— И часто он ночевал в доме?
— Часто, часто. Оставался, я ему ужин и завтрак.
— Так он был ваш бойфренд? — Катя заулыбалась.
— Нет, нет, Не мой. Их.
— Кого «их»?
Горничная-филипинка улыбалась, как маленький будда. Потом сказала:
— Плохо знать русский я.
И добавила:
— Остановка, автобус. Спасибо.
К остановке подъезжал рейсовый автобус до Химок. Горничная резво выскочила, вытащила свою сумку и поклонилась Кате вежливо.
А Катя отправилась снова к дому Жени.
Их бойфренд… Как это понимать?
Женя ждала ее у распахнутых ворот.
— Привет, ты чего это приехала — я из окна тебя увидела — а потом назад?
— Я твою горничную до остановки подбросила, — призналась Катя. — Знаешь, после убийства надо проявлять осторожность, мало ли. А тут у вас так тихо.
— Многие в Москве живут, а здесь просто недвижимость. Заезжай скорее, я кофе сварила.
— А где все ваши? — спросила Катя, паркуясь возле гаража.
— Гена в мэрии, там какой-то скандал с точечной застройкой на Дмитровском, он улаживать поехал с управой. Тетя с пятницы в Сретенском монастыре на Оке, на духовных чтениях о таинстве брака. Данила гуляет. — Женя покосилась на Катю лукаво. — Это ты мне скажи, где он.
— Вчера ходили в Большой, — призналась Катя, — а потом он завез меня в один клуб на Ленинградском, в «Шараду». Танцевали до утра.
Женя улыбалась. В безмятежной улыбке ее вроде ничего не изменилось. Они вошли в дом. В холле их встретил Петр Алексеевич в своем инвалидном кресле.
— Доброе утро, милости просим, — приветствовал он Катю.
— Папа, тебе ничего не нужно? Мы наверху вещи разберем, потом отвезем в фонд.
— Развлекайтесь, девочки. — Он, вертя колеса руками и не пользуясь кнопкой на пульте, направился в глубь дома.
Женя налила на кухне в чашки кофе из кофеварки, забрала тарелку с пирожками, и они с Катей поднялись наверх. Катя прошла мимо гостевой комнаты, где ночевала. Женя провела ее по длинному коридору и открыла дверь в спальню.
На супружеской постели — целый ворох новеньких детских вещей и игрушек.
— Твой Гена часто работает по выходным.
— Приходится, он сам от всего этого дико устает.
— По клубам ночным тебя не водит?
— Я не ходок на танцульки, ты же знаешь. — Женя, хромая, прошла к окну. — У нас Данила по этой части. Знаешь, я хочу тебя предупредить по-дружески. Он хоть и мой брат, но… Он мало что ценит в этом мире. Ты не очень-то верь его словам.
Катя смотрела на подругу: она — женщина с физическим изъяном, муж часто отсутствует, а тут рядом красавец брат… Тот страстный сладкий стон той ночью… Было ли это здесь, в супружеской спальне? Или в комнате брата? Не балуетесь ли вы инцестом, дорогие мои давние школьные полузабытые друзья? И не ревность ли тебя сейчас заставляет говорить так?
Но Катя тут же устыдилась своих мыслей. Нет, не надо так про Женьку. Но мысли вернулись снова. И сомнения: если у вас тут инцест, то что означают слова горничной «их бойфренд»? Какова роль во всем этом покойного шофера?
Катя села в кресло у постели и взяла чашку кофе, с наслаждением выпила. Женя тем временем начала разбирать детские вещи. Каждую она показывала Кате — маленькие пальто, платья, комбинезоны, башмачки, сандалии, брюки для мальчиков-карапузов, клетчатые юбочки, вязаные шапочки.
— Отвезем в фонд детских домов на Покровке, — сказала она. Лицо ее светилось. — Это я все в разных местах купила. И игрушки тоже.
— Пора вам своего заводить. — Катя стала ей помогать разбирать. — О чем только Гена твой думает?
— О ребенке, — ответила Женя, — о нашем ребенке, где часть его и часть меня. О наследнике, о продолжении рода.
Катю поразил тон подруги.
— Знаешь, ради этого я… то есть мы с мужем на все пойдем, — продолжала Женя тихо, но очень страстно. — Это самая главная наша мечта с Геной. Потому что мы… мы не хотим расставаться, мы хотим жить вместе до самого конца.
— А что, кто-то заставляет вас расстаться, развестись?
— Нет, никто. Что ты… Это я так. Да мы никому и не позволим нас разлучить. Гена мой муж, я его сама выбрала. Ведь это я ему в любви призналась первой. Он очень хороший человек, я от него, кроме добра и заботы, ничего не вижу. И я ему благодарна.
— За что?
