– Да, да… – бессмысленно проговорил он и вдруг, словно очнувшись, вскрикнул: – Да, бежим! За мной! Где Муслим?!
Мальчик, оглушенный взрывом, молча лежал у его ног, с расширившимися от ужаса глазами и открытым ртом.
Алексей схватил его на руки, крепко, как раненую руку, прижал к себе, и мальчик тут же стиснул его шею руками и только теперь снова заплакал:
– Папа!.. Папочка!.. Баба́!.. Беги!.. Пожалуйста!..
Но Алексей уже и так бежал – в темень, меж камней, пригнувшись, держа ребенка одной рукой, а второй шаря впереди себя меж острых камней и валунов. Со стороны он был похож в эти минуты на животное, на орангутанга, бегущего от опасности с детенышем.
– За мной, Джуди! За мной!.. Быстрее!.. Быстрей!..
Джуди бежала – спотыкаясь, падая, вскакивая. Голос Алексея впереди и грохот взрывов сзади подстегивал ее, но силы кончались и дыхание пресекалось.
– Да быстрей! Быстрей же! Джудичка, быстрей! – звал Алексей.
Каким-то обострившимся, звериным чутьем он находил проходы меж темных камней, ухитрялся не свалиться в расщелины, не оступиться на неверном камне. Они уже отбежали достаточно далеко, чтобы шум боя и взрывов стал тише, а иногда и вообще пропадал за многотонными валунами. Но Алексей не останавливался, только изредка оглядывался на нее и кричал:
– Быстрей! Джуди!
Она упала, плача. Сил больше не было. Он пробежал еще несколько шагов, оглянулся, увидел, что она лежит, и вернулся к ней прыжками.
– Вставай! Вставай! – дернул он ее за ворот кофты.
– Не могу… не могу…
– Вставай! Бежим! Ты не знаешь, что сейчас будет! – он схватил ее за ворот кофты и волоком потащил за собой.
Не силой мускулов, а жилами, нервами, обостренным сознанием не пережитой, а еще предстоящей опасности, он нес обхватившего его за шею мальчишку и волок по земле, по камням Джуди. Она, как щенок, только перебирала по земле окровавленными руками и коленями, крича от боли:
– Отпусти меня! Отпусти! Leave me! Please!!!..[22]
Но он не отпускал. Она решила, что он просто сошел с ума. Эта мысль испугала ее больше пережитого ужаса боя, и она, с неизвестно откуда взявшейся силой, вдруг рванулась в сторону. Так тонущий делает на глубине последний, уже бессознательный рывок к жизни. Вырвавшись из рук Алексея, она откатилась в сторону, вскочила на колени, выставила окровавленные руки вперед и закричала, оскалившись, как зверек:
– Не подходи! Leave me!!
Тяжелый гул в небе заставил их обоих повернуть головы.
– Идут! Я говорил! – крикнул Алексей. – За мной, Джуди!
Огромными прыжками он рванулся в сторону какой-то расщелины в скале. Джуди, еще не понимая, что сейчас должно случиться, но осознав, что Алексей все-таки не сошел с ума, побежала за ним, в недоумении и страхе оглядываясь на стремительно нарастающий тяжелый гул в небе. Алексей нырнул в расщелину в скале, оставил там ребенка, буквально оторвав его от себя, выскочил навстречу Джуди, схватил ее за руку:
– Сюда! – и втолкнул ее в расщелину. – Все! Замри! Это наши!.. Ну, наши – не наши, советские! Сейчас начнется! Маму забудешь!.. – он потащил Муслима поглубже в расщелину и сел там, изнемогая, с трясущимися от слабости губами. – Сюда!.. – слабо позвал он Джуди.
Она поползла к ним на четвереньках.
И тут же за ее спиной, в проеме расщелины темное небо вдруг осветилось ярким, неживым, люминесцентно-серебряным светом.
– Ос-свещение пов-весили, с-суки! – заикаясь, хрипло выдохнул Алексей. – Ну, держись теперь, Муслимчик!.. – и он опять крепко прижал к груди всхлипывающего малыша.
