Двое партизан оторвали от него Муслима.
– He is not lying!! – не помня себя от страха, Джуди подбежала к командиру и схватила его за руку. – He is not lying! Believe me, it is not his son!.. Ask his mother!..[24]
Тот брезгливо отдернул руку.
Муслим вырвался из рук держащего его афганца, подбежал к Алексею, крепко обхватил его колени и громко закричал партизанам:
– Не трогайте его! Он хороший! Не трогайте его!
Командир молча смотрел на ребенка, на Алексея. По темной бороде Алексея сочилась кровь из разбитой губы.
– Вы же видите – ребенок блондин, – сказала ему Джуди по-английски. – Это не его ребенок, клянусь!
– Пошли! Go! – сказал, наконец, командир и коротко кивнул на расщелину в скале.
Партизаны грубо толкнули Алексея в расщелину, за ним – Джуди и мальчика. В расщелине была тень, прохлада. На земле лежали два осла, рядом были ручные пулеметы, три легких миномета, автоматы «Калашников», патронташи. У стены были постелены несколько войлочных одеял, на них лежал без движения не то раненый, не то уже умерший от ран партизан, а рядом с ним лежали кожаный бурдюк с водой, остатки прерванной трапезы – козий сыр, лаваш. Дальше, в глубине был какой-то лаз…
Партизан, входящий в расщелину последним, вдруг крикнул что-то коротко и гортанно.
– Замрите! – приказал командир пленникам по-русски. Все замерли – и партизаны, и Джуди с Алексеем. Теперь, в тишине стал ясно слышен быстро нарастающий вертолетный гул.
Советские «летающие танки» – вертолеты «Ми-24» шли над горами на низком, бреющем полете, как грифы, высматривая добычу.
Командир афганцев коротко и гортанно приказал что-то своим по-афгански, кивнув на лаз в глубине расщелины. Те спешно навьючили на двух ослов гранатометы и минометы, раненого переложили на самодельные носилки и двинулись к лазу. Командир подтолкнул Алексея и Джуди за ними. Муслима он держал возле себя. Джуди не могла поверить, что груженные тяжелой поклажей ослы протиснутся в этот узкий и темный лаз. Но афганцы заставили ослов протиснуться. А дальше… дальше открывался длинный и темный, но широкий, как туннель, ход – кириз. Он круто уходил вниз. По дну его сочилась вода. Эти подземные туннели-киризы ирригационной системы афганцы создавали веками. Летом, когда начнется период таяния ледников в горах, вода в этих киризах забурлит и помчится вниз, в долины, к виноградникам. К виноградникам, которых уже нет, которые в прах разбиты восемью годами войны. Но природа не знает этого, она бросит потоки воды вниз, и эта вода будет вымывать из желтой и красной афганской земли мины, обломки снарядов, остатки сгоревших и взорванных бронетранспортеров и кости и черепа русских и афганских покойников…
Замерзая от холода, оскальзываясь в ледяной воде, сочащейся по дну темного кириза, Джуди и Алексей шли в середине цепочки афганцев по этому подземному царству афганских «духов» – моджахедов.
Над ними, над скалами кружили советские «Ми-24». Но сверху им были видны только мертвые острые скалы, сухие и жесткие.
28
По утрам, при восходе солнца, в селении громко кричал муэдзин. Небольшая мечеть была разбита советской бомбежкой, как и еще с десяток более или менее крупных домов, и, наверно, поэтому афганцы молились по утрам не в мечети, а на плоских крышах своих низеньких глинобитных домишек. Впрочем, может быть, молиться на крышах восходящему солнцу было их ритуалом и при наличии мечети. Расстелив пестрые коврики, они становились на них на колени и, положив на колени руки, кланялись на восток, выкрикивая первые слоги молитвы и тонкими голосами выпевая:
Так начинался каждый день – жаркий, длинный, пыльный. За хлипкой деревянной дверью глинобитно-кизякового сарая для домашнего скота, где уже три недели находились Алексей и Джуди, бегали куры, паслись козы, ходили, обмахиваясь хвостами, ослы, иногда пробегали шумной ватагой дети, иногда появлялись женщины в просторных цветных платьях и в чадрах. Дом (если можно назвать домом эту тоже глинобитную лачугу без окон), при котором находился сарай Джуди и Алексея, принадлежал неизвестно кому – скорей всего, командиру партизан. Но в доме никто не жил. Во всяком случае, в нем никто не ночевал. Иногда днем, а чаще ночью возле дома появлялись старики-афганцы с вьючными ослами, груженными ящиками с патронами, минами или другим оружием. На ящиках была американская, китайская, немецкая и еще черт-те какая маркировка, даже израильская. Старики торопливо разгружали ящики, вносили их в дом, а через несколько дней, снова ночью, выносили, грузили на других или тех же самых ослов и исчезали с ними в ночи.
