— Тетя, не смей оскорблять моего мужа!! Не смей так говорить о Гене! — крикнула Женя.
— Да я не только посмею, я сейчас… Вон отсюда! — заорала Раиса Павловна, обернув к Савину перекошенное бешенством лицо свое. — Вон из моего дома, негодяй, подонок грязный! Мы этого терпеть… я этого терпеть не буду! Вон отсюда, и чтоб ноги твоей больше в доме не было! И Женька с тобой разведется!
— Тетя, не смей!
— Это ты не смей орать на меня, колченогая тварь! — Раиса Павловна затопала ногами. — Мужеложца своего покрываешь? Поощряешь разврат? А потом плачешь, что бог тебя бесплодной сделал? Так и поделом! Поделом тебе! Я вот завтра же позвоню в департамент его начальству, и его в пять минут вышибут с работы с волчьим билетом и никуда вообще не возьмут больше — я этого добьюсь!
Лиля Белоручка… она смотрела на них и… она внезапно поняла — процессуальный ход, на который она возлагала такие надежды, не сработал… Грянула буря, грянул скандал, но…
Возможно даже, она все испортила и теперь…
— Вон из моего дома, меррррррзавецц!!
Геннадий Савин повернулся и…
— Гражданин Савин, постойте, куда вы? Мы еще не закончили. — Лиля не могла его удержать.
И оперативникам она не дала приказа удерживать, потому что…
— Вон, все вон, все пошли вон, подонки! — орала Раиса Павловна так, что у всех закладывало уши.
Геннадий Савин, как был, без пиджака, в домашних брюках и белой рубашке, вылетел из дома.
Секунда, и взревел мотор «Ауди», той самой машины, которую водил шофер Фархад.
— Подождите, не смейте уезжать! Геннадий, не смейте покидать дом! Допрос не закончен! — кричала Лиля в распахнутую дверь.
— Вон, негодяй, и чтобы ноги твоей… и с работы завтра вылетишь! И не вздумай препираться там в департаменте или в позу вставать! Позорить меня и нашу семью своим непотребством! Только попробуй что-то предать огласке — жизни потом не обрадуешься, я тебя уничтожу! — бесновалась Раиса Павловна.
— Гена! Генка, подожди, не уезжай! — кричала Женя.
Скрип ворот, фары — как ножом по окнам и…
Лиля собрала фотографии.
— Что вы наделали?! — крикнула ей Женя. — Вы же ничего не знаете и не понимаете! Что вы наделали!!
Глава 36 Перочинный и пустота
Геннадий Савин ехал на машине, принадлежавшей его жене, очень аккуратно. По Ленинградскому шоссе, проспекту, по Тверской и далее налево — через Лубянку и Варварку.
Не игнорируя правил, не превышая скорости, законопослушно, как и полагается столичному чиновнику среднего класса, сотруднику департамента благочиния и благоустройства.
Он совершил лишь одно нарушение — припарковался в неположенном месте — в конце Варварки у Васильевского спуска.
Как был, без верхней одежды, в одной белой рубашке, вышел из машины, не потрудился закрыть ее. Очень медленно и аккуратно засучил рукава рубашки до локтей и что-то достал из кармана брюк, зажал в кулаке.
Он поднялся по Васильевскому спуску до Красной площади, до Лобного места.
В этот поздний час ноябрьской ветреной ночи Красная площадь поражала красотой и великолепием. Все эти масштабные декорации — кремлевские башни и стены, купола храма Василия Блаженного и Большой Кремлевский дворец, храмы, Исторический музей — все это словно кружилось в медленном хороводе. И плыло, как мираж… В кромешной космической пустоте. И одновременно застывало совершенством архитектурных форм, как монолит, как основа основ, как нерушимый символ прекрасного.
Геннадий Савин запрокинул голову — темное небо. Вокруг фантастическая подсветка, и в ней, словно покрытая лаком, блестит брусчатка под ногами.