— За это. — Женя указала на свою укороченную ногу. — Знаешь ведь как? Вроде сидишь в ресторане, чай пьешь. Корчишь из себя мадам. И мужики поглядывают — мол, на рожу ничего. А как встанешь, как заковыляешь — все, как ветром сдувает. А Гена на мне женился. Он назвал меня своей женой, я люблю его без памяти. Я хочу родить ему ребенка, исполнить его мечту. И я все сделаю для этого, я все стерплю.
Я все стерплю…
Что?
Катя смотрела на подругу — на нежном лице твердая решимость, вызов и еще что-то…
— А что, у вас в этом вопросе какие-то проблемы? — осторожно поинтересовалась Катя.
— Нет, что ты, никаких проблем, это я так. — Женя начала складывать детские вещи в сумки. — Ты мне лучше скажи, как вы с Данилой?
— Вчера смотрели балет в Большом, я же сказала. Потом он повез меня в ночной клуб. Эта «Шарада» прикольное место.
— Он у меня спрашивал по поводу твоего развода.
— Мы с мужем не развелись, я же говорила тебе.
— И я сказала об этом Даниле. Он и ухом не повел. — Женя продолжала деловито загружать сумки. — Он вначале очень настойчив. Но быстро охладевает. Ко всем.
— Бывшую свою бросил давно? — спросила Катя самым «женским» любопытным тоном. — Жень, ну не томи, просвети меня.
— Ее и бывшей-то нельзя было назвать — так, мимолетное увлечение. Кстати, там и подцепил в клубе, в этой самой «Шараде».
— А кто она?
— Я ее не видела. Он сюда ее не привозил. Не ночевал дома несколько ночей подряд где-то месяца полтора назад. Я стала упрекать — у нас все же отец болен, а его дома сутками не бывает. А Данила в своем репертуаре — трахаюсь, мол, нон-стоп с одной симпатяшкой. Зовут, мол, Анетт, и она то ли на радио комментатор, то ли блогер.
— А где она сейчас? — спросила Катя наивно. Самый главный вопрос.
— Понятия не имею. Послал он ее куда подальше. Больше они не встречаются.
Естественно. Анна Левченко в могиле на кладбище. А ты, Женечка, значит, ничего не знаешь о ее убийстве? А Данила в курсе, что его бывшая девушка убита? Если не сам он ее прикончил, неужели за все это время так и не поинтересовался ее судьбой? Хотя не так уж много времени прошло. Мы все порой месяцами не видимся, не созваниваемся. А тут законченный роман… Обрыв связи. Обрыв ли?
— В Большом театре вчера к нам Герман в ложу приходил, — сообщила Катя. — Такой импозантный мужчина, в смокинге. Данила мне потом сказал в клубе, что и «Шараду» Герман посещает охотно.
Не говорил он мне этого, я лгу тебе, подружка…
— В «Шараде» гей-вечеринки лучшие во всем городе. Нет, Герман не гей. Он пиарщик и устроитель всего.
— То есть?
— Он мастер налаживать контакты, — Женя взмахнула рукой, — тетя Рая этим его даром пользуется и ее комитет. И другие тоже. А Герман за это деньги получает — за мастерство налаживания контактов между разными, очень разными и часто далекими друг от друга людьми, группами людей.
— Не очень понятно.
— Я сама не очень понимаю. Но такие люди — вроде моста. К нему порой обращаются как к посреднику. А в плане секса он, по-моему, не очень. Слишком уж пресыщен. Если что-то там и есть, то это нечто весьма экстравагантное, а не просто девицы или парни-геи.
И тут при этих словах подруги перед глазами Кати возникла накрашенная Марта Монро в розовом платье с блестками и платиновом парике.
Мне показалось сначала, что это — переодетый мужчина…
Нет, нет, Марта — это просто Марта, достопримечательность «Шарады», при чем здесь Герман Дорф?
— Ну, мы можем ехать, все собрано. — Женя взяла две сумки с вещами.
Катя подхватила две сумки с игрушками. Они спустились вниз, в сад и начали загружать вещи в Катину машину. Возвращались в спальню они за сумками несколько раз, пока крошка «Мерседес» не оказался забитым под завязку.
— А что, Петр Алексеевич совсем один дома останется? — спросила Катя, когда Женя открыла ворота.
— А папа часто дома один остается. Что поделаешь? Да он и не в претензии. Он много сам может чего, уже привык. И потом тетя Рая к вечеру вернется из монастыря, и Данила в конце концов явится. И Гена мой. Подожди, я только скажу папе, что мы…
Она не договорила — побежала в дом доложиться отцу.
Глава 30 Гильза
В фонде на Покровке, куда Катя и Женя привезли игрушки и вещи, — в самом разгаре музыкальный праздник для воспитанников детских домов. Клоуны, артисты в ярких костюмах, музыканты в образе волшебников и фей, играющие на скрипках и флейтах. Сказки, сказки и веселые конкурсы.
