— Нищебродам рай в шалаше.
— Но я ничего не хочу. Мне ничего не нужно ни от кого. Меня интересует только моя семья. Личное благополучие. А что в этом плохого?
Разговоры у стойки.
Герман Дорф и прислушивался, и не слышал их. Он заказал себе еще один двойной скотч.
Та яма…
Пришло время нырять…
Ничего не поделаешь, дружок.
Он покинул бар и вышел на залитую огнями Петровку, в темноту осенней ночи. Подошел к своему внедорожнику, сел за руль. Он смотрел на себя в зеркало заднего вида. Видел и не видел себя.
Но смотрел зорко.
Потом он полез в карман пиджака и достал пистолет. Взвесил его на руке. Заглянул в черное дуло-зрачок.
Затем сунул пистолет в бардачок.
Улица Петровка сияла, как новогодняя елка, — все так красиво, так богато.
Скотч разливался по жилам Германа Дорфа, как сладкий яд.
Как отрава этой жизни, что зовется частной.
Глава 33 Первая жена
Петр Алексеевич Кочергин созерцал из окна скользкие от влаги плитки патио. Мглистые сумерки за окном, рассвет ноябрьский в дожде. Голые сучья высоких деревьев, мокрые кусты в саду.
В доме — уютно и тепло, но он не ощущал тепла. Хотелось выйти под дождь в это хмурое ноябрьское утро.
Выйти, прогуляться на своих двоих, а не проехаться в кресле по дорожкам сада.
Дождь, дождь, осень…
И тот случай тоже произошел осенью, в ноябре, так что это почти что юбилей. Годовщина…
Они ехали с женой Мариной в машине. В тот вечер они не ругались, не грызлись, как это бывало прежде. Они возвращались из Театра эстрады, где слушали Михаила Жванецкого. У Марины было отличное настроение, она то и дело улыбалась, вспоминая остроты сатирика.
Его красавица жена Марина, его первая жена…
Петр Алексеевич вспомнил себя молодым — такой нескладный, долговязый, тонкошеий, но у него были способности, да, он имел способности, коммерческую жилку. Поэтому Марина — красавица Марина и обратила на него внимание. И вышла за него. А он начал заниматься бизнесом, чтобы обеспечить в первую очередь ее. Чтобы она ни в чем не нуждалась и имела возможность купить все, что пожелает. Да, обеспечить именно ее — свою ветреную красавицу жену, а не семью, не детей.
В те времена он думал исключительно о своей красавице жене. Он был безмерно влюблен в нее.
И позже тоже, но уже иные мысли приходили ему в голову.
Когда он понял, что жена изменяет ему…
Изменяет направо и налево, потому что…
Он ведь делал все, все для нее! А она начала от него гулять.
Такой уж характер — ничего не попишешь. Зов плоти. Тело у его жены было такое стройное, знойное — столько страсти, столько пыла и жара она генерировала в себе. Одного мужа, его, Петра Алексеевича, ей явно не хватало. И она заводила себе любовников. И когда дети подросли… И потом, когда они уже совсем выросли. Годы не сказывались на его красавице жене, она лишь созревала, как южный плод, делаясь все красивее и утонченнее, как выдержанное вино. И любовников у нее лишь прибавлялось.
Как это Рая ее называет — Мессалина? Распутница Мессалина. Вот кем была его первая жена.
Но он любил ее без памяти.
Данила — копия матери. Тот же темперамент в нем, та же страсть. Он пробует мир на вкус, на кончике языка, он тестирует эту жизнь, не боясь последствий.
Петр Алексеевич закрыл глаза — тот вечер после Театра эстрады, когда они ехали домой.
Кто же знал, что так выйдет — грохот, лязг металла, звон стекла. Дорожная авария.
И вот теперь он расхлебывает ее последствия. Он женат вторично. И женат на сестре Марины. Рая… Раиса Павловна снизошла до него, когда он там, на больничной койке, обездвиженный и беспомощный, уже обдумывал, как бы это поскорее все закончить. Как распрощаться с этим миром.
После смерти первой жены, изменявшей ему, он размышлял о самоубийстве.
Да, да, да, это правда.
А Рая… Раиса Павловна отвела от него эти мысли. Назвала его своим мужем, помогла.
И как же он ненавидит ее…
Как же он ненавидит и свою первую жену Марину, растоптавшую все, все, все.
Все лучшее, все самое святое. Его любовь…
Петр Алексеевич глядел в окно.
Там, за окном, словно метелки, мотались на осеннем ветру кусты.
Петр Алексеевич закрыл глаза.
И вспомнил — они остановились на светофоре. Перед тем, как все случилось, — тогда, после Театра эстрады, они остановились на светофоре. Его первая жена, мать его детей, Марина обернула к нему прекрасное лицо свое и улыбнулась.
