– Может быть, вы все же посмотрите? Мне очень надо... Очень!
Кассирша, спрятав банкноты, взяла трубку телефона, переговорила с кем-то и заявила:
– Вам сильно повезло, только что сняли бронь с нескольких мест. Вот ваш билет!
Прижав к груди заветный билет (и пусть плацкарта, пусть верхняя полка, пусть боковушка около туалета, лишь бы прочь из Нерьяновска!), Настя вышла из здания вокзала. Город сильно изменился – всюду возникли ларьки, киоски, новые магазинчики, закусочные, рестораны и даже казино. Поезд отправлялся под вечер, и у Насти было еще около шести часов.
Она прогулялась по центру, прошла по Театральной площади и посмотрела на окна квартиры, в которой жила когда-то их дружная семья. Семья, которую уничтожил Глеб Романович Остоженский. Окна были закрыты тяжелыми красными портьерами.
Настя села в трамвай и доехала до остановки «Стадион». Она должна это сделать, должна!
Девушка не без труда по памяти отыскала дом, в котором проживали Хрипуновы, на скамейке у подъезда увидела нескольких старушек. Марии Прокофьевны среди них, к счастью, не было. Представившись заблудившейся приезжей, она спросила, как доехать до вокзала. Словоохотливые старушки стали тотчас давать рекомендации. Настя взглянула на окна квартиры, ставшей для нее роковой, надо же, кирпичи под окнами жилища Хрипуновых почернели.
– А здесь что, пожар был? – спросила Настя.
Одна из старушек закивала:
– Да здесь такое было! В следующем месяце будет ровно два года.
– Нет, Пантелеевна, не в августе все произошло, а в июле! – заявила другая бабулька. – В этом месяце два года, в этом!
– Прокофьевну бы сюда, она бы точно спор разрешила... Царство ей небесное! – заметила, перекрестившись, третья.
– А что, она умерла? – поинтересовалась Настя.
Итак, главной свидетельницы обвинения уже нет на свете. Ну что ж, достопочтенной глазастой Марье Прокофьевне Петуховой было ведь под восемьдесят.
– Умерла, умерла, – поддакнула старушка, – с полгода уже как. Тромб у нее оторвался. Что-то в нашем доме в последнее время много мертвяков, прямо напасть! Теперь тут племянник ее живет, так у него всю ночь музыка и бабы. А участковому хоть бы хны, ему племяш Прокофьевны на лапу дает, и тот делает вид, что все в порядке. Просто колдовство какое-то!
– Я же говорю – порчу на дом навели, – резюмировала ее товарка. – А все началось с них!
Бабулька ткнула костлявым пальцем в окна квартиры Хрипуновых.
– Верно, верно говоришь, Ильинична, – закачали головой другие. – Все с Хрипуновых и пошло! У них квартиру разнесло – газовый баллон взорвался. Покойный Степан-то Игнатьич хранил газовый баллон для дачной плиты зимой здесь, вот и доигрался. Вся квартира полыхала, потолок обвалился, стекла у всех повышибало.
– А потом и жена его, Лидия Мироновна, тоже преставилась, – заявила другая старушка. – Сорок дней не прошло, а она вечером с работы возвращалась из поликлиники да оступилась и в канализационный люк провалилась, шею себе сломала. Впрочем, поделом ей! Она, как муж только помер, сразу к полюбовнику своему бородатому переехала.
– Переехала, потому что в квартире все сгорело, – встряла еще одна бабка. – А потом у того, у Иванова-то, обнаружили рак в мозгах. Еще бы, он ведь в Чернобыле был, реактор тот тушил. А вот скажите, излучение-то радиационное, оно как, сквозь стены проходит? Может, он нас всех тут заразил...