Он стоял на том самом месте… на Лобном… самой красивой на свете площади. Белая рубашка выделялась на фоне громады храма Василия Блаженного. И за исключением многих деталей современности, место это было точь-в-точь как на картине «Утро стрелецкой казни». Где на фоне виселиц и плах царь — персонаж истории, государственник и строитель мрачно взирал на народ свой… Погасший, как свеча…
Погасший…
Угасший…
Геннадий Савин вытянул вперед левую руку с засученным до локтя рукавом. В правой его руке оказался перочинный нож. И он этим ножом очень медленно и глубоко вспорол себе вены — сначала вдоль, потом, стиснув зубы от боли, уже поперек. И быстро переложил нож в левую, начавшую неметь и одновременно гореть от нестерпимой боли. И всадил нож себе в сгиб локтя на правой — разрезал и эту руку, — сначала вдоль, вниз к запястью, а потом поперек, вспарывая вены как можно глубже.
Чтобы кровь потекла…
Чтобы смерть пришла.
Но сначала он хотел заявить во весь голос.
— Слушай меня, страна! — он поднял руки, и кровь хлынула из порезов. — Слушай меня, страна! Я — гей! Я женат, я женился по расчету! Но нет человека в мире ближе для меня духовно, чем жена. Когда я болел, жена спасла меня. И я люблю ее, как могу, и хочу быть с ней. Но я — гей! Слышишь меня, моя великая страна? Я — гей! Как тебе объяснить, чтобы ты поняла, моя великая страна, я — гей, и у меня на жену не стоит! У меня член не стоит на женщин! А мы с женой мечтаем о ребенке! Слышишь меня, моя страна, — я гей, и я хочу ребенка! Чтобы, когда придет мой смертный час, мое дитя было рядом со мной, чтобы было кому закрыть мне глаза, чтобы род наш не кончился на этой земле!
Несмотря на поздний час на площади — туристы, приезжие. Сначала никто ничего не понял. Затем увидели кровь, хлещущую на брусчатку.
— Эй, парень, ты что?
— Врача, «Скорую» сюда вызывайте!
— Мужик, да что ж ты плачешь и кричишь?
Это спросил басом здоровенный мужчина в кепке и кожаной куртке — вместе с женой и группой туристов он любовался ночной подсветкой башен Кремля.
Подошли сотрудники полиции и охраны, зашипели рации.
— Мужик, да ты не в себе! Дайте что-нибудь руки ему перетянуть, он так кровью истечет!
— Я — гей! — кричал Геннадий Савин. Его белая рубашка пропиталась, слиплась от крови, из глаз текли слезы. — Слышишь меня, страна? Я — гей! Ну закатай меня катком в асфальт за это! Сотри меня в пыль, в порошок! Сожги меня в печке! Ненавидь меня, оскорбляй! У меня на жену член не стоит, мы измучились из-за этого с ней!
— «Скорую» сюда немедленно!
— Дайте шарф или ремень брючный, чтоб как жгутом ему перетянуть!
— Да не кричи ты, не плачь, ох, дурак, да что ж ты плачешь-то, парень?
Все как-то растерялись и сбились вокруг Геннадия Савина в кучу — туристы, зеваки, полицейские, охранники. Все одновременно испугались и… кинулись помогать, спасать.
— Руки, руки, осторожнее!
— Парень, милый, дорогой, да что ж ты так, зачем?
— У него истерика. А кровотечение сильное, да где же «Скорая»-то?
«Скорая помощь» появилась очень быстро со стороны Васильевского спуска. Врачи сразу засуетились около Савина, начали оказывать первую помощь на месте. Жгутами перетягивать вены. Народ — ошарашенный, взволнованный, тоже помогал чем мог — выгрузили носилки, уложили Геннадия Савина на них.
— Повезем в больницу, с ним кто-то есть? Есть сопровождающие или он один? — спросил врач.