И повторила какую-то шутку Михаила Жванецкого.
А через две минуты ее не стало.
Глава 34 Нестыковки
— Завтра… то есть уже сегодня ты весь день дома, — объявила Лиля Белоручка, взглянув на наручные часы, показывавшие полночь.
После осмотра и отработки места происшествия у гаража она и оперативники Прибрежного проводили Катю до квартиры.
— В главк позвонишь и скажешь, что всю неделю работаешь у нас в Прибрежном, — продолжала Лиля. — Но пока будешь сидеть дома и никуда не выходить.
— Как долго? — спросила Катя.
— Пока я кое с чем не разберусь.
Лиля в эту ночь не собиралась тратить слова понапрасну. А Катя… у нее темнело в глазах и подкашивались ноги. Она не спала всю прошлую ночь, да и эта уже под откос.
Когда опергруппа уехала, она закрылась на все замки, умылась и рухнула на постель. Сон — лучший доктор. И спала она долго и проснулась среди бела дня, а не в утренней тьме.
Мобильный звонил, звонил… Опять звонил, призывая.
— Ну как, отдохнула чуток? — спросила Лиля после «доброго утра».
— Голова как чугун, — призналась Катя. — Есть новости? Как дела с гильзой?
— Баллистик работает и по банку данных проверяет. Все же это редкая удача, что гильза теперь у нас.
— Чистая случайность, она просто упала рядом со мной, и я слышала звук.
— Тот свидетель с собакой помешал убийце. Покушение на тебя вписывается в картину убийств Саянова и Левченко — тоже у машины. Но тут у нас свидетель нарисовался и стрелявшего спугнул. Поэтому не было второго выстрела и гильзу убийца не сумел поднять.
— Но там же темно было. Хотя моя машина фарами светила… Но все равно ночью в темноте на гравии отыскать…
— Гильза лежала бы рядом с телом.
С моим телом?
Катя ощутила, как ее всю облило новой волной ледяного холода. И Лиля поняла, что ляпнула что-то уж чересчур… Она смущенно кашлянула на том конце.
— В общем, убийце пришлось бы искать…
— Нет, — пылко возразила Катя, — это же чистая случайность. И в моем случае, и там, на аллее у станции в Прибрежном, убийце крайне сложно было бы найти гильзу. Нет, Лилечка, тут какая-то нестыковка. По-моему, все-таки этот твой вывод о том, что убийца намеренно забирает гильзы с мест происшествий, он… ошибочен.
— Или же мы пока не знаем какого-то обстоятельства, — возразила Лиля.
— Какого обстоятельства?
— Помогающего убийце находить гильзы. В любом случае надо подождать, что даст баллистическая экспертиза и банки данных по убийствам с использованием огнестрельного.
— А мне что, так и сидеть дома? — спросила Катя.
— Да. Ты пока отдыхай. Спи, отсыпайся. Я допрошу их горничную с переводчиком, я уже это организовала, переводчик тут, в ОВД. Мы эту филиппинку перехватим на автобусной остановке. У нее еще выходной со вчерашнего дня, но она во второй половине дня вернется в поселок. Мы ведь не знаем адрес, по которому она квартиру снимает, так что перехватывать станем здесь, на подходе к их дому. Посмотрим, что даст допрос. Что такого знает эта горничная, раз из-за вашего с ней разговора тебя попытались убрать.
— Тогда, по логике вещей, если она знает что-то опасное, ее саму должны были убить!
— Она же работает в их доме, — сказала Лиля, — а у них прикончили шофера. Два убийства на трагический случай с мифическими уличными хулиганами уже не спишешь. Убийца, кем бы он ни был, это прекрасно понимает. Поэтому горничная в относительной безопасности, пока…
— Что пока?
— Они ведь могут ее уволить, правда? И даже сегодня. А потом, уже после увольнения и разрыва связи с ними как работодателями, эта филиппинка просто исчезнет, пропадет без вести. В общем, найти ее и допросить — сейчас нет важнее задачи.
— Когда найдете ее и допросите, позвонишь мне?
— Непременно, — пообещала Лиля. — Я еще и по Василию Саянову кое-что попытаюсь выяснить по своим связям. Раз ты узнала, что парень собой торговал, то…
Она умолкла, не стала продолжать. Она о чем-то размышляла.
Вот так все и повисает в воздухе, все нити… Никакой пока конкретики при обилии разрозненных фактов и сведений. А с гильзами — нет, это ошибка, тут все не стыкуется…
Так думала про себя Катя. Весь долгий день затворничества, отдыхая и вынужденно занимаясь только домашними делами, она надеялась, что Лиля ей вот-вот позвонит и поделится новостями.