Старушки стали обсуждать животрепещущую тему, а Настя, бросив взгляд на квартиру Хрипуновых, пошла к трамвайной остановке. Итак, за прошедшие без малого два с половиной года свершилось многое. Умерла Марья Прокофьевна, и в смерти старушки ничего подозрительного не было. А как быть со смертью Хрипуновых? Особенно занимало Настю то, что их квартира полностью выгорела. Как будто кто-то пытался уничтожить улики. Только почему «как будто»? Дядя Глеб постарался, и она, идиотка, сама навела его на след бывшего патологоанатома. Взрыв баллона подстроили и квартиру сожгли, чтобы изуродованный труп Хрипунова не вызвал подозрений – наверняка его сначала пытали, выбивая месторасположение тайника. Знала ли Лидия Мироновна о протоколе, Настя могла только предполагать, однако вряд ли неверная жена случайно угодила в открытый канализационный люк, скорее всего, ее туда спихнули.
И Настя уже не сомневалась в том, что Глеб Романович Остоженский напрямую причастен к этим злодеяниям. Генерал-майор сделал все так, чтобы никто и никогда не узнал правду об истинных обстоятельствах смерти прокурора Лагодина. Только вот почему дядя Глеб так и не предпринял вторую попытку уничтожить ее в колонии?
* * *Девушка вернулась на вокзал, заняла место в зале ожидания и принялась мысленно сортировать известные ей факты. Время пролетело незаметно, и женский голос объявил, что на первый путь прибывает скорый поезд до Москвы. Наконец-то Настя смогла расположиться на верхней полке и заснуть.
В столице ей пришлось задержаться на два дня, так как билетов до Петербурга на ближайшее время не было. И вот наконец Настя прибыла в свой родной город. Как же долго она мечтала об этом моменте, сколько раз во сне ей виделся родной дом!
Настя оказалась около родительской квартиры, но на звонки никто почему-то не реагировал – судя по всему, никого в квартире не было. Настя попыталась открыть дверь ключами, которые у нее были с собой, но ничего не вышло: замки оказались новые. И пришлось снова ждать.
Тетя Оля появилась только во второй половине дня – нагруженная несколькими объемными сумками, она вышла из лифта и увидела племянницу, сидевшую на коврике около входной двери.
– Добрый день, тетя Оля! – воскликнула девушка и бросилась к женщине.
На лице тетки отразилось легкое смятение, а затем возникла деланая улыбка.
– Настенька, вот сюрприз! – произнесла она, ставя сумки на пол. – А что ты здесь, скажи на милость, делаешь?
Девушка изумилась:
– Но ведь вам должны были отправить телеграмму от моего имени о том, что я попала под амнистию и выхожу на волю!
– Ничего не получали! – заявила тетя Оля.
Отчего-то тетя Оля не спешила открывать дверь и впускать Настю в ее собственную квартиру. Девушка поведала тетке о том, как добиралась из Нерьяновска через Москву в Петербург. Наконец тетка открыла дверь и сказала:
– Ну проходи же, что ты стоишь...
Последние слова были произнесены раздраженным тоном и походили больше на приказание, нежели на приглашение. Настя переступила порог родительской квартиры. Первое, что бросилось в глаза, – новые обои, новый гарнитур в прихожей, новая люстра, навесной потолок.
– Вы сделали ремонт? – удивилась девушка и провела рукой по обоям. – Как красиво! Тетя Оля, большое вам спасибо!
– Туфли снимай! – буркнула тетка.
Настя открыла дверь и прошла в гостиную – ноги утонули в ворсистом белом ковре. От прежней обстановки, несколько аскетичной и старомодной, но все же родной ей, не осталось и следа.
– Живо в ванную! – приказала тетя Оля. – Настя, ты должна тщательно вымыться. Извини, но ведь ты из... из тюрьмы вернулась. У тебя же вши могут быть!
Тетка запихнула племянницу в ванную (при этом сгребла разнообразные флаконы и баночки, стоявшие на полках, сунув ей в руки увесистую бутыль с этикеткой, на которой было изображено странное, какое-то уродливое насекомое), затем вручила Насте большую бурую мочалку, кусок хозяйственного мыла и рваное полотенце. Девушка еще нежилась в горячей воде, когда в дверь постучали.