Сбросив осветительные, на парашютах бомбы, советская авиация залила горы почти дневным, только мертвым светом. И – началось.
Такого Джуди не видела даже в фильме Фрэнка Копполы «Апокалипсис нау». Тяжело ревущие бомбардировщики заходили в крутое пике, сбрасывали бомбы на скалы, окружающие атакованную афганскими партизанами колонну. Следом за ними ныряли еще ниже к земле построенные «этажеркой» вертолеты, поливали взорванные скалы и землю напалмом, зажигательными снарядами, ливнем пулеметного огня. В этих взрывах, в этом огне, под бело-мертвым небом горело все – земля, камни, скалы.
Джуди беззвучно молилась сухими черными губами. Но она знала, что они не выживут. Ни она, ни Алексей, ни Муслим, ни афганские партизаны. Выжить в таком аду было немыслимо.
27
Половину следующего дня они проспали. Но это не был освежающий сон просто усталых людей. Это было тяжелое забытье, глубокий обморок. Так израненная штормом чайка камнем падает на спасительную кромку берега и лежит мертво, оглушенно – комок истерзанных перьев, который подмывают и волокут по песку пенистые волны прибоя…
В этом глухом забытье тело Джуди ощутило, что что-то тревожит его – не то царапает, не то щекочет шею. Рука бессознательно, рефлекторно, медленно-заторможенным жестом стряхнула это нечто с шеи. Но через несколько минут такое же царапанье-щекотанье ощутило ее плечо. Тело приказало глазам открыться. Глаза скосили зрачки к плечу. И в тот же миг мозг проснулся и приказал телу замереть.
По ее плечу медленно полз большой, величиной с ладонь, скорпион.
Джуди завороженно, не дыша, следила глазами за его неспешным движением. Рядом, в обморочном сне лежали в обнимку Алексей и Муслим. А вокруг, за расщелиной скалы сиял новый весенний день. В высоком небе парили над горами белые перистые облака и ослепительно-свежее солнце. Несильный ветер шевелил на крутых горных склонах скудную, но чистую траву, красно-бордовые лепестки горных маков, крохотные бело-зеленые лапки эдельвейсов. В стерильно-прозрачном воздухе летали большие белые бабочки и трещали цикады. По теплым камням проворно сновали ящерицы. Мир продолжал жить так, словно ничего не произошло прошлой ночью – не было никакой стрельбы, взрывов, смертей, убийств, огня, ада. Не было крови, горящих людских тел, взлетающих в воздух кусков человеческой плоти.
Солнечный, живительный, прозрачный весенний день стоял над миром.
По телу Джуди – от плеча через шею к другому плечу – медленно полз скорпион. Остановился перед пульсирующей на шее жилкой, рассмотрел ее внимательно, деловито переполз через нее и двинулся дальше. На втором плече его явно озадачила глубокая, с запекшейся кровью и грязью царапина. Он решил обойти ее. Обошел и, так же не спеша, медленно пополз с тела Джуди на землю.
И в ту же секунду Джуди вскочила, истошно крича:
– А-а-а-а!.. Аа-а-а-а!..
Этим криком можно было и мертвого поднять из могилы.
– А-а-а-а!..
Алексей ошалело вскочил на ноги.
– В чем дело?
– А-а-а-а! – кричала Джуди в истерике, прижавшись спиной к стене расщелины и показывая пальцем на ползущего по земле скорпиона.
Алексей нагнулся, пальцами взял скорпиона за высокую серую спину.
– Это же скорпион… – сказал он с явным недоумением.
– Да!.. Да!.. Скорпион!! Скорпион! – крикнула Джуди со слезами.
Алексей недоуменно пожал плечами, пошел со скорпионом к выходу из расщелины и выбросил его далеко за камни. Потом потянулся, почесал себе бок и удивленно оглянулся – Джуди, сидя на земле под стеной скалы, рыдала. Это был какой-то истерический плач – с неостановимым потоком слез, соплей, вздрагивающими плечами. Все, что она пережила прошедшей ночью, и все, что она пережила за время своих скитаний по России, выходило теперь из нее в этом плаче.