Так думала про себя Катя. Весь долгий день затворничества, отдыхая и вынужденно занимаясь только домашними делами, она надеялась, что Лиля ей вот-вот позвонит и поделится новостями.
Но Лиля Белоручка почему-то не звонила.
Глава 35 «Колченогая тварь»
На остановке автобуса дежурили посланные Лилей Белоручкой оперативники. Горничная-филиппинка вернулась в Прибрежный из Химок после своего выходного дня лишь в четыре часа. Оперативники прямо с автобусной остановки забрали ее в отдел, где уже ждал приглашенный Лилей переводчик.
Допрос горничной продолжался долго и обстоятельно. И в это же время Лиле по ее московским каналам поступила информация, о которой она намекнула Кате.
Лиля давно уже интересовалась содержимым мобильных телефонов Василия Саянова и Анны Левченко. Насчет Левченко, увы, «канал» не помог. С Саяновым дела обстояли лучше.
Номера телефонов в адресной книге мобильного были лишь первым шагом. Лиля от коллег узнала, что в телефоне Василия Саянова имеются также и любопытные фотографии.
«Чрезвычайно любопытные», — сообщил «канал». Но снимки сначала проходили проверку и идентификацию. И только спустя некоторое время «канал» обещал Лиле доступ и к ним.
И вот информация пришла. Едва взглянув на фотографии из телефона Саянова, Лиля узнала всех фигурантов.
Вместе с показаниями горничной-филиппинки фотоснимки открывали в этом деле совершенно новую страницу.
И с содержимым этой страницы Лиля решила разбираться сама, на месте, в доме.
И без Кати.
Она послала сотрудников понаблюдать за особняком. В половине девятого вечера ей доложили, что «те, кто нас интересует», — дома.
И точно, вечером собрались все домочадцы. Не было там лишь Данилы. Но он Лилю в этот момент, несмотря на высказанные Катей подозрения насчет звука мотора мотоцикла на месте покушения, не интересовал.
После снимков из айфона Саянова и показаний горничной Лилю интересовали другие фигуранты этого дела.
Без четверти девять, одетая в полицейскую форму, вместе с двумя коллегами-оперативниками она уже звонила в домофон у ворот дома.
— Откройте, это полиция!
Калитку открыли. На крыльце Лилю и полицейских встречал Геннадий Савин. Он недавно вернулся с работы, приехал на служебной машине департамента благочиния, как об этом и доложила группа наблюдения.
— Что случилось? — встревоженно спросил он.
— Нам надо с вами поговорить. И, пожалуйста, пригласите свою жену, — потребовала Лиля. — Ваш тесть, конечно, дома?
— Естественно.
— Я хочу, чтобы он тоже присутствовал, и Раиса Павловна Лопырева также.
Лиля и так знала, что они все дома, она просто хотела выиграть время. Геннадий указал ей в сторону гостиной.
Раиса Павловна сидела в кресле и громко разговаривала по мобильному телефону. Она вернулась домой накануне, после поездки в монастырь, и в этот день отдыхала. Но к вечеру вспомнила о делах.
Разговаривала она о них с Германом Дорфом — Лиля поняла это потому, что услышала, как она называет его по имени.
— Нам надо подчеркнуть, что мы придаем очень важное значение этой конференции, посвященной крепкому браку и традиционным семейным ценностям. Да, да, уклад жизни… Герман, что у вас там так шумно? Спорт? Какой еще спорт? Матч? Так вы слушаете меня? Из истории нужно что-то привлечь, какой-нибудь яркий пример. Нормальная здоровая семья — вот наш приоритет и наша опора. Да, да, именно в таком ключе… Не как у коммунистов — ячейка общества, а, так сказать, крепкий кирпичик… Этакая духовная скрепа… Что? Вы не хотите слово «скрепа», ну ладно, там ведь дискуссия состоялась, а мы откроем свою дискуссию на тему торжества вечных семейных и моральных ценностей. На тему торжества духовности. Подождите, Герман, тут посторонние… А вы по какому делу?
Раиса Павловна спросила это надменно у Лили Белоручки.
— Все по тому же, по делу об убийстве вашего шофера Фархада Велиханова, — сказала Лиля. — У меня возникли вопросы к членам вашей семьи.
— Пожалуйста, только я не понимаю… — Раиса Павловна отключила мобильный.
Тут в гостиную вошли Геннадий и Женя. А из противоположных дверей со стороны террасы въехал в кресле Петр Алексеевич.
— Я допросила вашу горничную Мерседес, — объявила Лиля Белоручка. — Вот протокол ее показаний. Она утверждает, что ваш шофер Фархад Велиханов не всегда уезжал после окончания рабочего дня. Иногда он оставался у вас в доме, в комнате для гостей.