Подле этого дома – склада оружия постоянно дежурил какой-нибудь старик, в его обязанности входило присматривать за пленниками и раз в день давать им еду – лаваш, зеленый чай и сушеный урюк. Но назвать этого дежурного старика часовым было бы преувеличением. Оставив в тени дома свой автомат или ружье, он весь день занимался хозяйственной работой – кормил кур, доил коз, бил ослов, пристававших к старой ослице, пил чай с сушеным урюком, чистил арык, молился. Назавтра появлялся другой старик и делал то же самое с таким же старанием.
Пленники тоже были в довольно относительном «плену». Двери их сарая не запирались ни днем, ни ночью. Они могли ходить по двору, загорать или помогать охраннику в его несложном труде. Алексей довольно легко освоил эти премудрости сельской работы, даже научился доить коз, но чаще всего помогал очередному охраннику чистить арык от сорняков и ила. Однако выходить со двора Алексею и Джуди было запрещено – при малейшей попытке выйти на улицу сзади раздавался гортанный окрик охранника. Конечно, они могли бы давно сбежать из этого плена – в любую ночь. Но куда бежать? Назад, к русским – смешно. А добраться до Пакистана без помощи афганцев – немыслимо… Правда, несколько раз через кишлак проходили по ночам на восток, в сторону Пакистана, вереницы беженцев из разрушенных советскими бомбежками кишлаков. То были изнеможенные и оборванные старики, старухи, женщины и дети, обессиленные голодом, рахитом и пневмонией. Те из взрослых, кто был покрепче, несли на руках раненых, дистрофичных малышей. Сколько из них выживут в этих переходах к Пакистану – через горы, когда по ночам температура падает чуть не ниже нуля по Цельсию, а днем за этими несчастными беженцами охотятся советские вертолеты? Но даже и в этот пеший переход афганцы не взяли бы с собой Алексея и Джуди. Тем не менее, каждый раз, когда по ночам раздавался на улице топот ног, Джуди и Алексей бросались к забору в надежде, что вдруг среди беженцев окажется Улима…
Но Улимы не было. Алексей и Джуди тупо ждали своей судьбы. Командир партизан исчез вместе с отрядом и Муслимом на второй день их прибытия в этот кишлак. Но вряд ли партизаны отправились в Логар, в другую часть Афганистана, чтобы найти там кишлак Тапбил и проверить показания Алексея. Скорей всего, они ушли на новые операции против русских, а мальчика по какой-нибудь партизанской цепочке отправили в Тапбил искать мать. Но выяснить это у стариков-охранников тоже было невозможно – никто из них не говорил ни по-английски, ни по-русски. Оставалось ждать. Ждать, что Муслим найдет Улиму, что Улима каким-то образом сумеет добраться сюда или хотя бы передать командиру партизан, что Алексей не отец Муслима. Но если Муслим не найдет Улиму? Если Улима не захочет или не сможет сюда добраться? Если командир партизан погибнет во время операции вместе со всем своим малочисленным отрядом?
Чтобы не думать обо всех этих «если», Джуди пыталась учить афганский язык. Знаками, жестикуляцией, мимикой она выуживала из неразговорчивых стариков-охранников все новые и новые слова, обозначающие простые понятия: женщина – «ханум», мужчина – «март», деньги – «пайса», спасибо – «таша-кур», до свиданья – «худа хафер», сын – «мача», как тебя звать – «наш шума чис»…
Спали они на земляном полу, засыпанном тонким слоем соломы. Хотя в первые же дни они старательно вымели сарай и принесли свежей соломы из ослиного стойла, земля, пропитанная ослиной мочой, отвратительно, тошнотворно пахла и днем и ночью. По ночам ставилось холодно, и Алексей крепко прижимал Джуди к себе, стараясь согреть. Секс по соседству с занимающимися сексом ослами не приносил ни радости, ни удовольствия, и они забыли о нем. Они научились спать в обнимку без сексуальных желаний, как брат с сестрой. Порой среди ночи их будил рев вертолетов. Вертолеты шли на восток, потом возвращались. Алексей объяснял: советские забрасывают засады на идущие из Пакистана караваны с оружием. Джуди казалось, что она уже прожила в этом хлеву всю жизнь, а Нью-Йоркский университет, мама в Алабаме – это было не с ней, это было в другой жизни, во сне…
В конце третьей недели или в самом начале четвертой (точный счет дням они потеряли) среди лунной ночи их разбудил шум автомобильного мотора. Они вскочили, выглянули из своего сарая. Во двор въехал не то «пикап», не то маленький грузовик доисторического возраста, грязный, облупленный, с начисто срезанной крышей. В лунном свете были видны рваные круглые дыры на его боках, явно пробитые пулями или осколками снарядов.
