они любят поэтому и валятся, как подкошенные".
По рассказам более опытных ребят знал Семенов цены на многих госпитальных телок, которых они между собой называли - "чекистками".
Реденькие бровки Бочкова стянулись к переносице.
- Нечего лыбиться! Уйду - чтобы порядок был. Машину подгонишь к злобинской, состыкуешь задницами впритирку и всю ночь - сторожить. Пропадет что-нибудь - значит ты, собака, продал. Голову оторву! За оружием смотри. Если что - убью!
Перед лицом солдата заплясал кулак, резко отдававший одеколоном.
Водитель поскучнел - Бочков был скор на расправу и имел тяжелую руку.
А к прапорщику после такого дружеского совета вернулось отличное настроение. Губы растянулись в улыбке, и он похлопал Семенова по острому, худому плечу.
- Служи, сынок, как дед служил, а дед на службу хрен ложил. Жди утром.
Бочков схватил крепкий полиэтиленовый пакет, где кроме водки лежал какой-то аккуратненький сверточек, перевязанный чуть ли не алой кокетливой ленточкой, и рысью заспешил в "инфекционку".
Появился прапорщик значительно раньше названного срока. Еще во всю гремели магнитофоны в госпитале, где гуляла добрая половина колонны. Видимо, не у одного Бочкова была там своя "королева красоты".
Прапорщик шел, спотыкаясь, не разбирая дороги, и злобно ругался.
С трудом он заполз в кабину. Семенов включил свет и обомлел. Лицо Бочкова - сплошь свежайшие ссадины и царапины. Из толстенной вывороченной губы сочилась кровь. Куртка в нескольких местах разорвана. Спереди - темные крупные пятна, спина в пыли и грязи. Судя по всему, кто-то очень долго валтузил прапорщика и катал его по земле. Причем ногами.
- Твою мать, твою мать, - упрямо произносил Бочков, то и дело поднося разбитые руки к лицу. - Твою мать, обезьяна джелалабадская.
Семенов схватил котелок и вывалился из кабины.
- Твою мать в три погибели, шлюха подзаборная, - как заведенный, продолжал заклинать Бочков.
Возле него озабоченно суетился водитель. Опускал кусочек марли в теплую воду. Потом, закусив губу, осторожненько, слегка прикасаясь, водил им по лицу и рукам Бочкова, стирая засохшую корочку.
Пьяный прапорщик, как малое дитя, послушно поворачивался в руках Семенова и все твердил.
- Мать твою так, блядь кабульская.
Наконец солдат закончил. Оторвал кусочек марли побольше, окунул в котелок и протянул прапорщику.
- К губе приложите. Поможет.
- Сигарету и выключи свет, - простонал Бочков.
Мир раздвинулся и замелькал разноцветными всполохами на аэродроме, переливаясь бесчисленными огоньками далекого города.
В кабине, искрясь, рдели красные точечки. Они то исчезали, то появлялись вновь.
- Козлы! Гады полосатые! - вспыхнул Бочков.
- Кто?
Прапорщика прорвало, и он закричал, давясь словами.
- Десантура - козлы! Змеи полосатые, которые за аэродромом стоят. У-у-у, гады! Сижу, значит, выпиваю культурненько, а тут они вдвоем вваливаются. Я им и говорю:
- Давайте, мужики, завтра увидимся. Вы, наверное, адресом ошиблись.
А шлюха как заверещит:
- Не уходите! Оставайтесь! Это он адресом ошибся!
- Это я ошибся!? - заревел Бочков и грохнул кулаком по панели. - Ох, хотел я этой стерве в морду съездить, да бугаи навалились. Здоровые сволочи! - прапорщик надолго замолчал, а потом начал бессвязно бормотать: но... короче... обман... получился... здесь.
Бочков затих, уронил голову на грудь и шумно задышал, постепенно выравнивая дыхание.
По кабине густо плыл запах перегара. Семенов морщился и хватал воздух ртом.
Музыка за забором, сложенным из бетонных плит, стихала. На аэродроме гудели, взлетая и заходя на посадку, самолеты, нервно мигая красно-желтыми фонарями.
От "инфекции" к уснувшим машинам торопливо скользнуло несколько теней. Солдаты спешили обратно.
Бочков сопел, шлепал губами, постанывал и беспокойно ворочался на сиденье.
Подбородок у Семенова пополз вниз. Солдат начал засыпать, когда прапорщик охнул, распрямился и вцепился ему в руку.
- Семен, ты?
- Я!
- Заводи!!!
- ???
- Заводи! На Теплый Стан рванем. Давай! Живет там одна безотказная - в любое время дня и ночи.
- Товарищ пра...
Бочков разжал пальцы и снизу-вверх двинул рукой. Клацнули зубы, голова солдата откинулась назад.
- Быстрее, - зверел прапорщик, - не то я...
Машина тронулась.