Катя отметила, что Женю сотрудники фонда хорошо знают, рады и приезду и подаркам. Их усадили на первый ряд, и они хлопали вместе с детьми клоунам, выступавшим с кошками, и веселым жонглерам.
Все закончилось к шести часам, а после Женя уговорила ее ехать ужинать. Сидели до половины девятого, на этот раз уже не в «Мэриотте», а в битком набитом итальянском баре рядом с Домом журналистов, где подавали лучшие в Москве «великие итальянские первые блюда». Бар предложила Катя, он славился также и винотекой, и Женя с удовольствием пила красное вино под лингвини. Катя же блюла трезвость, помня, что она за рулем и что ей еще везти подругу назад в Прибрежный.
Но в конце вечера Женя вызвала такси по мобильному — нет, нет, я сама доберусь до дома, тебе, Катюш, надо отдохнуть, а то это снова такой конец в нашу деревню и обратно.
Усадив Женю в такси, Катя села за руль и не спеша двинулась домой на Фрунзенскую набережную. Она и правда устала — ночь без сна и этот сумбурный день… Хотя, конечно, она кое-что узнала. Надо завтра утром все это обсудить с Лилей, интересно, какие та сделает выводы и что предпримет в рамках расследования?
Около девяти она въехала в темный двор и медленно пересекла его, лавируя между припаркованных машин, направляясь к гаражу-«ракушке». Старенький, купленный по случаю гараж располагался в торце дома на небольшой, окруженной кустами утоптанной площадке, рядом с другими «ракушками». Пятачок избежал застройки и сноса гаражей лишь по счастливой случайности — под ним как раз пролегал узел теплотрассы и строить там было нельзя.
Катя заглушила мотор, вышла из «Мерседеса», ища ключи, чтобы открыть замок гаража, и в этот миг…
Ба-бах!
Громкий хлопок — в первую секунду Катя даже не поняла, что это — то ли петарда в кустах, окружавших пятачок, бабахнула, то ли лопнула шина. Но она сразу же услышала звон металла — в металлическую стенку гаража почти рядом с ее головой словно впилась железная оса.
И…
Катя рухнула на землю. Это был выстрел!
Возле заднего колеса что-то звякнуло, с силой стукнувшись о гравий.
Совсем рядом с гаражом зашуршали кусты — стрелявший стремился занять более удобную позицию для второго выстрела.
Катя, как ящерица, поползла по земле, пятясь, стараясь укрыться за своей маленькой машиной. Она нажала на кнопку сигнализации на брелке, и крошка «Мерседес» взвыл сиреной, мигая фарами.
И…
Громко, басовито, зло вдруг залаяла собака.
И мужской голос так же громко потребовал: «Пацаны, хорош петардами баловаться, тут же машины в гаражах, бензин! Не прекратите — я сейчас в полицию позвоню».
Свидетель… слышал выстрел, но, как и я, принял его за хлопок петарды…
Снова зашуршали кусты, потом все стихло.
Катя, вжавшись в гравий, замерла. Она чувствовала себя абсолютно беззащитной.
Но ничего не происходило, минуты тянулись медленно и долго.
И вдруг — рев мощного мотора. И — оглушающая темную набережную музыка. Мгновение — и все стихло, умчалось вдаль.
Катя протянула руку, начала шарить по гравию. Нащупала, захватила в горсть вместе с камнями и комьями земли.
Крошка «Мерседес» все еще пикал сигнализацией и моргал фарами, когда она наконец поднялась, сначала на четвереньки, выглядывая из-за капота, затем уже в полный рост.
В свете мигающих фар она увидела то, что подняла с земли, — маленький продолговатый металлический предмет.
Это была стреляная гильза.
Глава 31 Дрожь
Внешнее спокойствие — на нуле, даже ниже нуля. У Кати тряслись колени, тряслись руки — она не осталась возле гаража и домой к себе в квартиру не поднялась. Села в машину и проехала квартал до сетевого кафе.
По пути позвонила Лиле Белоручке.
— В меня только что стреляли у дома.
Лиля не стала задавать заполошные вопросы: как? кто? Она ответила:
— Сейчас приеду с нашей опергруппой. Где ты меня ждешь?
— В кафе на набережной рядом с домом, — Катя назвала адрес.
— Правильно. Домой одна пока не ходи.
— Я местных полицейских не стала вызывать. И в наш главк пока не звонила. Ты сама решай, тут, на месте.
Катя припарковалась у кафе так, чтобы Лиля увидела ее машину. Освещенная витрина манила теплом, внутри молодежь, парочки. На ватных ногах она пересекла зал, уселась за столик. И вдруг побежала в туалет.
Ее вырвало в раковину. Ужас накатил запоздалой волной.