— Я не знаю, ну наверное. — Это произнес Петр Алексеевич. — Когда надо было утром рано куда-то ехать…
— И когда не надо было ехать рано, он тоже оставался, — перебила его Лиля. — Евгения, у меня вопрос к вам… — Лиля обернулась к Жене.
— Моя жена не станет давать показания, только в присутствии адвоката, — сказал Геннадий Савин.
— Тут сейчас вся семья собралась, вам не хотелось бы самим разобраться с тем, что происходило у вас в доме? — Лиля достала протокол допроса горничной из папки. — Я зачитаю фрагмент показаний вашей прислуги, допрошенной с переводчиком: «Фархад иногда оставался ночевать в доме. И я готовила ему ужин. Молодая хозяйка оказывала ему знаки внимания. Ее муж не возражал, то есть он поощрял это. Я же не слепая и не глухая, я слышала, как они втроем развлекались по ночам. Они приглашали его в свою спальню. Я потом убиралась там и находила использованные презервативы и салфетки, а также смазку».
— Горничная врет, — сказал Геннадий Савин.
— «Фархад шутливо жаловался, что от ночных игр у него болит спина и зад, — продолжала Лиля читать показания горничной, — он говорил, что молодой хозяин очень настойчив. Он говорил также, не стесняясь, что плата, которую он получает за секс втроем, поможет ему рассчитаться за учебу в колледже дизайна и что, возможно, скоро он получит еще денег и тогда переедет из квартиры, где они живут вшестером, в однушку, которую он уже себе присмотрел. И мы станем с ним соседями по Химкам».
— Что все это значит? — звенящим от негодования голосом спросила Раиса Павловна. — Что вы себе позволяете?
— Я расследую убийство вашего шофера, — отрезала Лиля. — Геннадий, Евгения, что вы можете сказать по этому поводу?
Савины молчали.
— Не желаете сотрудничать со следствием, я так понимаю. — Лиля кивнула и достала из папки пачку фотографий. — В ходе расследования убийства вашего шофера мы вышли еще на одного фигуранта, точнее жертву, — некоего Василия Саянова, девятнадцати лет, его тоже убили. При проверке оказалось, что в мобильном покойного имеется номер вашего телефона, Геннадий. Вы знали Василия Саянова?
— Нет, — хрипло ответил Геннадий Савин.
— Я советую вам подумать, прежде чем отвечать. Так вы знали Василия Саянова?
— Нет!
— А вы? — Лиля повернулась к Жене.
— Нет, — ответила та еле слышно.
— Тогда как вы объясните наличие в его мобильном вот таких снимков?
И Лиля широким жестом бросила на журнальный стол у дивана фотографии.
Они рассыпались веером.
А на снимках…
Постель — обнаженные тела. Женщина и двое мужчин. Вот — глубокий поцелуй, вот смена поз. Геннадий и Женя — его жена и Василий Саянов в постели втроем. Жадная юная плоть, кожа как фарфор, глаза как фиалки, затуманенные страстью. Мужские тела, сплетенные друг с другом, и рядом женское тело. А вот другой снимок — муж и жена, слившиеся друг с другом, а сзади мужа пристроился прекрасный светлокудрый купидон Васенька.
Раиса Павловна пялилась на снимки, и лицо ее покрывали алые пятна. Она задыхалась.
— Да как вы посмели… — прошипела она.
— Это полицейское расследование. А это — улики. Саянов во время оргии фотографировал на свой мобильный. С какой целью — еще предстоит разобраться. Возможно, с целью шантажа.
— Да заткнитесь вы! Я не с вами говорю. — Раиса Павловна крикнула это майору Белоручке и повернулась к Жене и ее мужу: — Да как вы посмели?
— Раиса Павловна, вы же сами знаете, — сказал Геннадий.
— Что я знаю? Что?! Ты… грязный, вонючий развратник… И где? Здесь, под этой крышей, в нашем доме! В моем доме! Ты устраивал с Женькой и этими продажными мужеложцами оргии по ночам!
— Это не были оргии! Тетя, мы были вынуждены с Геной, ты же знаешь, о чем я! — воскликнула Женя.
— Молчи, КОЛЧЕНОГАЯ ТВАРЬ!! — заорала Раиса Павловна так, что в темных окнах задрожали стекла. — Это ты, ты во всем виновата! Вместо нормального мужика выбрала этого скользкого червяка, ты привела его в наш дом, в нашу семью. Ах, я люблю его, я жить не могу без него, своего Геночки! А Геночка-то тьфу на тебя! Ему ты, колченогая дура, и нужна была, только чтобы в нашу семью втереться, чтобы с нашей помощью карьеру в Москве устроить, чтобы по моей протекции должность в департаменте получить, чтобы ни в чем не нуждаться, как сыр в масле кататься и развратничать с продажными говнюками!