- Фары будешь включать, когда скажу. За водкой еще заедем, - словно в лихорадке трясся Бочков и жадно тянул воду из фляги.
Глубокой ночью патрульный бэтээр снялся с поста и пошел к Теплому Стану. Опытный водитель фар не включал. С двух сторон наползали на дорогу квадраты глиняных дувалов. Кое-где лениво побрехивали бездомные собаки.
С гор, окружающих Кабул, трассеры вычерчивали разноцветные пунктиры. Стрельбы слышно не было. Казалось, что светлячки перелетают со склона на склон, останавливаясь на время, чтобы передохнуть.
Сигов сидел наверху и зябко поводил плечами. Холодало. Рядовой Рамишвили, который был рядом, участливо прошептал:
- Сейчас. Место тихое. Дукан далеко от домов.
Бронетранспортер свернул налево. Механик-водитель сбросил газ, и машина беззвучно покатилась по асфальту.
Бэтээр впритирку остановился возле длинного металлического контейнера. В таких по железным дорогам в трюмах судов перевозят грузы. Смекалистые афганцы приспособили их под магазинчики.
Солдаты схватили плащ-палатку, мягко сползли на землю и завозились возле замка. Дверь приоткрылась.
Сигов сидел на холодной броне. Затылок сдавило. Курить хотелось до умопомрачения. Лейтенант, пересиливая себя, спрыгнул на землю и заглянул в контейнер. Вспыхивал тоненький вороватый лучик. Солдаты накидывались на пестрые целлофановые пакеты, которые стопками высились на стеллажах, и швыряли их на брезент.
- Скоро?
- Есть товар! Есть! - радостно ответил Рамишвили.
Сигов насторожился - где-то вдалеке зашумел мотор. Сердце начало цепляться за ребра. Лейтенант вскарабкался на бронетранспортер и сунул голову в люк.
- Бойко, послушай! Кажется, едет кто-то.
Солдат вынырнул из машины, наставил ухо.
- Точно. В нашу сторону.
Механик-водитель тонко и длинно свистнул. Из контейнера выглянул Рамишвили.
- Шухер! Едет кто-то. Сматываемся! - выпалил Бойко, юркнул вниз и стал запускать двигатели.
Солдаты выскочили из дукана, выволокли тюк и начали втягивать его на машину.
Сигов сжимал и разжимал пальцы. Машина шла в их направлении.
- Сейчас налево, - приказал Бочков. - Фары вруби, дубина. Через пятьсот метров справа - дувал. Там Ахметка живет. Бухала у него - море!
Голубоватые конусы выжрали тьму перед машиной. В них - продолговатая темно-красная коробка контейнера, а рядом - бронетранспортер. Номер закрыт ящиками. Но рядышком - не спрятанная эмблемка, парашютик с самолетиками. Человек в бушлате напряженно смотрит в их сторону, козырьком держа ладонь над глазами.
- Десантура! - завизжал Бочков, схватил автомат, сбросил предохранитель и высунул ствол в окно. - Гони, Семен, гони! Обороты! Ща я этим козлам покажу, чтобы помнили долго, суки полосатые!
- Мимо пройдет, - донесся голос Бойко снизу. - Это наши, шурави. Шарятся по городу просто так. Нажрались и катаются. А может, за водкой к Ахметке едут. Только он ее здесь даже ночью продает.
У Сигова чуточку отлегло от сердца, но из кабины "КамАЗа" внезапно ударила по бронетранспортеру густая прицельная очередь.
Лейтенант упал на землю и застонал.
Машина промчалась рядом, растворяясь во тьме.
Солдаты подбежали к Сигову. Он молчал. Рамишвили с разгона упал возле него на колени. Фонарик выплюнул белое пятнышко света.
Лейтенант лежал на спине. Глаза недоуменно распахнуты. На левой стороне груди чернели и наливались округлые пятна. Пальцы сжаты в кулак. Правая нога подвернута.
Рамишвили медленно приподнялся.
- Биджебо! Чвени камандира моклес! - цепенея, проговорил он.
Первым опомнился Бойко.
- Плащ-палатку сюда и в госпиталь! Скажем, душары наш пост обстреляли, вот он и погиб!
Через несколько месяцев в батарею на имя командира пришло письмо.
Округлый, ровный детский почерк.
"Наш пионерский отряд... Сигов Николай Иванович... Борется за право... Гордимся выпускником школы... Воин-интернационалист... рассказать о последнем бое героя... Собираем деньги на памятник... шефство над родителями героя-офицера... Создаем музей... будем достойны имени..."
Горбунов, прочитав письмо, вызвал замполита.
- Слышь, - сказал капитан, морщась, - ответить надо. Только ты уж там подвиг хороший придумай, чтобы прямо на героя тянул. Выдумай что-нибудь или из книги какой-нибудь, что про войну, спиши.
А про себя комбат подумал: "Хороший был парень Колюха, да карта не так легла".
Капитан по-прежнему играл в преферанс.