Никакого номерного знака на нем, конечно, не было, одна фара вывалилась из своего гнезда, болталась на толстом проводе. Загружен этот не то «пикап», не то грузовичок был выше бортов какими-то легкими ящиками, явно не боеприпасами и не оружием – несколько сбежавшихся к грузовичку стариков легко брали на руки по два и даже по три ящика и спешно уносили их в дом. Стройная худощавая фигура командира партизанского отряда промелькнула между грузовиком и домом и, в сопровождении еще какого-то рослого мужчины в чалме, скрылась в двери. Затем из глубины кабины выскочила маленькая детская фигурка и стремглав побежала к сараю Алексея и Джуди. Они оба сразу узнали Муслима. Кто-то из стариков попытался остановить его, но Муслим проскочил прямо возле ног старика, и старик, нагруженный тремя ящиками с импортной маркировкой и красными крестами, плюнул мальчишке вслед и понес ящики в дом.
Алексей шагнул из сарая навстречу Муслиму, мальчик с разбегу бросился ему на руки.
– Баба́, мамы нету! Тапбила нету! Тапбил сгорел! Русские бомбили! Маму убили! Всех убили!..
Алексей безмолвно опустился с мальчиком на землю, словно рухнул. Прижимая к себе Муслима, закачался с ним из стороны в сторону.
– Не плачь, баба́, не плачь… – говорил Муслим. – Мы тоже много русских убили, много! Не эти моджахеды, другие!
Джуди, обмерев, прислонилась спиной к сараю. Если мать Муслима и все жители ее деревни убиты, Алексей уже никак, никому и никогда не докажет, что он не отец Муслима. Тем более, что мальчик упрямо называет его отцом…
Худощавый командир партизан вышел из дома и направился к их сараю. Рядом с ним широко вышагивал высокий мужчина лет тридцати в чалме и в такой же холщовой широкой рубахе, как у большинства афганцев. Только борода у него оказалась вблизи светлей, чем у местных. Командир что-то говорил ему на ходу по-афгански. Наконец, оба остановились перед Алексеем и Джуди.
– Hay! Are you American? – сказал Джуди светлобородый, почему-то улыбаясь.
И Джуди сразу, по его ровным белым зубам и этой улыбке, сопровождавшей «хай!» поняла, что он американец.
– Да, – ответила Джуди обрадованно. – Я американка. А вы кто?
– Ну, это я вам потом скажу. А пока… они привезли меня, чтобы я вас проверил – американка вы или нет. А как – я ума не приложу. Документов у вас, конечно, нет…
– Конечно… – усмехнулась Джуди.
Американец внимательно посмотрел на нее, перевел взгляд на Алексея и Муслима, на стоявшего с замкнутым лицом командира, потом снова на Джуди.
– Где вы родились?
– В Бостоне. Но мои родители уехали в Мэдисон, Алабама, когда мне было четыре года, – торопливо заговорила Джуди. – Что они собираются с нами делать?
– Это зависит от того, американка вы или нет, – он ободряюще улыбнулся ей. – Где вы учились?
– Я окончила хай-скул в Мэдисоне. А потом два года – в Нью-Йоркском университете…
– Вы учились в Нью-Йорке? Это уже легче! Я в Коламбии получил пиэйчди.[25] А как вы попали сюда?
– А разве они вам не рассказали? – Джуди кивнула на командира партизан.
– Рассказали, что взяли в плен русского солдата с мальчиком-афганцем и женщиной, которая кричит, что она американка. Но это, судите сами, дикое сочетание! Так что рассказывайте! Только сначала скажите мне, что бы вы сейчас съели?
– Я!.. – растерялась Джуди. – Я бы съела хамбургер или… пиццу с паперонни! А почему вы спрашиваете?
– Она американка, – сказал он командиру.
– Откуда ты знаешь? – подозрительно спросил тот.
– Потому что я тоже мечтаю съесть хамбургер. Меня уже мутит от вашего сыра и зеленого чая. Кроме того, у нее алабамский акцент.
– Этому ее могли научить в школе КГБ, – презрительно сказал командир.
Воспользовавшись их разговором, Джуди повернулась к продолжавшему сидеть на земле Алексею и радостно пояснила по-русски:
– Это американец! Его привезли, чтобы узнать – американка я или нет…
– Ага! – сухо кивнул Алексей. – Надеюсь, ты ничего не забыла о своей Америке!
Джуди рассмеялась и, посмотрев американцу прямо в глаза, начала рассказывать.