– Настя, освобождай ванную! – донесся голос тети Оли. – Скоро Саша и Рита с работы придут!
Когда Настя вышла из ванной, тетя Оля тотчас ринулась туда, посыпала ванну ядовито-зеленым порошком с резким хвойным амбре, чем-то спрыснула и принялась отчаянно тереть. Насте сделалось несколько не по себе – разве она зачумленная или прокаженная, что тетка так усердно драит ванну после того, как она в ней искупалась?
– Я приготовила тебе раскладушку, – заявила тетка, трудившаяся в ванной. – На лоджии. Сейчас, слава богу, тепло!
Балкон оказался застекленным и превращенным в небольшую уютную комнатку с навесными шкафчиками и несколькими фикусами в горшках. Настя опустилась на раскладушку и подумала, что наконец-то находится дома. Только вот почему-то на душе было муторно.
Затем тетка позвала ее на кухню (там тоже все было новым), поставила перед Настей сковородку с жареной картошкой, бутылку ряженки и сказала:
– Ты, наверное, проголодалась, Настя! Если бы я знала, что ты приедешь, то приготовила бы что-нибудь вкусное.
– Что вы, тетечка Оленька, картошка ваша – просто объеденье! – воскликнула девушка, набросившись на еду.
Первый раз за время их общения тетя Оля слабо улыбнулась.
Вскоре в прихожей раздались голоса, и на кухню вошли двоюродный брат Насти Саша (он отпустил усы и заметно возмужал), молодая красивая женщина в просторном сарафане, не скрывавшем то пикантное обстоятельство, что она беременна (это была супруга Саши Рита,) и, наконец, дядя Дима, муж тети Оли. Он за прошедшие два с половиной года ничуть не изменился, разве что начала проклевываться на темени лысина.
Саша был очень рад видеть кузину, обнял ее и поцеловал. Рита оказалась милой женщиной, а Настя, кивнув на ее живот, спросила:
– И когда ждете прибавления в семействе?
– Во второй половине сентября! – ответили с гордостью будущие родители.
У Саши была масса вопросов, но тетя Оля выслала его из кухни под предлогом того, что ей и отцу надо поговорить с Настей.
– И вообще, милые мои, вы собирались в кино, не так ли? Насте все равно надо в себя прийти, отдохнуть...
Дождавшись, когда молодые люди уйдут, тетя Оля, присев рядом с племянницей, сказала:
– Ты сама видишь, Анастасия, что Риточка беременна. В нашей квартире, как ты понимаешь, места для молодоженов и их ребенка нет.
– Тетя Оля, конечно же, я согласна с тем, чтобы Саша и Рита жили в моей квартире! – откликнулась девушка. – И их малыш, когда появится на свет, тоже. Кстати, вы уже знаете, кто у них родится – мальчик или девочка?
– Мальчик, но это неважно, – отрезала тетя Оля.
Настя захлопала в ладоши:
– А имя уже придумали? Разумеется, Саша и Рита могут жить здесь, сколько захотят. И я чем смогу, тем им и помогу. Боже, подумать только, я стану теткой, хотя бы и двоюродной! А как бабушка? Я хочу ее увидеть! И забыла совсем сказать: вы сделали отличный ремонт в квартире, все такое красивое и новое! Но куда вы дели вещи мамы и бумаги папы? В кладовке храните или на антресолях? Право же, тетя Оля, не стоило так тратиться и обновлять всю квартиру! Это же наверняка влетело вам в копеечку!
Тетка, поджав губы, произнесла странным тоном:
– Да, Настя, ремонт действительно влетел нам в копеечку. Хотя Дима все сам делал, у него же золотые руки. Но что не сделаешь ради благоустройства жилья собственных детей! А теперь давай начистоту – зачем ты сюда пожаловала?
Настя опешила от такого вопроса.