Катя смотрела на себя в зеркало. Жалкое, жалкое зрелище…
Пуля пролетела совсем рядом с твоей головой, идиотка.
Лиля с опергруппой приехала из Прибрежного через сорок минут. Позвонила и вызвала Катю на улицу из кафе. Все вместе уже поехали назад к гаражу-«ракушке». Лиля села в машину к Кате.
Та начала сбивчиво рассказывать.
— Подожди, подожди, все по порядку.
По порядку…
Катя попыталась.
— Вот что я подняла, — сказала она и показала Лиле стреляную гильзу.
Лиля кивнула эксперту-криминалисту, которого привезла с собой.
— На баллистическую экспертизу срочно. И по всем банкам данных по убийствам проверить. Катя, оставайся в машине, пока мы все тут осмотрим.
Сотрудники Прибрежного вместе с Лилей начали осматривать гараж, площадку и кусты. Извлекли пулю из металлической стенки гаража.
— Был один выстрел?
— Я же говорю — один. Залаяла собака, а мужчина какой-то, наверное, хозяин… он принял это, как и я сначала, за хлопок петарды, начал ругаться. Он спугнул убийцу. А то бы…
Лиля достала из патрульной машины термос и налила Кате горячего крепкого чая.
— На, выпей.
Катя глотала чай, обжигаясь. Во рту, после того как вырвало — противный кислый привкус.
— Что случилось? Почему именно сегодня в тебя стреляли? Вспомни, что важного произошло за эти сутки?
— Ничего такого. Одно лишь — я поговорила с горничной.
— Что?
— Я поговорила с горничной-филиппинкой. — И Катя подробно рассказала Лиле события дня.
— Значит, твоя подруга Женя уехала из бара одна на такси? — уточнила Лиля.
— Да, она отказалась, когда я предложила отвезти ее.
— А кто еще находился в доме? Кто мог видеть тебя и горничную?
— Там был Петр Алексеевич, отец Жени. Только он один.
— Этот, в инвалидном кресле? Я его так и не допросила.
Катя смотрела на подругу.
— Знаешь, как в классических детективах, — продолжила Лиля, — тип, что в инвалидном кресле, в конце концов оказывается вовсе и не инвалидом. Все думают, что он к креслу этому прикован, а он ходит себе, когда его никто не видит.
— У меня в Большом театре возникло странное ощущение, словно кто-то смотрит на меня… следит. Чистая паранойя, конечно, это же театр. Полно народу, — Катя подбирала слова, — но и до этого там, в Прибрежном, возникало такое же ощущение. Мы с Женей гуляли в лесу, пришли на берег реки. И… в общем, мороз по коже, мне показалось, за нами кто-то наблюдает.
— Убийца, кто бы он ни был, знает, где ты живешь. Кому из них ты говорила?
— Жене сказала, что живу на Фрунзенской. А Данила довез меня после «Шарады», я же рассказываю тебе, и…
Тут Катя запнулась.
Она вспомнила лицо Данилы там, в театре, когда он так картинно-шутовски протягивал к ней руки.
Вспомнила его лицо, когда он поднимал тост «за великую русскую литературу» против новоявленных мракобесов.
— Ты что-то мне недоговариваешь, подружка, — осторожно заметила Лиля.
— Я… после выстрела я слышала звук мотора, — сказала Катя. — Не во дворе, на набережной. И громкую музыку, мотоциклисты часто так врубают, но я… я не уверена, может, это просто совпадение.
— Мы получили очень важную улику, — произнесла Лиля после паузы, — гильзу. Хотя и такой вот дорогой ценой. Посмотрим, что даст баллистика и банки данных. В любом случае теперь это дело, после покушения на тебя, выходит уже на совершенно иной уровень.
Глава 32 Частная жизнь
Около полуночи Герман Дорф спустился в бар «Менделеев» на Петровке — тот самый, что так часто посещал и Геннадий Савин.
Впрочем, они и вместе сюда захаживали. Но сейчас Герман был один. Воскресной полночью бар полон. Герман едва нашел свободный стул за стойкой и заказал двойной скотч.
Пьяницы с глазами кроликов…
Очень хорошо и дорого одетые пьяницы, благоухающие парфюмом.
Здесь курят или не курят?
Здесь не курят.
— Частная жизнь — это та яма, куда пришло время нырнуть. Ничего не поделаешь, дружок. Се ля ви…
— Меня ничего не интересует, кроме благополучия моей семьи и моих детей. Погрузиться с головой в частную жизнь? А что — это выход. Я и семья, вот что самое главное. Как-то сохранить, сберечь… Еще можно сберечь-то?
— Нищебродам рай в шалаше.
— Но я ничего не хочу. Мне ничего не нужно ни от кого. Меня интересует только моя семья. Личное благополучие. А что в этом плохого?