Тот самый мужчина в кепке и куртке решительно отстранил от себя жену:
— Погоди, Надя. Ты ступай с группой в автобус, я потом в гостиницу приеду. Тут надо помочь — такое дело. Нельзя, чтобы парень один. Тут надо помочь. Я поеду с ним!
Он, кряхтя, влез в «Скорую», оставив растерянную жену. Медсестра проверила жгуты, начала готовить шприц для инъекции. «Скорая» тронулась, воя сиреной.
Геннадий Савин метался на носилках и плакал. Его спутник старался удержать его, успокоить.
— Ну, тихо, тихо, ну что ты, парень. Зачем ты так? Жизнь ведь одна. И чего ты кричишь? Ну, гей ты и ладно. Ты — гей, а я шахтер с Кузбасса. У тебя не стоит на баб, думаешь, у меня стоит? Ты в шахте бывал, нет? Глубина — километр. Каждую смену спускаешься туда вниз и не знаешь — поднимешься ли наверх. Не знаешь, как смена сложится — такое напряжение. Вылезешь наружу, как черт, грязный — мысли одни: как бы пожрать да выпить. Уж не до жены тут, не до постели. Она тоже у меня обижается. А что я могу? Высосан я за смену работой в шахте, высосан страхом до нутра. Так, иногда, ночью жену между ног пальцем пощекочешь, и все… Она уж и не ропщет. А ты кричишь, плачешь, режешь себя… Эх ты, парень… По виду вроде не бедный ты, сумеете уж как-нибудь с женой это самое, ребенка-то… Сейчас вон сколько способов разных насчет искусственного зачатия…
Геннадий Савин смотрел на своего спутника. Его всего трясло — то ли от холода, то ли от боли.
Мужчина снял свою кожаную куртку и укрыл его до пояса.
— Вот так… Ничего, ничего, парень, все образуется. Сейчас в больницу приедем, заштопают там тебя. Жизнь, она пестрая и так вот не кончается. На-ко вот, глотни, авось полегчает.
Он снял с пояса запрятанную под свитером на брючном ремне флягу.
Он снял с пояса запрятанную под свитером на брючном ремне флягу.
— Вы что, ему водку, что ли, суете? — спросила медсестра. — Ничего лучше не придумали? Нате вот ватку с нашатырем, держите у его носа. Не видите, что ли, он в полуобморочном состоянии?
Глава 37 Показания по существу
— Вы же ничего не знаете, — повторила Женя.
— Я приехала сюда, чтобы узнать и официально допросить вас с мужем. Куда он уехал? — Лиля Белоручка достала протокол допроса.
Женя закрыла лицо руками и опустилась в кресло.
— Пожалуйста, оставьте нас наедине, — попросила Лиля Петра Алексеевича и Раису Лопыреву.
— И не подумаю, это мой дом. И вы сами настояли, чтобы мы все присутствовали. — Раиса Павловна Лопырева после крика все никак не могла успокоиться.
— А сейчас я настаиваю, чтобы вы нас покинули. Я не хочу, чтобы допрос снова превратился в семейный скандал.
— Вы этого уже добились, — буркнул Петр Алексеевич, дернул за руку жену. — Рая, идем отсюда.
Он повернул кресло и поехал к дверям. И Раиса Павловна послушно последовала за ним. Еще минуту назад она орала на домашних, но как только муж велел, сразу ему подчинилась.
Лиля отметила это про себя как любопытную деталь, не более того. Все ее внимание сейчас поглощала Женя.
— Ну и что же происходит между вами и вашим мужем? — спросила она, едва лишь они с Женей остались одни в гостиной.
— Мы — семья. Мы хотим ребенка, нашего ребенка.
— И?
— И мой муж — гей. У него нет физического влечения к женщинам и ко мне.
— И при этом вы живете вместе?