– Тетя Оля, я не понимаю, что вы имеете в виду, – произнесла девушка. – Меня освободили по амнистии, и, конечно, я отправилась домой. Куда же мне еще следовало ехать? Вы – мои единственные родственники, не считая бабушки. И это, в конце концов, моя квартира...
Дядя Дима что-то бурчал, но тетя Оля прикрикнула на него:
– Дмитрий, иди лучше телевизор смотри и оставь нас с Анастасией наедине! – А когда тот удалился, женщина заявила: – Твой арест в Нерьяновске стал для всех нас подлинным шоком. Еще бы, ты, старательная студентка, и вдруг – воровка!
– Тетя, все совсем не так, я не воровка! – возразила Настя. – Точнее, в квартиру к Хрипуновым я, конечно, проникла, но если бы ты только знала, с какой целью! Кстати, мне теперь известно, что Хрипуновы умерли. И он, и она! Протокол, разумеется, уничтожен. Понимаешь, все связано со смертью папы и мамы...
Тетя Оля вдруг выкрикнула:
– Анастасия, оставь смерть моей сестры и ее мужа в покое! Факт остается фактом – тебя поймали с поличным, арестовали, судили, приговорили к трем с лишним годам и отправили в колонию, где ты до недавнего времени и отбывала наказание, по моему мнению, вполне заслуженное. Думаешь, тебе одной было тяжело? А о нас ты подумала? Какой это был для нас шок, какой позор! Хорошо, что из соседей и друзей никто не знает. Даже бабушке, когда она была жива, ничего не сообщили...
– Что? – воскликнула потрясенная Настя. – Бабуля умерла? Но когда? И почему вы ничего мне не сообщили?
Тетя Оля нехотя пояснила:
– Да, мамочка умерла, уже почти год прошел. И кстати, из-за тебя! Дима случайно проболтался о том, что ты в колонии, у мамы случился сердечный приступ, в больнице она и умерла. Вот видишь, что ты наделала, Анастасия! Смерть родной бабки на твоей совести!
– Тетя Оля, это нечестно, – тихо проговорила Настя. – Я не желала бабушке смерти. Я не хотела, честное слово. Мне очень жаль...
– Все вы, кто сидел, такие! – взвилась тетка. – Только о себе и думаете, только на себя одеяло тянете! А о нас, своих родственниках, ты подумала? Ты там на всем готовом жила, о будущем не заботилась, что в жизни происходит, не ведала. А как Союз развалился, здесь такое началось! Цены сразу до небес взлетели, инфляция скакнула, а зарплаты как были крошечные, так и остались!
– Но ведь вы сделали ремонт... – проронила Настя, стараясь прийти в себя от вести о смерти бабушки. Она так хотела навестить старушку, и вот теперь оказывается, что больше никогда ее не увидит. – И еще от бабушки осталась квартира... И коллекция картин... И драгоценности... – Бабушка Настя (в ее честь Лагодины и назвали дочку) была когда-то известной балериной.
– Вот, вот, ты сразу о материальной стороне дела! – запричитала тетка, и Насте сделалось стыдно. – Еще бы, чему тебя в колонии еще могли научить? Только деньги чужие считать, в чужой рот заглядывать, имуществом других распоряжаться! Мама все нам оставила и Саше!
– Что ж, конечно, правильно, – пробормотала Настя.
Тетка победоносно посмотрела на племянницу и продолжила:
– А что касается этой квартиры... За квартирой надо было кому-то смотреть, в порядке содержать, ремонт делать. Мы и занялись, все сами оплатили! Поэтому вполне естественно, что мы здесь и прописались. А тебя ведь отсюда выписали, когда отправили в колонию. Кроме того, квартиру мы приватизировали.
– А что это значит? – спросила Настя.
– Квартира, Анастасия, теперь наша собственность. Была государственная, а стала наша. Вернее, моя и Сашина. Риточку мы решили не прописывать. Ее малыша пропишем, а вот саму Риточку – зачем? У нее собственные родители имеются, а у тех своя «трешка».