Алексей подошел к ней, присел рядом на корточках и стал гладить по голове.
– Ну хорошо… Ладно… Ну, подумаешь – скорпион! – говорил он негромко. – Ну, поплачь… поплачь…
Муслим, наконец, тоже проснулся, сел, протер грязными кулачками заспанные глаза, удивленно уставился на Джуди. Этот трехлетний мальчик, прошедший через советский интернат, был и так не по годам взрослым, а за эту ночь он повзрослел еще вдвое – какое-то новое, недетски скорбное выражение появилось теперь на его лице.
– Я не могу… Я не могу больше… – раскачивалась в плаче Джуди.
– Ты ее бил? – строго спросил Муслим у Алексея.
Когда они выбрались из расщелины, их внимание привлек ширококрылый, с длинной голой шеей гриф, который плавным крутым полукругом парил под ними внизу, опускаясь к горной дороге. Выставив вперед длинные сильные ноги с кривыми когтями, гриф спикировал точно на то место, где ночью стояла колонна грузовиков.
Всего несколько часов назад, в ночной темноте, во время боя, Алексею и Джуди казалось, что они убежали от дороги далеко, может быть, за километр. Теперь, днем, оказалось, что место боя от них – в двухстах метрах. Но сейчас там не было ни дороги, ни грузовиков, ни танков. В разорванной земле зияли огромные рваные воронки, полузасыпанные камнями взорванных бомбежкой скал, обгорелыми ошметками «Уралов», расплавленными и искореженными кусками танковой брони, стальных гусениц. По этому кладбищу спокойно расхаживали огромные грифы и клювами вытаскивали из-под камней и обгорелого металла куски человеческого мяса. Рядом с грифами промышляли серо-коричневые, со щетинистыми мордами шакалы. Один из шакалов, уперевшись всеми четырьмя лапами, зубами тащил из-под перевернутой башни танка человеческую ногу в обгорелом сапоге. В метре от него еще один гриф стоял лапами на теле сгоревшего танкиста, клювом вырывал из живота куски мяса, заглатывал их целиком.
– Бля-а-а!.. – простонал Алексей, схватил с земли тяжелый камень и что есть силы запустил им вниз.
Но ни грифы, ни шакалы никак не отреагировали на это, только один гриф, возле которого упал камень, нехотя чуть отпрыгнул в сторону, держа в клюве огромный кусок мяса. Наступив на него костистой лапой, он стал терзать мясо клювом…
– Что они кушают? Людей? – спросил Муслим.
– Пойдем отсюда! – Алексей дернул его за руку и широкими шагами зашагал, не оборачиваясь, вниз по сухому горному склону.
Джуди шла следом.
– Куда мы пойдем? – спросил на ходу мальчик.
– Не знаю! – нервно сказал Алексей. – Вниз. Там вода…
Только человеку, который никогда не был в настоящих горах, кажется, что спускаться с гор легко – иди себе вниз и все! Очень скоро Джуди обнаружила, что спускаться по каменистому, обветренному горному склону трудней, может быть, чем подниматься. И уж наверняка опасней. Сила инерции и кажущаяся легкость несут тебя вниз, тянут, заставляют бежать, но при малейшем неверном шаге ты рискуешь уже никогда не остановиться, либо вывернуть себе ногу, либо – в случае удачи – просто шлепнуться о землю задницей и так, спиной и задницей пропахав по мелким камням осыпи, удержаться на опасном склоне.
Алексей учил их спускаться не напрямую, а «змейкой», боком к горному склону, и ставить ноги не прямо перед собой, а «ступеньками», ребром. И идти не на прямых ногах, а на чуть согнутых, как лыжники, чтобы пружинило. И падать на бок до того, как тебя уже неудержимо понесет вниз… У Муслима это получалось легко, само собой, словно он не только родился в Афганистане, а и вырос среди этих гор. А для себя и Джуди Алексей выломал две палки – ветки первого же встреченного ими деревца, одиноко торчавшего из-под камней. Одну палку он дал Джуди и показал, как пользоваться ею – не опираться, а притормаживать ею о землю, держа ее, как весло.