— Да, и мы любим друг друга. — Женя подняла голову. — Я его люблю. Мы с Геной очень близки интеллектуально, духовно. Мы — семья. Гена признался мне, что он гей, после свадьбы, и я это приняла. Мы очень хотим с ним ребенка. Нашего ребенка.
— Вы знали Василия Саянова?
— Васю? Я не знала его фамилии… Только имя — Васенька… Он был партнер мужа, не постоянный, и он пытался нам помочь.
— Как же он пытался вам помочь? — спросила Лиля.
— Это не оргия, то, что на фотографиях, — сказала Женя. — Мы с Геной пытались зачать ребенка естественным способом. Потому что до этого мы очень старались сделать искусственное оплодотворение. Но у меня все отторгается. Врач сказал — это очень долгий процесс, а у меня время ограничено. Надо стараться естественным путем, надо жить с мужем как можно чаще. Ехать за границу лечиться — у нас денег не хватит. Мы вон квартиру купили. И то это тетя денег дала нам, мне… На «суррогат» она денег не даст. Мы с мужем пытались сделать ребенка. Гена увереннее себя чувствует со мной, когда в постели с нами третий — его партнер-гей.
— И вы это терпели?
— Да, я терпела. Я на все пойду ради того, чтобы забеременеть и родить нашего с Геной ребенка.
— А ваш шофер Фархад Велиханов?
— Он играл ту же роль, что и Вася. Он не гомосексуалист. Но он согласился за деньги. Ему нужны были деньги. Гене он нравился, он сам выбрал его по Интернету. И спросил меня — приятен ли он. Я сказала — ничего, сойдет.
— Вы знали о том, что Василия Саянова убили?
— Да, Гена сказал, что его застрелили в машине у клуба, где они познакомились. Клуб «Шарада».
— И что, после смерти Саянова в вашей постели появился ваш шофер, так, что ли?
— Так. Я хочу забеременеть.
— Шофер Велиханов вступал с вами в половую связь?
— Да нет же, не со мной. Гена возбуждается таким образом. — Женя говорила все это совершенно бесстрастно.
— И Саянов, и ваш шофер были убиты. Что можете сказать по существу этих фактов?
— Я не знаю. Мы с Геной их не убивали.
— Вы с Геной?
— Я их не убивала. Мой муж тоже не убивал.
— Вы обсуждали это с мужем?
— Мы говорили. Гена очень переживал из-за Васеньки. У них были теплые отношения.
— В вечер убийства вашего шофера где вы находились? — спросила Лиля. — Я вам задавала этот вопрос на первом нашем допросе и задаю снова. Так где?
— Тут, дома.
— Значит, в первый раз вы солгали?
— Получается, что солгала. Я не хотела… я думала, лучше сказать, что я отсутствовала.
— Вы платили шоферу за его секс-услуги?
— Гена платил ему. Но в тот раз Фархад просто привез машину и документы из автосервиса… ну, в ту ночь он был свободен, мы не стали оставлять его.
— А Василию Саянову ваш муж платил?
— Я не знаю. Думаю, что нет, у них же был роман.
— И тем не менее Саянов фотографировал вас и вашего мужа в постели. Он вас не шантажировал этими снимками?
— Нет. Он нас не шантажировал. Я же говорю — у него был роман с моим мужем. И, может, он эти снимки просто на память делал, для себя.
— Для себя он бы сделал снимки, когда он с вашим мужем вдвоем, а он делал снимки, когда вы в постели втроем, — отрезала Лиля. — Это повод для шантажа. Ваш муж — государственный чиновник, сотрудник департамента мэрии.
— Вася нас не шантажировал, — с упорством повторила Женя.
— Может, муж вам об этом не говорил?
— Вы что, хотите сказать, что это Гена его убил?
— Очень вероятная версия. И мотив налицо.
— Гена никого не убивал. И я никого не убивала. Мы хотели зачать своего ребенка!