Настя, в голове которой все смешалось – смерть бабушки, приватизация какая-то, беременность Риты, кивнула:
– Я, если ты хочешь знать мое мнение, не против. Если вы приватизировали, значит, так тому и быть. Говорю же, я не против того, чтобы Саша, Рита и их ребенок жили здесь...
– Еще бы ты была против! – заметила ехидно тетка. – Я ведь сказала – квартира приватизирована на мое имя и на Сашино. Понимаю, ты так долго была в колонии, что от жизни отстала. Ладно, объясню: раз мы жилплощадь приватизировали, значит, она теперь наша. И только наша.
– Но ведь квартира моя! – возразила Настя. – Я была здесь прописана и хочу теперь снова здесь прописаться...
– Ишь чего, – заявила тетя Оля. – Явилась из колонии – и на все готовое? Прописать ее, видите ли, требует! Никаких прав у тебя, Анастасия, нет! И прописывать тебя мы не будем!
Настя только и выдавила из себя:
– Но, тетя Оля, что же мне делать? У меня никого, кроме вас, нет, и квартира была только эта... Может быть, вы позволите мне тогда жить в бабушкиной?
– Бабушкину мы сдаем, – сообщила тетка. – Ты что, думаешь, мы можем на мою и Димину зарплату жить и ремонты делать? Саша в частном охранном предприятии работает, но ведь там тоже не ахти как платят. Риточка же в туристическом агентстве, но ей скоро в декрет идти. Если бы не квартира мамы и не ее коллекция...
Тетка прикусила язык, а Настя воскликнула:
– Ее картины и иконы! И драгоценности, которые бабушка собирала столько десятилетий! Но ведь бабуля мне сама говорила много раз, что коллекция достанется и вам, и маме. А драгоценности она мне хотела отдать...
– Хотела, да передумала! – отрезала тетка.
Настя вдруг поняла, что родная сестра ее матери лжет. Тетя Оля что-то скрывала, и девушка даже знала, что именно: пока она была в колонии, тетка просто-напросто присвоила часть наследства, доставшегося племяннице от покойной бабушки.
Тетя Оля вышла с кухни. Настя допила ряженку, поднялась – и случайно задела книжку, лежавшую на столе. Та упала, из книги вылетела какая-то бумажка. Настя подняла ее и увидела ту самую телеграмму, в которой сообщалось, что ее освобождают из колонии. Значит, родственники все же получили весточку. Но почему тетка сказала, что телеграмма не дошла?
Когда Настя задала ей этот вопрос и даже показала телеграмму, мамина сестра вырвала бланк из рук девушки со словами:
– Наверняка Риточка получила и забыла нам сказать. Она такая рассеянная!
В тот же день Настя с дядей отправилась на кладбище, чтобы навестить бабушкину могилку. Домой они вернулись в начале десятого вечера. Первым, что бросилось Насте в глаза, были две сумки, стоявшие у порога. Тетя Оля указала мужу на комнату и сказала:
– Марш в спальню и сиди там, Дмитрий. Мне надо серьезно поговорить с Анастасией.
Чувствуя неладное, Настя прошла вслед за теткой на кухню. А та вдруг сказала:
– С учетом сложившихся обстоятельств, Анастасия, я не могу позволить тебе жить в нашей квартире.
– Тетя Оля, скажите, это ведь ваши знакомые из паспортного стола помогли квартиру на себя оформить? – спросила зло Настя. – Вы же всегда похвалялись, что у вас везде связи, вплоть до Смольного.
Тетка злобно сверкнула глазами:
– Ты переходишь все границы, Анастасия! И я еще тебя в колонии навещала!
– За два с половиной года всего один раз, – напомнила девушка. – Да уж, нечего сказать, хорошая тетка!
– Вон! – закричала родственница. – Причем прямо сейчас! Не потерплю, чтобы всякая... всякая зэчка меня в моей же квартире оскорбляла!