Солнце нещадно палило их непокрытые головы. Вокруг, сколько видит глаз, стояли горы, поднимая в бездонное и уже безоблачное небо острые пики, накрытые слоистыми шапками ледников и снега. Сухая жара разогнала, казалось, все живое – даже птиц, ящериц и бабочек. Было совершенно непонятно, где же тут идет война и как тут вообще могут жить люди.
Но Алексей то и дело встревоженно поднимал голову к небу, оглядывал горизонт.
– Мне кажется, я слегка оглох прошлой ночью, – сказал он Муслиму и Джуди, когда они сидели, передыхая, в тени какого-то валуна. – Если вы услышите что-нибудь в небе – сразу прячьтесь. Сразу! Наши вертолеты нас в живых не оставят… – он помолчал, затем добавил с горечью: – Так мы воюем! Своих добиваем, лишь бы афганцам оружие не досталось. Пошли! – он встал.
– Я хочу пить, – сказал Муслим.
– Пошли…
Уже через час, случайно оперевшись рукой на ребро какого-то гигантского валуна, Джуди удивленно поднесла руку к глазам и тут же позвала:
– Алеша!
Рука была влажная, камень, который она тронула – сырой.
Алексей тут же стал карабкаться вверх, огибая этот гигантский валун сбоку. Серый гранитный валун был величиной с Мэдисон-гарден.
– Сюда! – позвал Алексей сверху. – Сюда! Вода!!
Джуди и Муслим радостно поспешили вверх, вокруг камня, на четвереньках. Это не был ни источник, ни, тем более, ручей. То, что Алексей назвал водой, было тонкой пленкой влаги, сочащейся сверху, с ледников по каменистой скале. Но они были рады и этому. Распластавшись на влажной, неровной, каменистой плите, они впитывали эту влагу одеждой и лизали воду языком, как собаки. Долго, почти бесконечно. Утолив, наконец, жажду, Алексей блаженно перевернулся на спину, чтобы и ее смочить влагой. И замер.
На верхнем ребре валуна стояли, направив на них советские автоматы «Калашников», трое бородатых мужчин, одетых кто по-афгански, кто в советские гимнастерки без погон, но с одинаковыми серыми чалмами на головах.
– Джуди… – тихо, одними губами позвал Алексей, и было в его зажатом голосе что-то такое, что заставило ее тотчас оглянуться. И еще до того, как она поняла, кто эти люди, Алексей все так же тихо произнес: – Говори только по-английски… Говори!
Джуди со страхом смотрела на направленные на них автоматы.
– Говори! – приказал ей Алексей негромко.
– Дон'т шут! Дон'т шут! – изо всех сил закричала Джуди и продолжала так же по-английски: – Ай эм америкэн! Ай эм америкэн! Дон'т шут![23]
Партизаны о чем-то громко заговорили. Один из них, с короткой черной бородой, быстро и ловко спустился вниз и, снова направив автомат на Алексея и Джуди, обошел их вокруг.
– Американ? – с интересом спросил он.
– Да, американка! – тут же ответила Джуди, приподняв голову от земли.
– Американ! – крикнул партизан и что-то громко добавил уже по-афгански своим приятелям наверх. Те засмеялись.
Он жестами приказал Алексею и Джуди подняться. Они встали и подняли руки вверх. И вдруг Муслим подошел к партизану и, подняв улыбающееся лицо, заговорил по-афгански. Тот удивленно уставился на ребенка, затем стал его торопливо о чем-то спрашивать. Муслим оживленно повернулся к Алексею и Джуди, сказал с гордостью:
– Это они русские грузовики взорвали! Они за нами уже давно идут! А мы их не видели даже!