Минут двадцать длился ее сбивчивый рассказ, перебиваемый вопросами американца. Командир партизан, чье знание английского не позволяло ему следовать Джудиной скороговорке и ее сленгу, ушел и увел с собой Муслима. После ухода командира Джуди почувствовала себя свободней и еще увеличила темп рассказа. В конце его Майкл – так звали американца – восхищенно присвистнул и сказал:
– Вот это история! И вы думаете, что эта старуха, ну, его бабушка, приедет за вами в Пакистан?
– Она уже там! – убежденно сказала Джуди. – Какое сегодня число?
– Двадцать первое апреля.
– Двадцать первое апреля!!! – воскликнула Джуди. – Она уже давно там! Ищет нас в лагерях афганских беженцев. Но как ее найти, я не знаю…
– Ну, это легко. Через американское консульство в Пакистане…
– А кто вы? Теперь я могу узнать? Представитель нашего правительства у партизан в Афганистане?
– Что вы! – рассмеялся Майкл. – У нашего правительства нет никаких официальных представителей у моджахедов, и Белый дом категорически против посещения Афганистана американскими гражданами! Нет, я частное лицо, и здесь на свой страх и риск. Просто у меня «пиэйчди» по персидской поэзии, а все остальное – так, от охоты к приключениям… – он усмехнулся. – Ладно, не в этом дело! Пойду поговорю с командиром. Думаю, все будет хорошо… – и он ушел.
Джуди бросилась к Алексею. Повалив его на землю, она, смеясь, щекоча Алексея и визжа от восторга, кричала:
– Домой! Домой! Мы поедем домой! – и целовала Алексея.
Алексей поддался ее радости или сделал вид, что поддался – и не мешал ее восторгам, только шутя защищался от ее щекотки.
– Идут! – вдруг сказал Алексей, услышав шаги.
Майкл и еще два партизана-афганца шли к ним через двор от уже разгруженного грузовичка. Командира с ними не было.
– Ну что? – рванулась к Майклу Джуди.
– Мы сейчас едем в Пакистан. У вас есть вещи? – он неловко улыбнулся. – Поторопитесь, у вас нет времени для прощания.
– Для какого прощания?! – Джуди удивленно посмотрела на Майкла.
– Он с нами не поедет, – кивнул Майкл в сторону Алексея.
– Как не поедет? Почему?
– Так они решили! Пока он не докажет, что этот мальчик не его сын, он будет здесь…
– Но тот кишлак разбомбили! Мать ребенка погибла! Как он может доказать?! Но они могут сделать «блад-тэст».[26]
– Не смешите меня! Какой «блад-тэст»? Здесь?!
– Я не поеду без него! – закричала Джуди и схватила Майкла за руку. – Пожалуйста, попросите их! Он сказал правду! Они должны его отпустить! Этот мальчик не его сын!
Майкл осторожно освободил свою руку и тихо сказал:
– Я ничего не могу сделать! Я пытался, но… Ведь мальчик называет его отцом. Откуда вы знаете, что он не изнасиловал какую-то афганку, когда служил здесь? Афганцы и так народ упрямый, а когда дело касается мести за поруганную честь!.. Они его не отпустят! Вам вообще не повезло. В Афганистане семь крупных партизанских армий, некоторые из них даже имеют своих представителей в Европе и Вашингтоне. С ними можно было бы договориться. Но вы попали в плен к какому-то мелкому отряду, который никому не подчиняется. Кроме, конечно, Аллаха. Таких тоже сотни…
– Что он говорит? – вмешался Алексей.
Джуди растерянно оглянулась на него.
– Он говорит… Они тебя не отпускают! Пока не выяснят, чей это мальчик!
– А тебя? Тебя отпускают?
– А меня… – Джуди резко повернулась к Майклу: – Я остаюсь с ним! Я не поеду одна!
– А тебя отпускают? – снова настойчиво спросил Алексей.
– Нет, я без тебя никуда не поеду!
– Послушай, Джуди, – сказал Майкл. – Ночь кончается. Я уезжаю через пять минут. Если ты решишь уехать, место в машине для тебя есть. Решай! – и он опять ушел, но два сопровождающих его афганских партизана остались.
– Ты должна ехать! – тихо сказал Алексей.
– Нет! – твердо сказала Джуди. – Я останусь с тобой.
– Не дури. Ты не можешь мне ничем помочь. А вдвоем нам тут погибать ни к чему.
– Нет! – выкрикнула Джуди, с ней начиналась истерика.
– Зачем ты взял этого мальчика?! Я тебе говорила! Я тебе говорила!!!..
– Заткнись, дура! – резко оборвал он ее, побледнев. Если бы не стоявшие рядом афганцы, он мог бы ее ударить. – Я хочу, чтобы ты уехала. Ты мне не нужна!