— Два человека, находившихся с вами в близком контакте, убиты.
— Мне очень жаль.
— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросила Лиля.
— Но вы же сами рассматриваете версию о том, что на Фархада у станции могли напасть хулиганы, — ответила Женя. — А Васю убили у ночного клуба, там весь клуб в курсе — так мне муж сказал. Это же такая среда — драки, музыка, молодежь.
Глава 38 Ночные гости
О событиях в Прибрежном Катя узнала позднее. Весь день она просидела дома и успела отдохнуть. А ночью нагрянули незваные гости. Причем такие, каких она никак не ожидала.
Звонок по мобильному.
Катя открыла глаза — темнота. Она в своей постели, и мобильный пищит.
Она нашарила его на тумбочке рядом с кроватью, на дисплее время — 3.40 и «номер не определен».
Кто звонит в такое время? И после того, как прошлой ночью вас попытались убить?
— Алло, кто это? — спросила Катя спросонья.
— Катя, это Герман.
— Кто?
— Герман Дорф.
Катя села в подушках.
— Герман?
— Я номер ваш отыскал в телефоне Данилы. Он тут со мной. Мы у вашего дома. Он дом визуально помнит, но не знает, какой подъезд и код домофона.
— А что случилось? — Катя сползла с кровати.
— Он… в общем, ему плохо.
— А что случилось?
— Его избили на ринге сильно. Подпольный матч. Я хотел его домой везти, но он уперся — нет, к вам домой. А сейчас ему плохо, ему очень плохо. Впустите нас.
Катя похолодела. Что это? Зачем приехал этот Герман Дорф? Правду ли он говорит?
Она подошла к окну — выглянула. Нет, ничего не разглядеть. Если они у самого дома, во дворе она их не увидит.
— Какой код и этаж? Впустите нас, — повторил Герман Дорф настойчиво. — Он хотел, чтобы я его именно к вам отвез, не домой.
И Катя… Она на ватных ногах приблизилась к входной двери. Одна в квартире. А только вчерашней ночью в нее стреляли. И вот… не этот ли Герман Дорф? Не он ли приехал закончить начатое?
Так поступают убийцы? Или они так не поступают?
Первый порыв — отключить связь и тут же позвонить Лиле, но… Порой мы сами с собой впадаем в странное противоречие — одна половина нас кричит и требует: соблюдай осторожность! Это опасность! Это ловушка! Но другая… другая наша половина сгорает от любопытства, трепещет от страха, но тем не менее на осторожность и инстинкт самосохранения плюет.
Катя назвала Герману код домофона, этаж и номер квартиры.
Она прильнула к дверному глазку. Вот стукнул лифт, вот лифт поднялся. Вот они вышли — двое мужчин, один волок другого на себе.
Звонок в дверь.
— Катя, откройте нам!
Как поступить после того, как ты сама впустила их в подъезд? Катя… она все еще колебалась.
Вчера ночью в тебя стреляли. Они могли вернуться, чтобы убить тебя…
Не смей им открывать… ты же не знаешь… ты что, совсем с ума сошла?
Катя звякнула цепочкой и открыла замок.
— Привет, — Герман Дорф тяжело дышал. На его плече повис Данила. Лицо — в пластырях и в крови.
— Ой, что с ним?
— Я же говорю — досталось ему на ринге. Такой бугай против него вышел, отделал, как котлету мясник. А Данила после в раздевалке вместо обезболивающего еще кокса нюхнул. Вот и отключился. Но до этого велел мне везти его к вам, а не домой к тетке. — Герман оглядывался. — Куда его положить?
— Вот сюда, на диван. Надо в «Скорую» звонить!
— Не надо в «Скорую». Я ж говорю — избили его, а он сразу в раздевалке за кокс. Врачи мигом учуют, что он в наркоте. Вы что, неприятностей ему хотите?
— Нет, не хочу, но я боюсь, может, ему сломали что-то — ребра?