Обыскав Алексея и Джуди и не найдя у них оружия, партизан жестом приказал им идти вперед. Трое афганцев и Муслим шли сзади, оживленно разговаривая. Муслим, захлебываясь своим звонким голосом, что-то рассказывал, отвечал на короткие гортанные вопросы партизан.
Почему-то их вели вверх, а не вниз. Через полчаса подъема по крутым, неприметным глазу тропинкам меж камней и валунов их подвели почти к такой же расщелине в скале, в какой они сами прятались ночью. Из этой расщелины навстречу им вышли еще с десяток партизан. Совсем еще молодой афганец в каракулевой папахе, с коротким кинжалом на поясе и одетый, как большинство партизан, в широкие штаны и темную жилетку поверх длинной холщевой рубахи, внимательно выслушал, что ему гортанно говорили пришедшие партизаны, о чем-то поговорил с Муслимом и повернулся к Джуди, спросил по-английски:
– Кто вы?
Все вокруг притихли. Джуди поняла, что это командир.
– Я американка! И нам нужно в Пакистан! – горячо заговорила Джуди, боясь, что он ее остановит. – Пожалуйста!
– А кто он? – афганец кивнул на Алексея.
– Он мой жених! Нам вместе нужно в Пакистан! Если вы нам поможете, вы получите много денег!
– Я спрашиваю, кто он – русский?! – сухо переспросил афганец.
– Да. Он русский. Мы бежали от советского КГБ.
– Почему этот ребенок с вами? Где вы его взяли? – он говорил по-английски довольно хорошо, только буква «р» у него была раскатистая и звонкая.
– Мы везем его к матери, она афганка! Его забрали в Россию, когда ему было полгода! Мы хотим вернуть ей его!
Афганец внимательно перевел глаза с Джуди на Алексея, затем снова обратился к Джуди:
– Откуда вы знаете женщину, которой везете ребенка?
– Мы… – замялась Джуди. – Мы…
– Говорите правду! Мы все проверим! – он вдруг повернулся к Алексею и в упор спросил его по-русски: – Ты воевал здесь?
– Да, – ответил Алексей.
– В каких войсках?
– В мотострелковых…
– Откуда ты знал его мать? – афганец коротко кивнул в сторону Муслима.
– Наша часть стояла возле кишлака Тапбил в долине Логар. Там и познакомились, – Алексей хмуро смотрел афганцу в глаза.
– Почему ты хочешь вернуть ей ребенка?
– Потому что… она меня просила.
– Это твой ребенок? – партизан пристально посмотрел на Алексея.
– Нет.
– Врешь! – вдруг закричал афганец и с силой ударил Алексея по лицу – Своих женщин вам мало?! Сволочь!
Джуди с криком бросилась к побледневшему, сжавшему челюсти Алексею. Тот резко отвел ее руку, вытер губу, на которой выступила кровь.
– Не бей его! Это мой отец! Не бей его! – закричал Муслим, мешая афганские и русские слова, и схватил партизана за рукав.
– Я не вру, – тихо сказал Алексей. – Ты можешь проверить. Его отец Василий Батков перешел к вашим в Логарской долине и принял ислам. Он погиб в 84-м, подорвался на мине…
– Я проверю! Я все проверю, – спокойно сказал афганец и что-то властно приказал своим по-афгански.
Двое партизан оторвали от него Муслима.
– He is not lying!! – не помня себя от страха, Джуди подбежала к командиру и схватила его за руку. – He is not lying! Believe me, it is not his son!.. Ask his mother!..[24]
Тот брезгливо отдернул руку.
Муслим вырвался из рук держащего его афганца, подбежал к Алексею, крепко обхватил его колени и громко закричал партизанам:
– Не трогайте его! Он хороший! Не трогайте его!
Командир молча смотрел на ребенка, на Алексея. По темной бороде Алексея сочилась кровь из разбитой губы.
– Вы же видите – ребенок блондин, – сказала ему Джуди по-английски. – Это не его ребенок, клянусь!